дням купчишко любитель выпить еже есть и спать буде крепко, вдвоем придушим, ин вся недолга.
У Терпуги в горле пересохло от таких сказов – золотые монеты, каменья! Да с таким богатством можно и в Астрахань и в Новгород податься, купить дом в посаде и даже чем черт не шутит – купеческое звание.
– Юрточна гора, – произнес он, – еже ж у Киргизки? Досталь недалече.
Истома кивнул.
– С холопчишкой у нас уговор – повстречаемся сегодня вечером условном месте. Сице ты, Терпуга, стало быть согласный?
– Еже бы аз был несогласный! Веди, скорей, голубь! – расплылся в ошалелой улыбке Терпуга.
Истома поспешил в ночь, дорогу к монастырю он знал хорошо и мог дойти чуть не вслепую. Сзади шаркал по наледи, сморкался и фыркал как конь возбужденный Терпуга. Завидев черный прогал Ушайки, новоявленные грабители взяли левее, преодолели хлипкий мостик и тут у отъемника услыхал Истома позади тихий металлический скрежет. Следом сильные руки резко его толкнули к сосне, горла коснулось лезвие ножа.
– Складны акафисты твои, пресноплюй, – зловонно зашипело в лицо Истоме крупное черное пятно перед ним, – токмо про едино позабыл рассказать – на кой черт вам третий рот дался? Али ты после батогов в блаженные подался? Не-е, токмо не ты, братец.
Пока одна рука держала у горла Истомы нож, вторая хлопала его по зипуну, лезла под полы.
– Я боло не вчера родился, сеченый, и блядословие за версту чую. А ну, сказывай амо нож припрятал?!
Не выказывая ни капли страха, Истома спокойно глядел на черное пятно перед собой.
– Ин чаял я, еже ты, Терпуга, разумнее. И прежде возрадовался повстречав тебя в той мотыльной дыре, иде ты свою собачью жизнь просираешь.
Терпуга смолчал, Истома понял, что сомнение еще владеет им, и заговорил увереннее.
– Без нужды нам третий рот – прав ты, ин токмо, як сведать мне, еже холопишко тот не соврал? Мало не соврал – лепо, а вот ежели, как ты – ножичком и ищи голь перекатную по всей Сибири. Зачем ему оставлять онамо, иде он хозяина своего убил лишнего соглядатая?
– Тебя то бишь… – Догадался Терпуга, отводя нож.
– Убо сподручней идти на такой завод с человеком здешним, иже выгодно смолчать буде.
– Стало быть третий рот… он?
– А я уж чаял недоумаешь, – улыбнулся Истома.
– А немало головаст ты, паря, – обрадовался Терпуга, убрав нож и хлопнув Истому по плечу, – не держи зла. Времена ныне яко сам ведаешь. Топерва и за драные лапти прирезать могут.
– Сем-ка [ну-ка давай], айда тощно [поспешим], покамест холопишко в одно пузо нашу добычу не сымал.
Торопливо шагая по снегу, по лесам и полям они пропетляли еще версты три, и вышли наконец к каким-то безжизненным на вид постройкам – не криков, ни лая собак.
– Зде? – с недоверием спросил Терпуга.
Истома шикнул.
Тут же, по правую руку возникла неслышно тень.
– Истома? – прошептала тень.
– Он самый!
– Околел тут тебя дожидаючи! Обожди-ка… Ты кого привел, разбойник?! – рассердилась тень. – Уговор был что один будешь!
– Иже братец мой единокровный. Не смущайся, Аким. Добыча полма [пополам] как уговорено, а мы с братцем мое поделим. Ин втроем буде спорее. Хозяин-то твой в избе?
– Наклюкался хлебной и дрыхнет скотина. Яко братца-то звать?
– Матвеем, – отозвался Терпуга.
– Во-ся, братишки, на дворе холоп купецкий рыщет – в боках его свербит, спать не может, такожде к избе выйдем поперек конюшни и далече взнак [ползком]. Да энто… – оглянулся Аким, – буде тихо, яко мыши. Усекли?
Истома и Терпуга кивнули.
Подобравшись к первой постройке, Аким подвел их к лазу, за которым – глухая тьма.
– Сюда? – с сомнением прошептал Истома.
Аким кивнул и полез первым. Как только он исчез в дыре, тут же раздался оттуда его гневный шепот.
– Ну чаво встали, кисели?
– Лезу. – Прошептал Истома и поспешно забрался в конюшню.
Следом с кряхтением пролез в дыру не шибко ловкий в таких упражнениях Терпуга и как только он выпрямился, тут же что-то мощно шибануло его в висок. Ничего не успев понять, Терпуга рухнул на земляной пол.
***
Тотчас, как по команде зажглись факелы, ярким пляшущим светом озарив заброшенную конюшню, в которой полукругом в зловещем молчании стояли двенадцать человек. Самый высокий среди них – Завадский, сунув руки в карманы своего диковинного черного бушлата со стоячим воротом, глядел на лежавшего ничком Терпугу.
Данила подошел к нему, присел, приподнял за волосы голову.
– На Фирса большо похож, – сказал он, – подь сюды, Фирс.
К ним подошел старовер похожего с Терпугой телосложения и такой же примерно бородой. На том сходство заканчивалось.
– Раздевайте его поживей, – сказал Завадский, подходя к Истоме, – как его звать?
– Матвей, по прозвищу Терпуга. Казак из сотни есаула Скороходова.
– Уверен?
– Не сумлевайся.
– Молодец, – улыбнулся Завадский, – готовь своих людей, исполню и я свою часть уговора.
Истома кивнул и посмотрел на обездвиженного Терпугу. С того уже стянули казацкий кафтан, шапку, сапоги, забрали нож.
– А еже с ним буде? Убьете?
– Нет, – буднично ответил Филипп, – не мы.
Подошедший Данила протянул Истоме нож.
– Я? – удивился Истома.
Завадский пожал плечами.
– Нас он не видел. Так что решать тебе.
– На что он годе вам? – спросил Истома, осторожно забирая нож.
– Имя его послужит благому делу. Но лучше после этого ему не попадаться на глаза своему начальству. А тем паче и тебе.
– Сие связано с полуполковником Артемьевым?
– Не пытайся искать оправданий в чужой войне. У тебя есть своя.
Истома неохотно кивнул.
– Уходим! – крикнул Филипп своим людям и напоследок снова обернулся к Истоме. – Помни – с этого момента обратного пути для тебя нет.
Конюшня опустела. Тусклые отсветы плясали на тесаных стенах от оставленного у кормушки факела. В широкие щели задувал злой ветер.
Сжимая у бедра нож, Истома медленно повернулся к Терпуге.
***
Полковник Карамацкий, несмотря на стужу сидел голый по пояс на мешке с просом. Перед ним столбом поднимался страшный пятиметровый костер, подле которого лежало на круглой табуретке свежее медвежье сердце. Ближние рындари расположились полукольцом поодаль и вместе с Карамацким со средневековым ужасом наблюдали на скачущего вокруг костра
