если все совсем худо, сам себе Г. Ф. Лавкрафтом. Так или иначе, девушка забыта, а переход к психосексуальной зрелости так и не происходит – что само по себе, возможно, не так страшно: в конце концов, на свете есть не только хорошенькие девушки (по крайней мере, мне так рассказывают). Но есть мрачные последствия. То, что произошло, повторяется снова и снова всякий раз, как подросток сталкивается лоб в лоб с
коинос космос. А ведь именно в этом возрасте, с пятнадцати до двадцати двух, он вынужден сталкиваться с внешним миром постоянно («Чарли, позвони наконец стоматологу, с дыркой в зубе надо что-то делать!» – и т. п.)
Идиос космос утекает сквозь пальцы; пост-чревное чрево выталкивает «новорожденного». Происходит биологическое взросление, и его не попросишь подождать. Если подросток продолжает попытки, позже их назовут «желанием сбежать от реальности и ответственности, свойственной взрослым людям», и если ему поставят диагноз шизофрении, то скажут, что он «бежал из реального мира в мир своих фантазий». Это почти так, но все же не совсем верно. Дело в том, что у реальности есть признак, по которому – если об этом задуматься – мы и определяем, что это реальность:
от нее не убежишь. Возможно, в прешизофренической жизни, в шизоидно-аффективный период, ему это иногда удавалось – но больше не удается. И мрачный лик шизофрении, проступающий лет в девятнадцать, – не уход от реальности, а ровно наоборот, прорыв реальности, от которой больше некуда бежать. Реальность обступает со всех сторон, она здесь, от нее не скрыться. Борьба за уход от реальности длиною в жизнь окончилась поражением; она окружает тебя, ты тонешь в ней… бульк!
Существование шизофреника отличается от той жизни, которой, как принято считать, наслаждается все остальное человечество, одним существенным ингредиентом – временем. Для шизофреника все происходит сейчас, хочет он того или нет; мы смотрим фильм кадр за кадром – а на него обрушивается разом вся пленка. Причинно-следственную связь он не воспринимает. Вместо этого во всех ситуациях действует принцип акаузальной связи, который Вольфганг Паули назвал синхронистичностью. Как и человек под ЛСД, шизофреник погружен в бесконечное «сейчас».
И здесь появляется «И-Цзин», или «Книга Перемен», поскольку она работает на основе синхронистичности и является не чем иным, как устройством, помогающим с ней справляться. Впрочем, возможно, слову, которое использовал Паули, вы предпочтете простое «совпадение». Так или иначе, оба термина указывают на акаузальные связи или, точнее, на события, связанные аказуально, события, происходящие вне времени. Нет цепи, тянущейся из вчера через сегодня в завтра; все творится сейчас. Словно заранее заведенные часы Лейбница, которые звонят одновременно. Однако ни один звонок не имеет причинно-следственной связи с другими.
Открытие, что события могут происходить вне времени, поражает меня и пугает. Первая моя реакция была: «Боже правый, так я не ошибся: в кресле у дантиста время действительно тянется вечно!» Распространяться о более приятных возможностях, типа вечного блаженства, предоставлю мистикам. Так или иначе, ЛСД сделал это открытие доступным для каждого; теперь оно подлежит общественному консенсусу, входит в область знания, становится научным фактом – или, если хотите, просто фактом. Войти в это состояние может любой, не только шизофреник. Да, друзья мои, вы тоже можете страдать вечно: просто примите 150 мг ЛСД – и наслаждайтесь! И если этот опыт не оправдает ваших ожиданий, мы вернем вам деньги. Хотя после двух тысячелетий под ЛСД, проведенных на Страшном Суде, вряд ли кто-нибудь станет всерьез переживать из-за пяти долларов.
По крайней мере, теперь каждый может узнать, каково приходится шизофренику в кататоническом состоянии, с той лишь разницей, что ЛСД позволяет вернуться в коинос космос некоторое время спустя (примерно десять часов по общему счету) – сколько бы долго (мягко сказать) ни длилось ваше пребывание в идиос космос. Для шизофреника-кататоника, увы, его состояние вечно – не только в личном мире, но, если ему не повезет, и в общем. Говоря на языке дзен-буддизма, под ЛСД вы переживаете недолгую вечность («столько-то и столько-то», как выражаются в журнале Planet Stories). И в этом безвременном интервале могут произойти сколь угодно сложные и причудливые события, настоящий эпический фильм на манер недавно вышедшего «Бен Гура». (Если хотите узнать, что чувствует человек под ЛСД, не принимая ЛСД, представьте себе, что смотрите «Бен Гура» двадцать раз без перерыва. Ясно? Так-то.)
Эти события не связаны между собой как причины и следствия: это не горизонтальная цепь причинно-следственной связи, переживаемая нами во времени, а распахивающаяся вертикальная щель синхронистичности; существуя вне времени, она не знает никаких ограничений; в ней нет встроенного конца. Так что вселенная шизофреника – снова выразимся мягко – очень велика. Слишком велика. Наша вселенная конечна и контролируема, словно зубная паста, выдавливаемая из тюбика дважды в день; мы втираем в себя лишь такое количество реальности, с каким можем справиться – точнее, думаем, что справимся. Мы контролируем свою реальность хотя бы с виду: например, решаем не ехать по шоссе в час пик, а объехать такими закоулками, про которые никто (точно, никто!), кроме нас, не в курсе. Разумеется, рано или поздно – чаще всего около шестидесяти пяти – мы ошибаемся: сворачиваем не туда или вдруг хватаемся за сердце и падаем – и, упс, после всех этих лет успешного плавания в морях реальности мы мертвы и так же, как шизофреник, заперты в вечном «сейчас».
Но, повторим еще раз, все это впереди; пока что ежегодное медицинское обследование показывает, что мы вполне здоровы, а если и нет, то страдаем чем-нибудь обыкновенным и неопасным. Нашего частичного знания реальности хватает, чтобы нести нас дальше, дальше и дальше. Тянется, тянется цепь причин и следствий, а мы следуем за ней; как положено добропорядочным американцам из среднего класса, платим за страховку – и надеемся как можно дольше не попасть в страховую статистику. В конце концов нас погубит синхронистичность: однажды в четыре утра мы выедем на перекресток с ограниченным обзором, совершенно пустой – а с другой стороны выедет на него второй такой же идиот, еще и накачанный пивом, и мы оба отправимся в мир иной, где, возможно, нас ждет то же самое. Видите ли, синхронистичность нельзя предсказать: это один из ее признаков.
Или все-таки можно? Если вдруг… представьте себе, что можно было бы регулярно узнавать заранее о значимых совпадениях. Но разве это не противоречие в терминах априори, по самому смыслу слов? В конце концов, совпадение или, как называет его Паули, проявление синхронистичности, по самой своей природе не зависит от прошлого; следовательно, ничто не может стать его предиктором
