как их называть; речь шла об искусственных существах, выдающих себя за людей. Как правило, с недобрыми целями. Видимо, я принимал как аксиому, что будь у такого существа – у робота, например – добрая или хотя бы достойная цель, ему не было бы нужды маскироваться. Теперь мне кажется, что это глупость. Искусственные существа не подражают людям; просто в каком-то глубоком смысле они уже
и есть люди. Они не пытаются нас обмануть ради своих целей – они просто следуют теми путями, какие мы для них проложили, стремясь решить общие проблемы: поломку тех или иных частей, потерю источника энергии, защиту от естественных врагов (например, от грозы), короткое замыкание… уверен, каждый из вас на своем опыте знает, что такое короткое замыкание и как оно способно погубить целый рабочий день!
Теперь, когда я задумываюсь на тему «робот как человек», мне приходит на ум совсем другое: блестящий металлический корпус, телескопические линзы, аккумулятор солнечной энергии на спине… но если его ранить, потечет кровь. Под металлической оболочкой – сердце, такое же, как у нас. Может быть, я об этом напишу. Или в одном рассказе, который скоро выйдет, компьютер в ответ на философские вопросы типа: «Зачем существует вода?» – распечатывает Первое послание к Коринфянам. Был уже у меня один рассказ – правда, боюсь, там я недостаточно серьезно подошел к теме, – в котором компьютеру задавали вопросы, и если он знал ответ, то съедал спрашивающего. Интересно, а если не знал? Об этом я писать не стал; тогда, наверное, человек должен был съесть компьютер? Так или иначе, я смешивал человеческую реальность с искусственной, не замечая, что это смешение уже стало частью нашей реальности. Как и Лем, я думаю, что чем дальше, тем этого будет больше. Давайте заглянем на шаг вперед: если человека смогут судить за попытку изнасилования швейной машинки – должно быть, швейная машинка сумеет вызвать полицию, а потом будет свидетельствовать против него в суде. Пожалуй, еще и заплачет при этом. Сколько возможностей тут открывается: лжесвидетельство подкупленных швейных машинок против невиновных; тесты на отцовство; разумеется, и аборты для швейных машинок, забеременевших против своего желания. А как насчет противозачаточных пилюль для швейных машинок? Должно быть, некоторые машинки, как одна из моих бывших жен, станут жаловаться, что от противозачаточных набирают вес – то есть, в их случае, начинают делать неровные стежки. Будут и безответственные швейные машинки, которые забывают принять таблетки. И – последнее по месту, но не по значению – обязательно откроются Клиники планирования семьи, где юным, едва сошедшим с конвейера швейным машинкам станут рассказывать об опасностях беспорядочного секса и предупреждать, что на безнравственных машинок насылает венерические болезни разгневанный Бог – швейный Бог, способный делать такие ровные строчки, что доверчивые создания из металла и пластика, как и мы, всегда готовы склониться перед Его чудесами.
Конечно, я сейчас дурачусь; но это не юмор ради юмора. Наши электронные механизмы становятся настолько сложными, что, чтобы их понять, нам приходится переворачивать кибернетический принцип аналогии и исходить из нашего собственного мышления и поведения – хотя, думается мне, приписывая машинам мотивы и цели, мы уже вступим в область паранойи; то, что делают машины, напоминает наши собственные действия, однако намерений в том же смысле, что у нас, у них не бывает; только тропизмы, те цели, что мы вложили в них для выполнения определенных задач, только реакции на определенные стимулы. Например, пистолет сделан для того, чтобы стрелять из него кусочком металла с целью ранить, покалечить или убить, – но это не значит, что пистолет сам этого хочет. Однако здесь мы входим в область философии, подступаем к вопросу, поднятому Спинозой, который заметил – на мой взгляд, с величайшей проницательностью, – что падающий камень, умей он мыслить, вполне мог бы думать так: «Я хочу падать со скоростью тридцать два фута в секунду»[140]. Наша свободная воля – т. е. то, что, испытывая какое-нибудь желание, мы свободно делаем именно то, что хотим, – даже для нас может оказаться всего лишь иллюзией; глубинная психология это подтверждает; многие наши жизненные мотивы исходят из бессознательного, находящегося вне нашего контроля. В сущности, нами управляют те же стремления, что и насекомыми, хотя слово «инстинкт» к нам неприменимо. Но, как бы это ни называть, бо́льшая часть поведения, которое мы воспринимаем как реализацию своей свободной воли, управляется вовсе не нашим сознанием – на практике мы те же падающие камни, обреченные лететь вниз со скоростью, предписанной природой, такой же жесткой и предсказуемой, как сила, создающая кристаллы. Пусть каждый из нас ощущает себя уникальным, с каким-то особым предназначением, какого прежде в мире и не видано… для Бога мы – просто миллионы кристаллов, идентичных в глазах Космического Ученого.
И вот еще одна не слишком приятная мысль. По мере того как все более одушевленным становится окружающий мир, мы, так называемые люди, можем обнаружить вдруг, что становимся все более неодушевленными, что уже не идем по своей воле, а плетемся чужим путем, повинуясь встроенным в нас тропизмам. Быть может, где-то на полпути мы встретимся с собственными сложнейшими компьютерами. И в один прекрасный день человек по имени, допустим, Фред Уайт подстрелит робота по имени Пит Такой-то, произведенного на заводе General Electric, – а тот, к большому его удивлению, застонет и начнет истекать кровью. Быть может, умирающий робот подстрелит в ответ мистера Уайта – и, к собственному удивлению, увидит, как от электромотора, служившего ему сердцем, поднимается в небеса беловатый дымок. Представляете, какой это будет момент истины для них обоих?
И здесь я хотел бы задать такой вопрос: что в нашем поведении мы можем назвать специфичным для человека? Присущим только нам, как живым существам? А что мы можем – по крайней мере, сейчас – рассматривать как исключительно механическое или, если чуть расширить, свойственное механизмам и низшим организмам рефлекторное поведение? В категорию такого псевдочеловеческого поведения я бы включил и то, что демонстрируют живые когда-то люди – существа, которые (это мы обсудим дальше) сделались инструментами, средствами, а не целью, превратились в аналоги машин в плохом смысле: биологическая жизнь продолжается, обмен веществ идет, но души – за неимением лучшего слова – здесь больше нет, или, по крайней мере, она спит крепким сном. Такое явление существует в нашем мире – и всегда существовало, но теперь продуцирование такого неестественного для человека поведения стало делом правительства и правительственных агентств. Сведение человека к механизму, к средству, предназначенному для какой-то цели, пусть даже «благой» в абстрактном
