Но нынче местные шиши трудятся без опаски: у Боголюбского новая головная боль образовалась. Осенью 1163 года в устье Оки пришёл большой лодейный караван с Низу: Ибрагим, эмир Великой Булгарии, соизволил посетить сии дикие языческие места и принести на Окскую Стрелку свет истинной веры — зелёное знамя ислама.
«Здесь будет город заложён Назло неверному соседу»
произнёс эмир в своей неизлечимой мудрости и праведности. И город был заложён, и нарекли его по имени основателя и светоча: Ибрагимов городок. Другое название — Бряхимов.
Давний спор между русскими князьями и булгарскими эмирами: кому драть шкуру с мари и мордвы на пространстве между устьями Оки и Суры, получил новый поворот. На смену периодическим набегам и стычкам на спорных территориях эмират приступил к основанию городов.
Эмир рассчитал правильно: собрать рати, когда уже началась жатва — практически невозможно. Воевать в малонаселённой местности под осенними дождями или зимой… наши кони не монголы — хвою не едят. Ответный поход отложили до весны. Всю зиму булгары строили крепостицу, местное население, получившее кучу красивых тряпок в подарки — пришлых активно поддерживало и снабжало.
Всем понятно, что Боголюбский такой наглости терпеть не будет — соберёт дружины и весной пойдёт выбивать агарян нечестивых. Поэтому до лета на Верхней Волге можно грабить спокойно — у суздальских другая забота есть.
Вот таких слухов, наблюдении и соображений я наслушался, лёжа в яслях. Не в том смысле, как вы подумали, а в конюшне.
Почему в яслях? Так ведь Россия:
«На семь замков запирай вороного — Выкрадут вместе с замками!»
Воруют всё, но особенно лошадей. До такой степени, что в этом 12 веке русским мастерам-замочникам пришлось придумать специальную запирающуюся конструкция для конских пут. Не от своеволия коней, а от хитростей конокрадов. У меня замков таких нет, а аборигенам плевать, что у нас кони соловые, а не вороные: мы со своей тройкой, среди массы одноконных крестьянских возов, как «Три тополя на Плющихе». В смысле: окружающих от зависти плющит. Народишко-то… вороватый. Сведут коней, как пить дать, сведут.
Конюшня большая, лошадей сорок можно поставить. Половина места занято: Зубец — село, в смысле — церковь есть. Народ с округи сюда на водосвятие съехался. А вот дальних купцов мало, морозится неохота, крещенские морозы в дороге — не радуют.
Приезжие почти все в церковь ушли. Там уже богослужение идёт, кондак Богоявленский поют:
«Явился еси днесь вселенней, и свет Твой, Господи, знаменася на нас, в разуме поющих Тя: пришел еси и явился еси, Свет неприступный».
Выражение: «с кондачка» — слышали? Вот как раз с него, только с маленького.
Интересно, а бывает «Свет приступный»? Это когда — свечечка на приступочке?
Какой-то возчик, проходя мимо удивляется:
— Эй, малой, ты чего валяешься? Смотри — водосвятие проспишь.
Пойти, что ли, глянуть? Прорубь — «иордань» — вырублена как раз напротив устья Шешмы, от ворот постоялого двора, где мы встали, хорошо видать. Да и Сухана глянуть надо: я его с поклажей в доме положил. Холодно на дворе. Пущай в тепле хотули наши посторожит. У него опять сопельки пробивает. Он же «зомби», он же сам не скажет. Но он же без команды и не «отойдёт на минуточку»! А мужику и до ветру сбегать временами надо.
Попандопулы! Помните: от целости мочевого пузыря ваших людей зависит ваша жизнь! Ну, и прогрессизм в целом.
Отпустил своего слугу верного по нужде, убедился, что он поел нормально, горяченького. А то мы последнюю неделю больше в сухомятку. Вышел за ворота. Стою себе, поигрывая своей игрушкой. Я уже рассказывал как-то: для развития кистей рук оказался очень полезен кистень — на кисть руки петлю накинул и играй. Вздёрнул — отпустил. Как мячик. После недели с вожжами в руках — пальцы скрючены, разминаю.
О, пошли! От церкви к проруби валит толпа народа. Красиво: ризы золочёные, платки на бабах праздничные, день солнечный, радостный. Смотреть — красиво, а примета плохая: если в этот день погода ясная и холодная — лето будет засушливое; лучше бы пасмурная — к обильному урожаю.
А ещё говорят: если во время литургии, особенно во время хождения на воду, идёт снег, то будущий год ожидается хлебородным, а от пчёл получится много роев. Снег не идёт. Как-то там мои… Надо бы сказать, чтобы на пасеку не сильно надеялись… О-хо-хо… Ничего, у самих головы есть, сообразят.
Из врат выходят священнослужители; предстоятель держит на голове Св. Крест, в преднесении светильников. Певчие поют: «Глас Господень на водах вопиет, глаголя». Читают три паремии, Апостол и Евангелие о Крещении Иисуса. Диакон произносит ектению; священник — водосвятную молитву: просит Господа даровать всем мажущимся Св. водою освящение, здравие, очищение и благословие. Троекратно погружает Св. Крест в воду, при пении тропаря: «Во Иордане крещающуся Тебе, Господи»… Наконец, освященною водою окропляет храм, всех присутствующих и их жилища.
Поп махал во все стороны кистью, разбрызгивая святую воду, к полынье на четвереньках лезли бабы, набирая в корчажки «иорданскую» освящённую. Мужичина, слазивший голышом в прорубь, запрокинул в себя жбанчик с бражкой. Да так увлёкся, что наброшенный на плечи тулуп соскользнул, явив «городу и миру» белое пузатое тело. Бабы начали, было, стыдить охальника, но тот, аргументируя повсеместной нынешней помытостью в святости, предлагал всем приложиться ко всем местам своего свеже-освящённого тела…
Картинка яркая, весёлая. Ещё бы полюбовался, но мочевой пузырь, знаете ли… Можно, конечно, и прям тут… Как большинство аборигенов и поступает. Но я парнишечка продвинутый, в Европах бывавший — пошёл искать «специально отведённое для этого место». Только вылез из сортира, привычно облегчённый и просветлённый: «иордань» не во всяк день бывает, а облегчение — ежедневно случается, как из-за угла конюшни мужик выводит коня и ведёт мне навстречу — на задах двора ещё калитка есть. Я промаргиваюсь… ещё раз промаргиваюсь… И офигеваю: мужик ведёт под уздцы моего коренника!
— Э… ты… бл…! Ты чего делаешь?! Ты…ло мухорылое, чьего коня взял?!!!
Мужик, молодой здоровый парень, удивлённо смотрит на меня. Позади него из-за угла конюшни на узкую тропинку, ведущую среди сугробов к отхожему месту и дальше, к калитке, выбирается второй персонаж: невысокий пожилой мужикашка. Тащит обеих моих пристяжных!
Ребята! Я фигею! Вот прямо так, посреди белого дня, на святой двунадесятый праздник…
— Ё… Вали его! Бей нахрен! (Это — пожилой).
Голос знаком: инициатор стартапа из конюшни. Дядя, видимо, решил, что по случаю Богоявления наступило исполнение желаний: захотел резвую тройку — вот она стоит. Ещё и упряжь рядом развешена.
Молодой оборачивается к старшему, смотрит, думает, соображает. Доставая из-за спины (мне-то видно!) топор. Но повернуться назад не успевает: я делаю два шага и с маха, с левой руки, как петля кистеня висела, через морду коня врубаю с потягом… Аж присел.
Шапка гасит звук. Но — не удар. Мужик мыкает, стукает зубами, закрывая традиционно открытое в задумчивости хлебало, валится назад вдоль тропинки. Конь, испуганный хлопком ремня по храпу, вздёргивается встать на дыбы, но мужицкая рука намертво вцепилась в узду. И жеребец бьёт задними копытами.
Наповал. Прямой сдвоенный удар в грудь… Второго конокрада выкидывает на пристяжных, те тоже ржут, взбрыкиваются, пытаются отступить. Мужичок даже не шевелится, просто сползает на их уздечках, из уголка рта вдруг волной выплёскивает кровь.
Энгельгард, описывая мобилизацию крестьянских лошадей на русско-турецкую войну, отмечает: «этих сборных несъезженных лошадей запрягли в военные повозки, возня была с ними ужасная — одна не идет, другая бьет, что народу, говорят, побило…».
Конь — не автомобиль, конь ещё и нервным бывает. Вот коренник и разнервничался. Убийственно.
Вспоминая нехорошими словами родительниц придурков-конокрадов и «всю систему в целом», лезу в сугробы, пытаясь обойти пляшущего на месте жеребца, подобраться к пристяжным, чтобы отцепить их поводья от хватки… Мда, точно, покойника.
Тут во двор вваливается толпа громких и весёлых мужиков с «иордани». А тут я… как раз свежего мертвяка по сугробам кантую.
Хай пошёл… Всеобщий, матерный.
Кони пугаются, дёргаются. Я как раз между ними. Ежели коренник чуть повернётся да повторит…
Так вот, орать я умею не хуже реактивного на рулёжке. Ну, может, самую малость поменьше… Но слов знаю больше.
Постояли. Поорали. Побегали. Высказались и обменялись. У меня всей дистанции променада — один шаг. У них больше — шагов двадцать вдоль утоптанного места. Лезть в снег — дураков нет, под удар задних копыт пристяжных… — аналогично.
