Следовательно, уже из этих источников Нарежный мог легко получить свой материал. Кроме того, во время возникновения «Российского Жилблаза» должно было учитываться особое положение русского масонства. Ведь после жёстких действий Екатерины против русских масонов, нашедших своё высшее выражение в аресте Новикова (1792), в начале нового столетия наступили существенные облегчения. В 1810 г. ложи были даже официально разрешены. Это обстоятельство говорит об актуальности темы как раз в те годы, когда возник роман Нарежного. При этом Нарежный брал информацию в первую очередь и почти исключительно из антимасонской литературы. Ей соответствует типичное сочетание обстоятельного описания определённых церемоний с восхвалением лживого и греховного. При этом в основе описания «оргий» лежат, возможно, исторические события, на что указывала уже Белозерская[793]. Ведь по свидетельству русских масонов, современников и позднейших исследователей, в Москве существовали после официального закрытия лож так называемое «Филадельфийское общество» и «Евин клуб», в которых в 1791–1793 гг. под руководством старых масонов представители высших кругов общества вели себя, как утверждается, подобно тому, что описано в «Российском Жилблазе»[794]. Об этом подробно сообщали прежде всего вышедшие на рубеже веков мемуары иностранцев, посвящённые пережитому ими в России. В этих описаниях встречаются даже такие детали, как раздача женщин по жребию, о которой рассказывает Нарежный[795]. В какой мере эти сообщения и свидетельства действительно верны, нельзя точно выяснить, но несомненно, что сообщения и слухи этого рода были тогда распространены в России и что Нарежный к ним обращался.
В отношении используемого Нарежным названия ложи «Общество благотворителей света» Белозерская, а вслед за ней и все новые публикации представляют точку зрения, согласно которой речь идёт, вероятно о подражании тому имени, которое И. Г. Шварц (друг Новикова) дал основанному им масонскому ордену «Благотворительных рыцарей»[796]. Но эта конструкция представляется не очень убедительной. Ведь, как должна признать сама Белозерская, «орден», едва Шварц добился его утверждения на масонском конгрессе в Вильгельмсбадене, был снова распущен московскими масонами[797]. Кроме того, эти события происходили уже около 1782 г., т. е. за тридцать лет до появления «Русского Жиль Бласа», когда Нарежный только родился. Другой пример гораздо вероятнее. Термин «благотворительность» встречается в истории русского масонства ещё до учредительного акта Шварца в названии одной из старейших и важнейших русских лож, ложи «Благотворительность». Под председательством одного из русских масонов, Фрезе, она играла важную роль уже в 70-е гг. и входила тогда в группу вокруг Елагина, в то время как в 80-е гг. перешла на так называемую шведско-берлинскую, а ещё позже на чисто шведскую систему. Но её, не присоединившуюся в 1783 г. к общему объединению (в кружке Шварца-Новикова), особенно резко атаковали остальные масоны, что ещё более способствовало обретению известности именем этой ложи. С другой стороны, она осталась единственной активной русской ложей, когда другие из-за полемики со стороны Екатерины временно прекратили свою работу. И когда после наступления нового века масонство в России снова активизировалось, ложа была пробуждена в 1805 г. в новом облике, но приняв старое имя (с добавлением имени «Александр»). При этом она сохранила свою старую шведскую систему и только при общем урегулировании на новой основе в 1815 г. перешла в ложу «Астрея»[798]. Так она, как едва ли какая-то другая ложа, пережила изменчивые судьбы русского масонства от его начала вплоть до XIX в. и могла, на мой взгляд, гораздо более стимулировать Нарежного при имянаречении ложи, чем недолговечный «орден», едва ли сыгравший какую-то роль в истории русского масонства. Но Нарежный хотел увидеть здесь, конечно, не какую-то особую ложу, а лишь избрал типичное для русского масонства название. Он сочетал его с названием «общество», которое, особенно в антимасонской литературе, встречалось чаще обозначения «ложа»[799]. Как приводя название ложи, так и в процессе всего описания её деятельности, Нарежный комбинирует детали, соответствующие действительности, с собственным или чужим вымыслом. Даже если он при этом во многом оставался во власти шаблонов, сформированных антимасонской литературой XVIII в., он всё же предложил сатирическое осмысление одного из важнейших и наиболее оспариваемых общественных явлений его среды. Такое истолкование могло считаться не только с интересом русских читателей того времени, оно должно было учитывать также интерес тогдашней русской цензуры. Возможно, уже опасаясь цензуры, Нарежный отдал первые три части своего романа в печать трём разным типографиям. В результате третья часть (окончание которой содержит первую часть масонских эпизодов) вышла ещё до первых двух. Едва это произошло, как 16 марта 1814 министр полиции С. К. Вязьмитинов обратился с письмом к тогдашнему министру народного просвещения A. K. Разумовскому, которому подчинялась и цензура. Он указал ему на только что вышедшую книгу и спросил, не нуждаются ли некоторые места в исправлении или вычёркивании. Уже 26 марта Разумовский ответил согласием. Он считает, что следует вообще допускать к печати только такие романы, которые преследуют «действительно нравственную цель», независимо от того, имеет ли роман ценность как произведение художественной литературы. Он только что сообщил об этом циркулярным письмом также всем цензурным комитетам, так как цензурные предписания (1804 г.) в этом отношении слишком неопределённы. (В циркулярном письме Разумовский недвусмысленно заявляет, что многие авторы таких романов заверяют, они-де хотели только улучшить нравы, но детальным описанием нравов оказывают вредное воздействие). К числу вредных и портящих нравы романов следует отнести также написанный Нарежным, и особенно страницы «46, 98, 125, 185 и другие». Он предоставляет Вязьмитинову, по собственному усмотрению запретить силами полиции дальнейшие печатание и продажу произведения[800]. Сразу же вслед за тем министерство полиции запретило печать оставшихся трёх частей и продажу уже вышедших, в то время как цензор, разрешивший печать романа, получил от Разумовского «строжайший выговор»[801].
В комментариях к новым изданиям «Российского Жилблаза» причиной запрета цензурой всегда называлась полемика Нарежного против крепостничества[802]. Не приходится оспаривать, что это сочинение прямо или косвенно содержало такую полемику, и что в соответствии со всей своей социально-критической тенденцией оно должно было вызвать недовольство властных структур. Но делать одну только полемику против крепостного права ответственной за вмешательство цензуры означало бы упрощать ситуацию. По меньшей мере столь же большую роль играла и полемика против масонов, а непосредственным поводом было, по-видимому, как раз изображение деятельности лож. Это позволяют предположить уже страницы, указанные Разумовским. Оба вышеназванных места менее важны и, вероятно, упоминаются просто из-за их «непристойного» характера. Важнее третий фрагмент, в котором описывается, как землевладелец-дворянин (отец Головорезова) сначала издевается над своим крепостным, кузнецом, а потом жестоко избивает его. За это помещика арестовывают и ссылают[803]. Таким образом, речь действительно идёт об атаке, если не прямо против крепостного строя, то по меньшей мере против его злоупотреблений. Но главную часть претензий создаёт четвертый фрагмент, в связи с которым Разумовский не просто называет страницу, но и говорит о «185 и следующих». На этой 185 странице начинаются масонские эпизоды, заполнявшие остаток третьей части (и которые, как явствовало из рассказа, должны были быть продолжены в четвертой части). Что министр народного просвещения счёл неподходящими как раз эти описания, становится ещё понятнее, если констатировать, что он сам был масоном. Это обстоятельство не упоминают ни Белозерская, ни более новые публикации, но оно доказуемо, так как Разумовский определённо называется среди членов ложи «Capitolium Petropolitanium»[804].
Таким образом, Нарежный избрал для своей полемики против масонства максимально неподходящий момент. Сатира на масонов, во время Екатерины ещё очень популярная и находившая поддержку самой государыни, была теперь мало востребована. Ещё в 1806 г. против масонских публикаций применялась цензура[805], но затем, около 1810 г., наступила резкая перемена. Второй период расцвета русского масонства продолжался недолго. Его влияние вскоре пошло на убыль, и уже в 1822 г. ложи снова были запрещены. Вот так и получилось, что лишь через несколько лет после смерти Нарежного некий подражатель его романа, Симоновский, смог в 1832 г. издать новый «Российский Жилблаз». Он содержал по меньшей мере точно такие же резкие выпады против масонов, без того, чтобы последовало вмешательство цензуры и без того, чтобы кто-либо нашёл в этих описаниях хоть что-то предосудительное[806]. Следовательно, Нарежному не повезло, что его роман начал появляться как раз в тот относительно краткий период, когда резкая полемика против масонства почти неизбежно должна была привести к трудностям в отношениях с цензурой.
