Но успех оказался необычайно кратким. После трёх изданий в первые два года «Иван Выжигин» никогда больше не выходил отдельным русским изданием. Да и переводы почти без исключения приходятся на первые годы. Отчётливее всего о внезапности и краткости успеха Булгарина свидетельствуют доходы автора и его издателей. «Иван Выжигин» был издан Александром Смирдиным, вероятно, самым значительным русским издателем после Н. Новикова. Уже десятилетним Смирдин начал работать в книготорговле, став, благодаря собственному труду, преемником и наследником издателя Плавильщикова и ведущим русским издателем и книготорговцем 30-х гг. Роман Булгарина был одним из первых его больших успехов. Смирдин выплатил автору (для которого это была первая попытка написания романа) за рукопись 2000 рублей. Неожиданно хорошая продажа книги принесла более 100000 рублей. Даже за вычетом издержек производства у Смирдина осталась необычайно высокая прибыль. Поэтому когда Булгарин объявил на следующий год о продолжении своего романа под названием «Пётр Иванович Выжигин», другие издатели поспешили опередить Смирдина или превзойти его. Издатель Заикин купил рукопись не менее чем за 30 тыс. рублей, т. е. за сумму, в 15 раз превышавшую первый гонорар. Но напечатанный в 1831 г. «Пётр Выжигин» стал полным провалом, и вместо ожидавшейся прибыли Заикин потерял на издании 35 000 рублей. Булгарин, однако, заработал на неудачном продолжении то, чего не получил благодаря первому, удачному роману[834].
При желании понять влияние «Ивана Выжигина» необходимо, кроме знания его текста, знать также общие и личные предпосылки написания этого романа. Фаддей (Тадеуш) Булгарин, происходивший из польской семьи, родился в 1789 г. в Минской губернии. После того, как его отец, польский революционер, был в 1794 г. сослан в Сибирь, мать приехала в Петербург, и сын поступил в кадетский корпус. Он служил уланским офицером в разных полках и участвовал в походах, но был уволен с плохим свидетельством. Затем Булгарин вступил в польский легион Наполеона, небезуспешно служил в Испании и на других театрах военных действий, участвовал даже в походе против России, но после войны вернулся в Петербург. Там он вскоре начал свою деятельность автора и издателя, издавал с 1822 г. журнал «Северный Архив», с 1825 г. также самую влиятельную тогда частную газету «Северная Пчела» и нашёл отклик прежде всего как автор статей или «сцен», описывающих нравы. После восстания декабристов в 1825 г. он из-за своего знакомства с декабристами попал поначалу под подозрение, но благодаря хорошим связям подозрения с него были сняты. Вслед за тем Булгарин совершил радикальный поворот, став протеже шефа жандармов Бенкендорфа (а после смерти Бенкендорфа в 1844 г. и его преемника), и работая для пресловутого III отделения, тайной политической полиции. В 1827 г. вышли его «Сочинения» в 10 томах, которые автор посвятил царю Николаю I. Его первым романом был «Иван Выжигин» (1829 г.), за ним последовали в 1830 г. «Дмитрий Самозванец» и в 1831 г. «Пётр Иванович Выжигин». В следующие годы вышел ещё целый ряд прозаических произведений, в числе которых наиболее интересны «Воспоминания», вышедшие в 1846–1849 гг. в 6 частях[835]. В то же время Булгарин постоянно восходил вверх по ступеням чиновничьей иерархии, в 1845 г. из его документов был даже удалён плохой аттестат 1811 г., и к моменту смерти в 1859 г. после двухлетнего паралича он имел ранг действительного статского советника[836].
Поведение Булгарина давало современникам достаточный повод для его неприятия и обвинений в его адрес. И тогда полемика также была справедливой, ибо Булгарин как издатель важных журналов, как человек со связями и автор, влиявший на публику, располагал серьёзной позицией, с которой он часто полемизировал и интриговал против действительно передовых литературных тенденций и против наиболее одарённых авторов (среди них не в последнюю очередь Пушкин). Если, однако, позднейшие историки литературы в царские и тем более коммунистические времена почти сплошь ограничиваются только повторением ругательств современников в адрес «польского шпиона», то они, занимая столь одностороннюю позицию, не правы в оценке значения Булгарина для русской литературы и прежде всего для русского романа. Первый роман Булгарина заслуживает объективной оценки, что очень важно, в истории русского сатирического романа. Исследование этого произведения и его воздействия плодотворнее повторения моральных упрёков в адрес автора, при всей справедливости этих упрёков[837].
Существенный признак личности Булгарина – его оппортунизм. Как бы предосудительна не была во многих отношениях такая позиция, она сделала этого автора способным в особенно высокой степени узнавать как раз то, чего в данный момент желали читатели и идти навстречу этим пожеланиям. Вот только в начале 20-х гг. потребность в сатирическом и в то же время поучительном изображении собственных «нравов» была выражена очень чётко, и в тогдашних журналах вновь и вновь раздаётся призыв к созданию соответствующего русского романа[838]. При этом можно констатировать новое обращение к Лесажу, но в то же время и определённый отход от него. В первые два десятилетия XIX в. переиздания переводов Лесажа были не менее многочисленны, чем в XVIII. За период с 1800 по 1820 гг. можно подтвердить наличие четырёх переизданий «Жиль Бласа»[839], двух «Хромого беса»[840] и двух «Гусмана»[841]. В третьем же десятилетии не был переиздан ни один из его плутовских романов. Но в 1825 г. в журнале «Сын Отечества» выходит перевод большой статьи о Лесаже. Тогда «Сын Отечества» принадлежал ещё к числу наиболее прогрессивных русских журналов и только после восстания декабристов постепенно становился консервативным, более того, реакционным[842]. Были подробно изложены жизнь и сочинения француза, а особенно его «Жиль Блас» превозносился как шедевр. Автором же этой статьи был никто иной как сэр Вальтер Скотт, которому лишь немногими годами позже было суждено стать идолом всех русских романистов. Так здесь уже вырисовывается переход от старого к новому, который сам Скотт вполне ощущал не как перелом, а как непрерывное продолжение. Но в 1825 «исторический роман» Скотта ещё не стал в России общеобязательным образцом[843], и ещё разыскивали романы, которые, прямо опираясь на «Жиль Бласа», лишь слегка изменяли или актуализировали этот образец. Так появились именно в 1825 г. фрагменты из разных «тёзок» «Жиль Бласа».
«Северный Архив» Булгарина напечатал части «Персидского Жиль Бласа»[844] (который был затем с продолжением напечатан в 1831 г. в виде полного перевода[845]). В том же году появляются части «Жиль Бласа революции»[846]. С самим «Жиль Бласом» у этих историй, кроме имени персонажа, большей частью мало что общего, но все они представляют собой попытки устроить смотр собственному времени и его нравам во всей полноте сатирических, занимательных или поучительных сцен. Важнейшим для России 20-х гг. представителем этого рода литературы стал французский романист Виктор-Жозеф Этьен де Жуи (1764–1846).
Влияние Жуи в России было недолгим. Оно началось около 1825 г. и закончилось уже около 1830 г., когда романы Скотта оттеснили все остальные прообразы. Но в это краткое время, оказавшееся решающим для возникновения «Ивана Выжигина», Жуи обладал сильным влиянием на русский роман и вообще прозу. Его романы – комбинация изображения нравов на манер Лесажа с идиллическим прославлением «простых» нравов экзотических первобытных народов (в стиле «Аталы» Шатобриана (Шатобриан, Франсуа Рене виконт де (1768–1848) – французский писатель и дипломат, один из первых представителей романтизма во французской литературе. – Прим. пер.)). После их успеха во Франции и других европейских странах они с небольшими промежутками были друг за другом переведены и на русский. В 1822-25 гг. вышел в 3 частях «Лондонский пустынник, или описание нравов и обычаев Англичан в начале XIX столетия»[847]. В 1825–1826 гг. последовал «Антенский пустынник, или изображение парижских нравов и обычаев в начале XIX столетия» в 5 частях[848]. Затем в 1827 г. вышел ещё «Гильом чистосердечный»[849], а в 1827-28 гг. «Гвианский пустынник»[850].
Одним из первых и усерднейших подражателей Жуи в России был Булгарин. У Жуи он нашёл то критическое, но одновременно и привлекательное изображение современных нравов и безнравственности, которого требовали читатели русских журналов. Вот он и сочинял в стиле Жуи маленькие «описания нравов» и публиковал их вместе с переводами соответствующих рассказов в своём журнале «Северный Архив», в котором создал особый раздел под названием «Нравы». Эти очерки, отчасти не столь уж неумелые, сразу же нашли отклик среди читателей. Уже первые рецензенты сопоставляли их с Жуи[851]. Когда в русском переводе вышли первые части «Антенского пустынника», Булгарин написал в 1825 г. в «Северной Пчеле» восторженную рецензию.
Роман Жуи – один из «приятных подарков русской литературе». Этот французский автор, может быть, не столь глубокомыслен, как его английские предшественники Аддисон и Джонсон, но зато он занимательнее и сильнее в сатирическом отношении. Он «списывал картины общества с натуры», причём ему наруку, что французы умеют ценить свои «карикатурные портреты», не принимая всё на свой счёт. Кроме того, он не забывает показать наряду с отрицательными сторонами французов также и положительные, таким образом льстя своим землякам. Русская публика, полная нетерпения, ожидает продолжения издания и перевода остальных романов Жуи[852].
