не имеешь, что у него на уме. Пойдем по самой наезженной. Дойдем до какого-никакого селения…
— Чтоб там либо всех вырезать, либо самим сгинуть, как ты говоришь.
Капканщик взглянул на Лив ничего ни выражающим взглядом. Сунул флягу в сумку, притороченную к седлу.
— Лив, — начал он менторским тоном. — Мы в тупике, я знаю. Что нас ждет дальше, хочешь знать? Может, мы будем бесконечно бродить по этой забытой всеми глуши. Пока не состаримся. Или сдохнем от ножа в горло темной ночью в какой-нибудь местной тошниловке. Или от кровавого поноса. Я слышал в здешних местах такая напасть очень даже распространена. А может, нам повезет. Думаю, даже Предвечный этого не знает. Но так как Предвечного, вместе со всей сворой, что верила в него, тридцать лет назад низложили, то…
Капканщика, к счастью, очень редко посещал дух умника. Лив откровенно ненавидела эту черту характера в своем спутнике. Она демонстративно отвернулась. Капканщик усмехнулся и бросил:
— Пошли.
Но не успели они пройти пару шагов, как в заметили прячущегося в кустах мальчишку лет десяти. Почти черного от грязи, или копоти, одетого в бесформенные лохмотья. Русые волосы больше походили на солому. Пацан пристально глядел на них своими глубоко синими, какими-то нечеловеческими глазами. Настоящий дикарь.
— Ты кто? — спросил Капканщик, но юный дикарь, не издав ни звука, скрылся в чаще.
— Кто это был?
— Без понятия, Лив. Я его уже давно приметил. Потому-то и решил, что впереди село. Это ты дальше носа не видишь. Поехали.
Двинулись дальше. К счастью, изматывавший их все последние дни моросящий дождь — мга, как говорил Капканщик, — прекратился. Поднялся холодный ветер, подсушивший землю и путники наконец-то оседлали коней.
Они миновали несколько брошенных деревень. От некоторых остались лишь напоминания в виде брошенных тут и там бревен и вросших в землю и опутанных растительностью плугов, телег, колес. В каждом из них они замечали чумазого мальчишку. Вскоре путь вывел на торфяное болото.
Дорога петляла между темных озер и одиноких деревьев. Ветер гнал серые тучи. Иногда на обочине, наполовину в воде, меж стеблей камыша и болотницы торчали кости и ребра животных. Так прошло часа два, пока впереди не показались какие-то хибары. Из труб вился дымок.
Поселение представляло собой кучку лачуг, ветшающих под напором безжалостного времени и неприветливой Ткемы. Посередине находилась, будто спящее чудище, уродливая, полуразвалившаяся печь для обжига. Рядом сваленные в кучу битые кирпичи, куски торфа, сгнившее сено, черепки от посуды. Из лачуг выглянули такие же чумазые люди, как и встретившийся им по пути мальчишка. Большей частью женщины, старики и дети. Все с ярко-синими глазами.
«Магия!»
В виски кольнуло острой болью, в глазах на мгновение помутнело. Видящая привычно глубоко вдохнула, адаптируясь к натиску чужеродной энергии. Но нет, ей не полегчало. Напор был слишком силен.
Здесь жил мощный архаит. Шаман или ведун. Дамнат? Уже обосновался? Нет, тут же отвергла мысль девушка. «Колдунья, ведьма», — почему-то показалось ей. Отчего-то в этой стихии, накатывающей беспорядочной хаотичной массой, почудилась женская природа.
У печи стоял, опираясь на посох, дед с благообразной седой бородой и кустистыми бровями, в черном до пят балахоне. За ним прятался, держась за штанину, тот самый пацан, следивший за ними.
Лив остановилась, спешилась.
— Что такое, Лив? — нахмурился Капканщик и по привычке потянулся за мечом.
— Тут очень много магии, — прошептала, кривясь от боли, Лив. — У меня аж висках застучало.
— Значит, он здесь… Он ведь здесь, Лив? Нет? Так и знал…
— Не сейчас, Капканщик. Дай мне собраться. Поговори с ними. И будь повежливей.
Дед — несмотря на плохое самочувствие, она успела назвать его Боровиком, — подошел, важно опираясь о посох.
— Кто такие? — поинтересовался он скрипучим голосом. — Зачем пожаловали? Живорь сказал, что вы убили крепчей Обатуры. Можно спросить: за что? С тем ли к нам пришли? Мы люди мирные…
Живорь все так же цеплялся за штанину Боровика и пускал сопли. По его выражению невозможно было понять, боится он или нет. Пустое, безэмоциональное лицо.
Капканщик осмотрелся, сплюнул, отхлебнул из фляги.
— Живорь — это вот этот прыщ, я правильно понял? — Капканщик кивнул на мальчишку.
— Да, уважаемый, правильно. Мой внук.
— Вот же проныра… А вас как зовут, почтенный?
— Мирту. В общине нашей меня все более Твердом кличут.
Капканщик взглянул на Лив. Девушка вынула из сумки флягу с самогоном из запасов Индро-трактирщика, выпила, поморщилась и прислонилась лбом к крупу коня.
— Так, Тверд, — протянул Капканщик. — Еще вопрос, с твоего позволения. Обатур — это одноглазый головорез из ближайшей крепости на северо-восток отсюда?
— Потому я и Тверд.
— Чего? Я не понял, ты о чем?
— Да то Твердь, крепостишка, кою вы упомянули только что. Когда-то я был ее комендантом.
— Так ты из полуденников… Вот оно что. Старик, ты понимаешь, кто мы?
— Уже понял. Вы из собирателей.
— Собиратели, надо же… — Капканщик опять посмотрел на Лив. Она понемногу приходила в себя. Незаметно их обступили селяне. Все смотрели так же как и Живорь — как безмозглые животные. — Не очень оригинально. Итак, Мирту, или Тверд, расскажи мне о — как их? — крепчах! И Обатуре.
Дед, казалось смутился.
— Разбойники оне, как же иначе.
— Вы как-то связаны?
— О нет! Вы что ж?
— Врешь, старый прохиндей! Я, конечно, не видящий, как моя спутница, но…
Мирту внезапно перекосило от ужаса.
— Оне… Оне — всевидящая? — пролепетал он.
Лив краем глаза успела заметить, как одна из баб стремглав помчалась прочь.
— Капканщик, не дай ей убежать! — крикнула она. Охотник не заставил себя ждать, пришпорил коня. Засвистел аркан и несчастная баба плюхнулась лицом в грязную жижу. Лив дрожащей рукой нашарила в сумке шкатулку. Мирту, выкрикнув что-то неразборчивое, взмахнул посохом. Селяне, словно марионетки, повинующиеся кукловоду, нехотя двинулись на нее.
Она, наконец, сдернула заевшую застежку на шкатулке, чувствуя прикосновения множества холодных рук. Укротитель сверкнул на вытянутой над толпой руке. Мирту выронил посох и, падая, сжал голову.
— Не надо! — запричитал он. — Не надо!
У Лив мутилось в глазах. К горлу подступила тошнота. Толпа, так же нехотя, сонно, отступила. Капканщик волоча бабу, словно куль с зерном, подъехал к девушке. Отпустил беглянку. У нее задралась юбка, обнажив багровые пятна, как после побоев. Селянка с поразительным безразличием встала, стянула с себя петлю, отряхнулась и побрела к своим. Капканщик приставил меч к горлу корчащегося в муках старика.
— Только попробуй выкинуть еще что-то подобное, паршивец, и ты умрешь.
— Да, да! Только уберите погань! Уберите тотем-погань, прошу! Смилуйтесь, прошу!
Лив с облегчением вернула вещицу на место.
— Так, старый, — сказал Капканщик
