имена и придумать каждому историю, но в голову ничего не лезло. У нее не осталось сил для излюбленных фантазий. Не осталось сил ни для чего. Она могла только оцепенело сидеть в собственной рвоте и бессильно отмахиваться от многочисленного гнуса.
Ей очень хотелось спросить, где Адриан, что с ним, но от Живоря с Ворхой ответа точно не дождешься. Хотя, несколько раз ей казалось, что Дубовый Пень вроде как чего-то боится или ждёт — выдавал бегающий взгляд. Рот всегда был замотан грязной тряпкой. В районе рта повязка вечно намокала. Он странно, как-то мучительно дышал. Иногда мычал и тряс головой, словно хотел избавится от голосов в голове.
«Влюбился? — кисло подумала Лив. — Увидел меня, писающую в будке с говном и ошметками тел и влюбился?»
Однажды утром она проснулась от шума. Рядом стояли Мирту-Боровик и высокий статный мужчина лет пятидесяти в черной стёганке. Мужчина был лыс и гладко выбрит. К поясу пристёгнут скимитар — так, кажется, назывался этот изогнутый клинок. Такие распространены в вольных городах востока. В Батхосе иногда бывали гости с тех далеких краев. Каждая черта словно высеченного из камня лица говорила о том, что он крайне опасный человек. На майдане находилось несколько вооруженных всадников и множество избитых, изможденных человек — женщины, мужчины и дети. Трудно сказать сколько именно, где-то около тридцати. Разглядывая пленников, Лив вдруг почувствовала на себе взгляд. Кто-то из этой толпы пристально смотрел на нее. Она поискала глазами, но так и не поняла, кто именно. Все тупо и обреченно уткнулись в землю. Кто-то тихо плакал. Кто-то молился.
— Поймите, — лепетал, подобострастно согнувшись, Мирту. — Оне не позволит. Тынгет категорична.
— Где она? — Незнакомец цедил слова с выражением презрения и усталости. Лишённый интонации голос напоминал удар плетью.
— После ночи у озера приходила пару раз… — Дед виновато пожал плечами. — С тех пор как явились эти, — он кивнул в сторону Лив, — оне словно с ума сошла. Тынгет и так-то… сами понимаете. Оне меня даже грозилась порешить, понимаете?
— Их надо убить. Немедленно. А останки закопать поглубже и подальше. Вы сильно рискуете.
— Дак почему ж? Кто оне такие?
— Идшуканта, дурень. Охотники Рогволода. Знаешь кто это?
Дед вытаращил глаза.
— А я-то думаю, откуда ж тотем-погань… Такая же штучка, как у вас, господин Бруд. Думал, залётные собиратели… из Вехани, бывает, сюды забредают… Всякие бывают. Оне же и Обатуру, бедолагу, со всей шайкой зарубили… Вот оно, оказывается, что…
— Соглашусь с лисой, — сказал Бруд. — И почему она тебя, старого мудака, до сих пор не выпотрошила?
— Дак за что ж? Я и так, и верой, и правдой!
— Тотем-погань, дурень — это укротитель. Утопить в его в озере — она что, с ума сошла?
— Да оне по жизни такая! Кто ж разберет, что у нее в башке? Дикая!
Мирту помялся, и, согнувшись еще ниже, поинтересовался:
— А что такое укротитель? Что он делает-то? Я ж думал, что это волшба какая. Вредная. То-то в башке прям гудело…
Бруд сплюнул и, взглянув на Лив, сказал:
— Тебе это ни к чему. Где другой? Их было двое? Кто другой?
— Мужик. Здоровый и злой. Живорек ему глотку того. — Мирту сделал недвусмысленный жест.
— И? Он что, выжил?
— Магия Тынгет творит чудеса. С ним-то оне и таскается… К озеру ходили. Любится с ним что ль? А что, дело-то такое. Таких ладных мужиков давно не бывало. Хоть и обращенный, но мужик.
— Час от часу не легче. Когда обряд?
— Не сегодня-завтра.
— Мне партию нужно сдать заказчику через десять дней. До него еще доехать надо. А твоя ведьма, видишь ли, трахается с охотником на магов!
— Ничего не попишешь. Оне такая, единственная в своем роде. Храним як зеницу.
— Храним… Чуть в петлю охотников не сунули, горе-хранители.
— Извините, господин Бруд, простите уж горемычного старикашку, но что ж вы от нас-то хотите? Это у вас добры молодцы, а у нас что? Крепча — вшивота пьяная, да и той уж нету. Сгинула и поминай как звали. Откель новую взять? Кто в глухомань нашу подастся, и за какие пироги, скажите на милость, господин Бруд? Скажите спасибо, что выкрутились. Еще чутка и пиши пропало. А таких гостей у нас со времен Проклятой Ночи не было. И чего искали, интересно? Неужто саму? Эта рыжая — скотская баба, скажу я вам, господин Бруд, — помню, спросила, где она? Как узнала-то? Слух пошел?
Бруд криво усмехнулся, наклонился и спросил у пленницы:
— Как зовут, видящая?
Лив переполняли ярость и ревность одновременно. Она плюнула Бруду в лицо.
— Сдохни, ренегат!
Бруд невозмутимо оттер плевок. Встал.
— Мы будем неподалёку, в просеке, — сказал он Боровику. — Как лиса появится, ты сразу ко мне.
Бруд вскочил на коня, отдал команду и его дружина, орудуя плеткой, погнала пленных прочь. В последний момент Лив заметила невзрачного неприметного мужчину. Он не отрываясь глядел на девушку, пока его не прогнали вместе со всеми. У Лив почему-то кольнуло в сердце.
Лив обнаженная спускается к озеру. Ветер играет в волосах. Заплетенные в косички многочисленные колокольчики, монетки — дары неизвестных, осколки потерянных душ, — ласково позвякивают, отдаваясь музыкой. Журчание воды, омывающей корни, выступающие из мягкого, словно пуховая перина, ила, умиротворяет. Босая ножка осторожно коснулась поверхности озера — девушка со смехом отскочила. Посеребренная луной гладь манит кажущейся тишью. По телу пробегает холодок, но она спешит. Поскорее бы окунуться с головой, заглянуть, что по ту сторону зеркала? Прикоснуться к растворенной в недрах мощи. Впустить в себя неистовство магии, старой, как мир.
Лив долго искала это озеро. Она вдруг вспомнила, как оно называлось. Жившие здесь в незапамятные времена болотные люди называли его Лисьим. С ним связана какая-то легенда, которой никто не помнит. От сказки, как и от болотных людей остались только слова. Все остальное кануло в небытие. Все остальное — тлен и пыль.
В мыслях неожиданно возникли смутные образы — земля, пропахшая шерстью. Молоко матери. Вкус крови, от которого кружится голова. Кровь пробуждает дремлющие в ней инстинкты.
А потом был голод. Преследующие ее люди. Мелькавшие в темноте огни факелов. Возбужденные голоса. Страх гнал девушку прочь. Все время, пока она бежала, продираясь сквозь царапавшие бока заросли, сопротивляясь стихиям, задыхаясь от несмолкающего лая, раздающегося повсюду, уворачиваясь от стрел, она думала об спасительном волшебстве бездонного омута в диком, забытом краю. Ее загнали в угол, и беглянке ничего не оставалось, как утопиться.
Лив всегда возвращается сюда. До сих пор она не решалась искупаться. Но сегодня, в полнолуние,
