был тайной, а он все равно умудрялся на светских вечерах делать такое же мерзкое лицо.
Кто эта женщина? Я ее впервые вижу! – читалось в его поведении, а она улыбалась, так же как и я…
Было странно, страшно смотреть, словно на себя со стороны, но я ловила бусины, надевала их на нить и едва не плакала от горечи.
Зачем мы с ней это терпели?
Теперь я не знаю ответа. Она наверно тоже. Чужой запах на одежде мужа, пустой взгляд и ласка механическая, холодная и горькая, как яд. Она это принимала, и я принимала. Глотала и говорила себе, что все наладится.
Только вот она не спрашивала его мнения о ребенке, она просто позволила ему быть и была счастлива, пока не узнала самую страшную из правд.
– Ты долго будешь делать вид, что не имеешь отношения к беременности Херганы? – спросил старый король у сына.
Молодой Виар, тогда еще принц, не мог даже предположить, что Хергана может следить сейчас за его комнатой. Обычные магические приемы в личных покоях королевской семьи не действовали, но она оставила на его тумбочке свой перстень. Темный камень поблескивал и передавал ей матовое черно-белое изображение. Звук дрожал на его гранях и рябью шел по магическому зеркалу, но Хергана все слышала и плакала от ответов супруга.
– Не знаю я, о чем ты, – говорил молодой Виар.
– Прекрати! Я все знаю и о вашем венчании, и о ребенке. Я думал, что ты поступишь, как взрослый человек, но ее положение…
– Все уверены, что она жена Берта. Не вижу проблем в ее положении.
– Она носит под сердцем наследника трона! Это сказало мне «Сердце Мира», поэтому ее положение…
– Ну, отец, о чем ты!? Наследник? От жены графа Владисара? Ну я думал, что люблю ее. Она была такая неприступная, недосягаемая, а потом… что в ней интересного сейчас!?
Хергана, слыша это, давилась слезами, а я тоже невольно заплакала.
– Раньше ты была интересной, – кричал мне Дин, – а теперь что?! Я тебе говорю, что ухожу! Слышишь?
Интересно, почему он кричал на меня, если виноват сам? Я указывала ему на дверь, а руки не чувствовала. Вот и Хергана собирала вещи, а принц ничего с этим не делал. Хорошо, что хоть лже-муж у нее оказался благородным, руки ей целовал, в любви клялся, говорил: уедем в Тиан, будем счастливы.
Так бы оно и было наверно, если бы не Лики и удар, хвативший короля от таких суждений сына. Бедное межгорье, в какую пучину угодило просто потому, что принц не смог разобраться в собственных увлечениях, а потом был бой, только вместо Лики она почему-то помнила Глюквендера, а что смерть его от сына своего предсказала, видимо забыла.
Дальше были безумные обрывки, что привели меня в чувства. Хергана и не жила после того дня, тянула свое существование, выходя из небытия только от гнева. Она помнила, как рвала Глюквендера на части и ненавидела его еще больше оттого, что он так и не умер. Как же она все перепутала, зато голос Лики постоянно шептал ей на ухо, как страшен этот мир, как ужасны люди вокруг, как беспощадна и безжалостна реальность.
– Он замучил твоего сына. От него осталась только оболочка, покоренный сломленный сосуд…
Но таким сосудом была Хергана! Как же злит меня этот Лики! Таких гадов я даже защищать отказываюсь, потому что нет им прощения и быть не может!
Во мраке ее сознания вдруг вспыхнуло белое пламя с золотистыми и голубыми отблесками. Я почувствовала, что это сила Глюквендера, и подняла глаза к небу.
Огромного ярко-зеленого дракона я никак не ожидала там увидеть. Он выдыхал это пламя, а оно не обжигало, только немного грело. Я смотрела на него и едва заметно улыбалась. Остатки тьмы стали подобием песка. Он сам тянулся к бусинам, что вращались вокруг меня и ложился поверх, словно лак, обожжённый белым огнем, он стал переливаться перламутром, а я смотрела на эту красоту, как завороженная. Наверно именно так сомнения и пережитые невзгоды становятся опытом, главное, чтобы нашлось светлое пламя близкой тебе души.
Я снова подумала, что Глюквендер удивительный человек, посмотрела на него и с восторгом увидела, как он спрыгнул с драконьей шеи, оттолкнулся от воздуха на полпути, как от тугого батута и приземлился на камни балкона.
– Ненавижу тебя, – прошептала неуверенно Хергана, совсем не зло, скорей устало.
Глюквендер не ответил, посмотрел на меня, и я сразу поняла, что надо делать, поймала огромные бусы, и они вдруг превратились в простые деревянные, где тринадцать черных бусин перемешалось с белыми, только перламутровый блеск дополнял их разводами. Невольно приложив их к своему сердцу, просто потому что мне понятна ее боль, я бросила ему эти бусы, а он их тут же поймал.
Когда бросала, вдруг увидела Эргата, он что-то держал в ладошках, а потом, присев на корточки, отпускал на камнях.
Щит почему-то таял. Сначала я испугалась, а потом поняла, что Глюквендер просто концентрируется на другом и не может следить за остальным.
Врайт снова превратился в маленького дракончика и закрыл собой Эргата и Литу. Я тоже бросилась к ним, тогда и поняла, что именно отпустил Эргат. Это была не птица, а лягушка из яркой желтой бумаги. Она скакала к Хергане, а та плакала и шептала о ненависти.
– Когда ты уже умрешь? Ну когда? – спрашивала она, глядя на Глюквендера пустыми черными глазами.
– Никогда, – ответил он спокойно, наматывая бусы на сияющую белым пламенем руку.
Хергана испугалась, видимо поняла, что будет дальше. Я хотела закричать, но не успела предупредить. Она оказалась быстрее, выбросила вперед руку и направила черную молнию прямо ему в сердце. Я точно знала, что он этого никак не выдержит, буквально видела, как его душа от этой молнии разбивается на осколки, и тело падает, а потом рассыпается пеплом, но вместо сердца молния попала в маленькую желтую лягушку из бумаги, и та лопнула как мыльный пузырь.
Глюквендер сделал шаг и коснулся ее груди бусами. Душа ее тут же стала видима. Огромный черный шар, треснувший в самом сердце. Паутина трещин