У него не хватило терпения ждать трамвая, и он пошел пешком вдоль трамвайной линии. У самой калитки остановился, словно не решаясь войти. Вспомнились многочисленные Клавочкины письма. Чудесные письма! По ним можно было проследить, как с каждым днем менялся характер Клавочки, как расширялся ее кругозор, как она становилась все серьезней и, главное, в каждой строчке чувствовалась все растущая сила большой, настоящей любви.
Постояв немного, Николай толкнул калитку и вбежал «а крыльцо. Его, похоже, увидели из окна — дверь тотчас открылась, и перед ним на пороге предстала теща. Она чуть постарела, чуть похудела, но в общем изменилась мало. Лагутин лишний раз мог убедиться, насколько сильный отпечаток на лице человека оставляет внутренний духовный уклад его. Если раньше мать Клавочки была олицетворением надменности, то сейчас это была лишь уставшая пожилая женщина; если раньше при встречах с зятем она не допускала никаких излияний, то теперь первая обняла его, всплакнула у него на груди. Потом провела в комнату, усадила на стул и, тяжело вздохнув, сказала:
— Клавочка-то наша в госпитале…
Более подробно о последних событиях мать Клавочки рассказывала уже на ходу, так как Николай, не желая терять ни минуты, заторопился в госпиталь.
По пути в палату лечащий врач успокаивал его: выздоровление идет нормально. И Николай через минуту убедился, что это так. После первых поцелуев и бестолковых радостных восклицаний Клава, вытирая слезы, сказала:
— Коля, милый, я только одного сейчас хочу: быть достойной тебя. Хочу учиться, хочу работы — самой настоящей, трудной и смелой…
— Я верю в тебя, Клава, — отвечал он, — верю в наше будущее, верю, что нам никогда не будет стыдно друг за друга.
5
Следствие было кончено, и картина прояснилась. Джаниев понял: все, что связано со школой пилотов, лишь деталь, лишь одно звено в большой цепи преступлений.
Раскрытие тайны Темир-Тепе дало ключ к раскрытию ряда других подобных тайн. Инструктор-пилот Дремов был первой, но не последней жертвой вражеских происков.
…Зудин-Краузе почти не сомневался в случайности появления самолета над Темир-Тепе. Он даже догадывался, что эта машина из школы пилотов и совершает тренировочный полет. Но только что завербованные им бандиты были уверены в другом: что самолет ищет именно их, тем более, что Дремову пришла мысль снизиться и осмотреть живописные развалины. Появление механика еще больше усилило подозрения бандитов. И Зудин-Краузе решил действовать: уничтожить самолет вместе с экипажем.
Много соображений было против этой диверсии, но много же было и «за». Уничтожить самолет противника — это не шутка. Краузе очень хотелось донести начальству: уничтожен самолет вместе с экипажем… Это был еще один удачный шаг в его карьере. А кроме всего, это преступление свяжет намертво с ним бандитов, надежно прикует их к нему.
И моментально созрел план. Джамиле лишили коня и отправили в одном седле с дедом подальше от остальных. Уговорить бандитов на преступление было не трудно. У двоих из них были охотничьи ружья, у Краузе — револьвер, у всех — ножи.
С улыбками и добрыми пожеланиями подъехали они к Дремову. Спешились, закурили. Потом по сигналу Зудина набросились на ничего не подозревающих Дремова и Иванова и в короткой схватке задушили их. А дальше Краузе уже знал, как действовать, недаром он проходил всестороннюю подготовку в фашистской Германии. На тела Дремова и Иванова натянули парашюты, усадили их в кабины, пристегнули ремнями. Краузе включил зажигание и открыл бензиновый кран. Под одним колесом выкопали рытвину, опрокинули самолет на нос и подожгли. Взрыв и пламя уничтожили на телах погибших следы жестокой борьбы, ветер раздул степной пожар, пепел покрыл следы, создав полное впечатление давности. Впрочем, Краузе не очень беспокоился о существовании следов. Вряд ли на место катастрофы прибудут знатоки криминала. Такие вещи расследует обычно комиссия из авиационных специалистов, а уж после того, как они облазят все вокруг в поисках причин катастрофы, старые следы окажутся вконец затоптанными.
ЭПИЛОГ
На фронт уезжала большая группа выпускников, поэтому и провожающих было много. Валентин стоял несколько в стороне. К нему подошел командир эскадрильи.
— Не грустите, Высоков. Главное, верьте. Верьте в выздоровление Нины — выше голову. Ведь вы испытанный настоящими делами человек! А с Ниной обязательно встретитесь. И будет у вас большая, большая любовь. То, что выстрадано по-настоящему, не может быть маленьким…
За несколько минут до прихода поезда к станции подкатил лимузин начальника училища. Выпускников построили в стороне от провожающих, и генерал выступил с короткой напутственной речью. В ответ прогремело троекратное «ура». Генерал пошел вдоль строя, обнимал и целовал каждого выпускника. Все волновались и еще и еще раз клялись в душе быть смелыми и отважными, с честью выполнять свой долг. Валентин мысленно повторял слова генерала: «Так пусть же ни один из вас не дрогнет даже перед лицом самого страшного, перед лицом смерти…»
Дали команду «разойдись», и все вновь смешались с провожающими. Демьян Беляев бывал на фронте и имел опыт в боях. Сейчас он собрал вокруг себя группу выпускников и последний раз давал им короткие наставления:
— Главное, товарищи, помните: уж коли стали истребителями, так имейте свое истребительское самолюбие. Ведь недаром же в конце концов зовут нас гордыми соколами. Заядлость такую имейте. Если ты ведомый, так держись за ведущим, как собака на веревке. Сам стал ведущим — ищи противника, а найдешь, вцепись ему в хвост зубами и, пока не сбил, не отпускай. Взаимовыручка должна быть. Если видите, что какая-то сволочь бьет товарища, бросайте все и любыми способами защищайте его. Огнем не можешь уничтожить врага, свой фюзеляж подставляй. Лучше самому отдать концы, чем помнить, что мог бы и не защитил товарища. А кто сомневается, тому не на истребителе, а на У-2 молоко возить!
Санька Шумов стоял с Зоей. Ее рука была в его руке. В последний момент она решилась приехать его проводить, и Санька был несказанно счастлив. Он видел и ощущал лишь одну Зою, позабыв обо всем остальном. Который уж раз он просил ее:
— Ну так жди меня, Зоя, жди!
И она каждый раз, улыбаясь, обещала писать, ждать и говорила, что если за этот срок («который будет сроком испытания нашей дружбы») время сблизит их еще больше, то они встретятся непременно.
Олег Князев выпил лишнего, а вино обычно вызывало у него беспричинную грусть. Сейчас он лез с объяснениями к своему другу Демьяну Беляеву и плачущим голосом жаловался:
— Вот и научи их, поросят, летать, а они только за семафор и сразу же забудут нас с тобой… А мы, дураки, их обучали, показывали им, поросятам, как «козлов» исправлять… Нет, ты, Димка, брось меня уговаривать! Видишь? Скажи, ты видишь? Они уже стоят с девками! А их учитель, их инструктор, стоит в одиночестве… Эх! Ну же пусть только не напишут мне! Я их, поросят…
— Да полно тебе, Алик, — успокаивал его Беляев, — не волнуйся, они своих инструкторов будут помнить всю жизнь. По себе знаю…
Он был прав. Проходят годы, наслаиваются в памяти многие события: жестокие бои, сложные полеты, любовь к женщине, радость побед, горечь неудач, а образ мужественного человека, давшего летчику первые крылья, всегда живет в его памяти и нередко можно видеть такой случай, когда за дружеским столом увешанный орденами блестящий полковник почтительно и заботливо ухаживает, за скромным капитаном и всем своим видом показывает, что хотя он и полковник и герой, но считает себя сержантом перед этим капитаном, своим старым учителем, скромным тружеником пятого океана…
Когда зажегся зеленый глаз семафора, уже наступили синие сумерки. А вот и огни паровоза. Молодые летчики простились с друзьями — с одними навсегда, с другими до следующих встреч на широком жизненном пути. Протяжный гудок, и состав тронулся. Над перроном взметнулись платки, пилотки. Кто-то плакал, кто-то кричал слова прощания, кто-то давал последние наставления. Вдоль состава золотой метелью понеслись светлячки искр. Бодро застучали колеса, выбивая такт им одним известной песни.
Молодые летчики помчались навстречу новой, боевой жизни, навстречу борьбе, подвигам, победам, навстречу славному боевому труду.
ОТ РЕДАКЦИИ
«Тайна Темир-Тепе» — первое художественное произведение Льва Петровича Колесникова. Родился он в 1923 году в семье служащего и до начала Великой Отечественной войны учился в средней школе в г. Ташкенте. В июле 1941 года он был призван в армию и направлен в авиационное училище. По окончании училища Л. П. Колесников принимал участие в войне в качестве летчика-истребителя. За мужество и отвагу, проявленные в воздушных боях, он награжден двумя орденами и тремя медалями. После окончания войны Л. П. Колесников остался в кадрах Советской Армии. Ныне он капитан, командир подразделения реактивных истребителей. Что еще можно сказать о писателе Л. П. Колесникове? Это веселый, жизнерадостный человек, хороший общественник. Четырнадцати лет он вступил в комсомол, двадцати четырех — в Коммунистическую партию. Сейчас Лев Петрович работает над новым художественным произведением.
