В словах англичанки Каджри уловила нотки искренности. Она поднялась и вытерла слезы. Но слезы сделали свое дело. Теперь перед англичанкой вместо дикой лесной кошки стоял домашний, вполне ручной котенок.
— Чем ты занимаешься? — спросила англичанка Сукхрама.
— Госпожа, я… — хотел было ответить Сукхрам, но Каджри опередила его.
— Мы люди бедные, низкой касты. Ничем не занимаемся.
— Чем же вы питаетесь?
— Лепешками, мэм са’б.
Англичанка рассмеялась.
— Ох, нет, я хотела спросить, откуда вы деньги берете, — спросила она.
Сукхрам и Каджри ничего не ответили.
— Пойдете ко мне служить?
— Нет, госпожа, — ответила Каджри, — в нашей касте…
Но Сукхрам перебил ее.
— Госпожа, мы из низкой касты, — сказал он громко, чтобы заглушить голос Каджри. — Нас не берут в слуги.
— А если я возьму, будешь служить?
— Буду, госпожа, — обрадовавшись, проговорил Сукхрам.
— Будем, госпожа, но только оба вместе, — сказала Каджри.
— Ты хочешь работать вместе с ним?
— Я не могу жить без него!
Англичанка улыбнулась.
— Ты очень его любишь?
— Мы пойдем с вами, госпожа, — сказала Каджри и первой пошла в сторону дак-бунгало.
— А в Ахмедабад? — догнав ее, тихо спросил Сукхрам.
Каджри рассмеялась.
— Мэм са’б теперь нам вместо матери, — сказала она англичанке.
Наконец они добрались до бунгало. Там царило смятение: раздавались свистки полицейских, взад и вперед носились люди с фонарями в руках, все кричали, шумели, суетились.
Англичанка вошла первой. Здесь, в своем доме, ее походка вновь обрела уверенность. Она смотрела властно и ничуть не походила на запуганную, плачущую девушку, которую Сукхрам и Каджри видели совсем недавно.
— Мэм са’б пришла, мэм са’б пришла! — кричали со всех сторон.
Подбежали полицейские.
— Госпожа, сахиб уже давно беспокоится, приказал вас искать, — почтительно сказал один из них.
Англичанка улыбнулась.
— Госпожа вернулась, благодарение Всевышнему, сотни и тысячи раз ему спасибо, — подняв руки к небу, благочестиво запричитал начальник полицейского участка, хотя в душе он проклинал англичанку — из-за нее ему пришлось не спать целую ночь.
Сукхрам стоял ни жив ни мертв: во дворе собрались все полицейские участка.
— Идите сюда, — обернувшись к Сукхраму и Каджри, позвала англичанка.
Только теперь люди увидели, что она не одна. Они догадались, зачем она зовет тех двоих, и поглядывали на счастливцев с нескрываемой завистью.
Англичанка повела Сукхрама и Каджри к себе на веранду. Оба растерянно озирались по сторонам.
— Госпожа, этот нат бежал из тюрьмы, — обратился к англичанке один из полицейских.
— Из тюрьмы? Он? — удивилась англичанка.
— Да, госпожа, именно он.
— Не лезь не в свое дело! Я сама во всем разберусь, — строго оборвала его англичанка.
Сукхрам и Каджри застыли на месте. Англичанка пытливо посмотрела на Сукхрама. Он встретил ее взгляд с невинной, ясной улыбкой.
— Госпожа, сахиб прибыл, — доложил полицейский.
На веранду поднялся пожилой мужчина.
— Отец! — крикнула англичанка, бросаясь ему на шею.
Мужчина поцеловал девушку в лоб и погладил по щеке. Он радостно улыбался.
— Сусанна, где ты была? Что случилось? — по-английски спросил он.
— Я вышла гулять, — ответила девушка также по-английски. — На меня напали бандиты и потащили за собой. А этот человек спас меня. Рядом стоит его жена. Они очень храбрые люди. Он, безоружный, вырвал меня из рук бандитов. Полицейский сказал, что мой избавитель убежал из тюрьмы… Он из низкой касты, а их здесь все притесняют. Жаль, конечно, что они не христиане. Но я дала им слово, что в обиду их не дам. Прошу тебя, защити их, пожалуйста. И, кроме того, я обещала им награду и предложила служить у нас.
Начальник полицейского участка почти ничего не понял.
— Эй, — позвал англичанин. Он был счастлив, что его единственная дочь жива и невредима.
— Господин, что прикажете? — изогнулся перед ним начальник участка.
— Можете все идти.
— Господин, этот человек…
— Его простила моя дочь, — сказал англичанин и снова нежно поцеловал девушку в лоб. Он сиял от радости. Сегодня он был подвластен человеческим чувствам.
Сукхрам подошел к англичанину и упал ему в ноги.
— Господин, — проговорил он.
Каджри тут же последовала его примеру.
— Дай бог, чтобы вы жили вечно, чтобы вечно была счастлива ваша дочь! — Каджри обхватила ноги англичанина.
Он улыбнулся, но не Сукхраму, а Каджри.
— Ну-ну, — одобрительно проговорил англичанин и повернулся, чтобы уйти.
— Ты… зовут-то тебя как? — спросила англичанка, разглядывая Сукхрама.
— Сукхрам, госпожа.
— Ты останешься у меня слугой.
— Я понял, госпожа.
— А я? — спросила Каджри.
— Сама скажи, что ты хочешь? — спросила девушка.
Каджри испуганно озиралась.
— Госпожа, я останусь с ним, — проговорила она так, будто не хотела, но вынуждена была это сказать.
Девушка громко рассмеялась.
— Ну конечно, ты же его жена, — согласилась она.
Каджри тяжело вздохнула.
— Где же мне вас устроить? — спросила англичанка.
— Где велит госпожа, — смиренно ответил Сукхрам.
— Вы поселитесь вон там, — сказала она, показывая на помещение для слуг. — Мы пока никуда не поедем.
А если придется отсюда переезжать, то и вы поедете с нами, согласны?
— Куда прикажет госпожа, — ответил Сукхрам.
Англичанка была довольна.
28
— Ты когда-нибудь проснешься? — спросила меня хозяйка дома — мать Нареша.
Я стянул с лица одеяло. Было еще холодно.
Вставать рано в такую стужу было выше моих сил. Я присел на кровати, не вылезая из-под одеяла, сунул в рот сигарету и устроился поудобнее. Хозяйка подала мне чашку горячего чая, и я с удовольствием стал его прихлебывать.
— Ты слышал? Я спрашивала Нареша…
— Что же он сказал?
— Он ничего не ответил.
Я промолчал.
— Что теперь делать? Ведь это ты сбил мальчика с пути, — упрекнула она меня.
Затевать спор мне не хотелось, поэтому я спокойно заметил:
— А я-то полагал, что дети идут по стопам родителей.
Хозяйка рассердилась и ушла. Нареш частенько наведывался ко мне, и хозяйке это очень не нравилось.
«Во всем мире семья — муж и жена, — думал я. — Мы же живем в больших неразделенных семьях, которые по праву можно назвать родовыми. В Европе муж целует жену на улице, и никто их за это не порицает. У нас же муж и жена даже наедине стесняются этого выражения ласки: бог ведь вездесущ, он все видит. В заморских странах мужчина во время разговора может невзначай взять женщину за руку… В Индии взять девушку за руку — дело серьезное: всю жизнь придется прожить вместе. В Индии любовь живет в глазах. Мужчина и женщина могут не разговаривать и не встречаться, но чувство, переданное однажды глазами, навсегда остается в памяти».
Я поднялся и прошел в соседнюю комнату. Никого. Я присел на стул и закурил.
«В индийской деревне люди невежественны, примитивны, — продолжал я думать. — Под любовью здесь понимают только физическое сближение. В семьях тхакуров и раджей любовь жены к мужу походит скорее на рабскую покорность, узаконенную брачным контрактом.
Зато в городах у нас часто любовь довольствуется нежными взглядами, физическое сближение здесь не главное. За границей совсем как в наших отсталых деревнях: женщины прикрывают свое тело и открывают лицо. У нас же в Раджастане женщины разгуливают с полуобнаженной грудью, но лицо тщательно прячут. Некоторые считают нашу страну патриархальной в вопросах любви. Есть чему удивляться! Что ж, одежда человека зависит не от воспитания и религиозных воззрений, а от общественных норм. В Раджастане на обнаженного мужчину никто не обращает внимания, в Европе же его посчитали бы нарушителем общественного порядка…»
За окном послышался чей-то голос. На улице стоял Сукхрам.
Я спустился вниз. В прихожей я услышал голос моего друга, он приглашал Сукхрама сесть. Сам он сел на плетеный стул. Сукхрам присел рядом на корточки.
— Твоя дочь кружит голову моему сыну, — негодовал мой друг.
— Господин — большой человек. Могу ли я возражать?
Сукхрам, видимо, с большим трудом сдерживал себя: по его лицу было заметно, чего ему это стоит.
— Нет, ты пойми, я не из тех, кто придерживается старых взглядов. Я не различаю людей по их положению. Говорить, возражать может каждый.
— Господин, вы клевещете на мою дочь, — гневно произнес тогда Сукхрам. — Чанда — еще совсем дитя. Я оберегал ее от всего дурного. Я хочу, чтобы она вышла замуж и была счастлива…
— И тебе взбрело на ум искать жениха в семье тхакура? — усмехнулся мой друг.
