Тхакурани от злости рвала на себе волосы.
— Унесите ее! — крикнула она.
На руках у женщины были массивные браслеты. Они оставили глубокие раны на голове Чанды, из них текла кровь. Нареш широко раскрытыми глазами смотрел на окровавленное лицо возлюбленной.
— Терпи, наследник, — проговорил Джоравар, когда Чанду подняли и потащили к двери.
Но Нареш бросился к матери и закричал:
— Ты больше мне не мать! Ты — ведьма! Ведьма! Почему ты не придушила меня сразу, как только я родился? Ты пролила кровь не только моей Чанды. Ты напилась и моей! Ты растерзала мне сердце и по капле выпила мою кровь…
Мой друг, тхакур Викрамсинх, был в замешательстве. Ганди смотрел на него с портрета и улыбался крушению чести семьи тхакура. Как истый гуманист он спокойно взывал к его человечности.
Послали за Сукхрамом.
Тхакур не мог смотреть ему в глаза.
— Я касаюсь твоих ног, тхакур-джи, за то, что ты не до смерти избил мою дочь, — через силу проговорил Сукхрам. — Кто-нибудь, принесите воды, — обратился он к присутствующим.
Сукхрам гордо выпрямился. Затем он склонился над Чандой и поднял ее на руки.
— Тхакур, что бы ни случилось в жизни, я никогда не забуду, что ты дал мне сегодня воды — омыть чаны моей дочери…
Я возвращался с прогулки в радостном настроении. Запах ююбы опьянил меня: я забрался на гору и наблюдал оттуда заход солнца. Каким прекрасным было это зрелище!
И тут мне встретился Сукхрам с Чандой на руках.
Я вытер своим платком кровь с ее лба и неожиданно для себя приложил платок к губам и поцеловал. Признаюсь, сердце у меня холодное. Люди утверждают, что я сух и суров, но тогда у меня на глазах были слезы.
Чистая, непорочная Чанда! Она походила на великую дочь гор, богиню Уму, которая с заоблачных вершин Гималаев клялась в вечной любви к богу Шиве. Как и она, Чанда тоже была жрицей любви! Израненная Чанда напоминала отважного и непобедимого брахмачари Бхишму, который в ожидании смертного часа возлежал на своем последнем ложе из стрел…
— Как же нам дальше жить, Сукхрам? — проговорил я.
— Я не понимаю, господин.
— В том-то вся и беда! Ты не понимаешь, а заносчивость людская, обманув тебя, воровски присваивает часть твоего заработка во имя высшей справедливости. Политические лидеры рассказывают о морали и религии. Один дает одно наставление, другой — другое. Но все это воздушные замки, воздвигнутые на фундаменте из лжи и обмана…
— Господин мой и брат, ты говоришь об ушедших днях? — спросил Сукхрам.
А Чанда уткнулась ему лицом в грудь. Он стал поглаживать ее голову, и мне показалось, что это отшельник Канва гладит по голове Шакунталу.
— Кто тебя бил? — спросил я.
— Не помню, — кротко ответила Чанда.
Тогда мне показалось, что все мои знания равны нулю. А я-то высокомерно полагал, будто что-то знаю! Чанда! Вот кто по-настоящему знает жизнь! И еще мудрецы, когда говорили: «Достигай высшего совершенства».
Я как завороженный продолжал смотреть на Чанду. В душе у меня все кипело, из нее готов был вырваться громкий и отчаянный стон. Все хотят сделать счастливым этот мир, думал я. И все стремятся подавить друг друга своим высокомерием, богатством, родовитостью, кастой, должностью. Стоит какому-нибудь ничтожеству любым путем, а чаще всего лестью взобраться наверх, как на свет выползает семейственность и кумовство. Скрывая пустоту под маской высокомерия, они стремятся увековечить свое положение. Для них невыносим свет разума и истины, потому что тогда видно их вопиющее своекорыстие. Пустота одного тесно переплетается с никчемностью другого, и оба они помогают друг другу маскировать свое истинное лицо.
И тогда уж чувство собственного достоинства ничего не стоит. Оно сохранилось еще у тех, кто каждый день смотрит смерти в глаза. Остальные же под видом борьбы за прогресс в мире насаждают в нем дух стяжательства, а то и просто разрушают его. Реформы и преобразования в руках закоренелых носителей порока…
Филистеры, набравшиеся на два гроша знаний, восседают на кафедрах и называют себя поборниками культуры!
Поднимись, могучий и непобедимый человек! Отряхни окружающую нас грязь и пошлость и сотвори красоту! Когда Наракасур утопил землю в пучине океана, бог Вишну, обратившись в вепря, спас ее. Вот тогда-то и зазвучали веды. Теперь же только народ может смыть с земли всю нечисть, и тогда вновь зазвучат победоносные песни, с которыми придет счастье для человечества. Я не витаю в облаках… Но я отчетливо вижу угнетателей и эксплуататоров с их угодливыми рабами — чиновниками и учеными апологетами эксплуатации и насилия, выброшенными на свалку истории, как когда-то Кришна видел Бхишму и Дрону, горевших в губительном огне… Только после этого человек, возвысившись над родовитостью, поборет в себе надменность, и у нас исчезнут такие понятия, как высокомерие и своекорыстие, безнравственность и насилие, процветающие под крылом собственности.
Бушует море ненависти. Оно бурлит и пенится как никогда. Но корабль человечности не потонет, потому что нынешний Колумб вышел в море не на поиски золота и серебра, не для открытия новых земель, не для демонстрации могущества человека, не только для сохранения жизни на земле, к чему стремились Ной и Ману, но для создания духовной силы, в которой воплотятся самые светлые мечты и которая каждое мгновение, каждую минуту будет создавать доброе новое. Духовная сила не может умереть, она непобедима и неодолима. Все красоты мира не способны оценить ее величия и бессмертия, мне ли, одинокому, браться за такую задачу…
Мы смертны. И все-таки из поколения в поколение мы неуклонно движемся вперед. Любовь женщины, нежность к потомству сохранились даже в наш жестокий век, перед ними пасует даже необузданная жестокость…
— Сукхрам! — позвал я.
— Что, господин мой и брат?
— Ты знаешь, почему все так происходит? — Он не понял меня. Но в глазах Чанды зажегся огонек. Мне показалось, что она поймет. — Может, мир беден, и нехватка денег обеднила души людей?
— Во время войны здесь у людей денег хватало, — сказал Сукхрам.
— А что это дало? Вместо буйволов люди приобрели лошадей да извели кучу золота на свадебные обряды.
А ума-то у них не прибавилось!
— Это так! — согласился Сукхрам.
Я и сам знал, что так. У полумертвых от голода людей появилась новая страсть — деньги. Но деньги не прибавили им счастья. От нескольких украденных плодов манго, сбитых ураганом, не разбогатеешь.
Сукхрам кивнул головой в знак согласия. Чанда с удивлением смотрела на меня.
— Княжества ликвидированы, — продолжал я. — Разрушены очаги произвола. Было время, когда раджи отдавали жизнь за народ, обороняя страну. Нынешние же занимаются только распутством — слепые рабы старых законов и порядков… Да, только старое мертво! Живет один его призрак.
— Призрак! — крикнул Сукхрам.
— Призрак? — задумчиво произнесла Чанда.
— Взгляните на мир вокруг нас! Здесь все зиждется на насилии и грабеже. Так было сотни лет, и многим стало казаться, что это дано раз и навсегда. Но увидите, все изменится. Не потому ли мечутся в панике помещики и богатеи, что кончается их власть! Один человек не переделает мир. Но, Сукхрам, в мире столько людей!
— Что ты говоришь, господин мой и брат, — равнодушно сказал он, — нам не понять.
— А ты постарайся! — рассердившись, сказал я.
— Что ж, говори дальше!
— Ты беден?
— Да.
— Из низкой касты?
— Да.
— А если б не было каст? Их не будет!
— И тогда люди не будут нас презирать?
— Каким хорошим станет тогда мир! — воскликнула Чанда.
Я прижал ее к своей груди.
— Сукхрам, ты вот никак не поймешь, а она понимает, потому что растет в свободной Индии. Мы живем в такое время, когда нам уже нельзя склонять голову. Мы стали свободной страной, но еще не смогли вычистить грязь из своего дома.
29
Сукхрам продолжил свой рассказ.
Теперь он носил форменную одежду, а Каджри — сари. Вся их жизнь изменилась. Мэм сахиб, у которой они служили, звали Сусанной. Это была гордая и надменная девушка, зачитывавшаяся Киплингом.
Господин Сойер, отец Сусанны, прибыл сюда, чтобы наблюдать за правлением раджи. На раджу поступало много жалоб, недовольные крестьяне чуть не подняли настоящее восстание, и вице-король был вынужден направить в княжество доверенное лицо. Вице-король весьма ценил господина Сойера за опыт, изворотливость и умение ладить с местными князьками. Политический агент в подобных случаях становился фактическим правителем княжества, и положение царствующей леди вскружило Сусанне голову. После «Камо грядеши» она чувствовала себя христианкой, которую окружают невежественные идолопоклонники, с той разницей, что идолопоклонники Рима были патрициями, а идолопоклонники Индии — рабами. И, прочитав «Афродиту» Пьера Луи, она видела себя прекрасной Крайсис, а вокруг — распутство и разгул. Англия казалась Сусанне страной из другого мира. Там были клубы, там устраивались балы и званые обеды и все люди в равной степени считали себя цивилизованными. Здесь же одни правили, а другие склонялись перед ними. Тех, кто пытался поднять голову, подавлял ее отец. То ей вспоминалась Ребекка из «Айвенго», и тогда она часами раздумывала о ее судьбе, а после «Раджастана». Тогда она сравнивала доблесть раджпутов с отвагой европейских рыцарей и все не переставала удивляться тому, что видела вокруг. К ней относились, как к дочери знатного римского патриция. Она появлялась, и ей отвешивали низкие поклоны.
