в сетевой супермаркет. В те времена в нём ещё было можно купить неплохой виски.
Странное видение примерещилось Рыжову между полок с дорогим алкоголем. Пока Орлов с лицом знатока одну за другой лапал бутылки, Руфулос в другом конце зала заметил взгляд странного человека, не по погоде одетого в лёгкий светлый летний костюм, с портфелем и палочкой. Рыжов отчётливо видел, как старик переложил трость из руки в руку и погрозил ему пальцем. Не успели ледяные зубы неизвестного науке беспозвоночного паразита прогрызть диафрагму Рыжова и припасть к его ложечке, как Гена почувствовал, что кто-то коснулся его локтя. Обернулся и увидел другого старика в лёгком светлом летнем костюме. У этого и костюм, и редкие волосы на голове, и редкая борода были мокрые.
— Молодой человек, вы не могли бы помочь ветерану труда?
— Отвянь, отец! — решительно прозвучал голос Орлова, который встал между стариком и Руфулосом. ры и показывал последнему выбранную бутылку, — Вот. То, что надо!
Когда Сева потянул блогера к кассам, не позволяя ему помочь ветерану труда, Гена успел бросить в противоположный конец зала свой взгляд. Никто уже оттуда не грозил ему пальцем. И какая-то гигантская белая планария просочилась-таки в его желудок.
Поднявшись в квартиру, Гена обратил внимание, как дрожат его пальцы, поэтому и попросил Орлова налить ему побольше. Только выпив одним глотком граммов сто, он смог улыбнуться. Орлов пытал: «Что случилось? Что побледнел так? Если это сердце, больше не пей». Гена отшутился: «Да откуда ему у меня взяться?»
Потом они пили не торопясь. Разговаривали о войне, о мире, о президенте. Много шутили. Запевал Орлов без умолку. Гена поражался его оригинальным мыслям и умению связать их в единую цепь с выводом, подтверждающим его тезисы, высказанные на съёмках. Наверное, много об этом думает.
— Вот такая же чертовщина, — говорил Сева, — происходит сейчас в воспетом тобой Злакограде. Кстати, респект за ту передачу! Я оторваться не мог. Так вот, там камеры видеонаблюдения зафиксировали привидение, о котором больше года уже судачил весь город. Какой-то тамошний профессор, незаслуженно обиженный коллегами, на старости лет запил с горя и попал под машину. Дело житейское, бывает. Но теперь его привидение терроризирует весь этот городок. За что-то мстит землякам. Бред, но в объективы камер он же попал.
Ненадолго вернувшаяся к Рыжову улыбка опять уползла.
— Ты это всё где услышал?
— По РЭН ТВ смотрел.
Рыжов успокоился, а Сева, не обращая внимания на скривившиеся губы блогера, пригубил с края стакана и болтал дальше:
— Ты был там?
— Нет, нет, — резко ответил Гена, — всё делал онлайн. У меня там был хороший информатор.
— А я почему так заинтересовался, — Орлов расплылся в плотоядном от уха до уха оскале, — я был близко знаком с одной девушкой из Злакограда. Училась со мной в одном университете, тремя курсами младше. Оставила самые тёплые воспоминания. Такая, я тебе скажу…. С большой буквы Бэ! БББ…
И Орлов, умиляясь своей собственной шутке, не сдержался и заржал. Гена просто улыбнулся. Он не предполагал о ком ведёт речь Орлов. И не интересовался.
— Я ей лучшую свою работу тех лет подарил, никто на аукционе не выкупил. Любуются сейчас, наверное, с мужем.
Рыжов решил было поддержать разговор и чуть не вымолвил, что у него тоже была такая БББ, но в его желудке так вовремя и с такой силой заметалась холодная гигантская белая планария, как совесть мечется в душе не совсем потерянного человека. И он промолчал.
К полуночи, вернувшись в своё однокомнатное жилище, Орлов упивался гармонией творческого хаоса. В тесноте, да не в обиде. Маленькая дверь на балкон приоткрыта, и ему мнилось, что голодные четырёхколёсные звери рычали не глубоко внизу, а на уровне его девятого этажа, буквально за шторкой. Этот рык дополняло не выключенное с утра интернет-радио «Психофон», от которого ещё год назад у Орлова повышалось давление, а теперь повышается без него. Сева сел за письменный стол, открыл ноутбук, попытался выжать из забытой на столе бутылки последние капли дешёвого виски и углубился в просмотр своих страниц. В четвёртой сети, разглядывая свой профиль, заметил зелёные вспышки почтового ящика. Сообщение было от давнишней, судя по фото, очень привлекательной и, как оказалось, до вчерашнего дня, самой верной подруги. И оно просто повергло Орлова в ярость. Он выпучил глаза, не веря прочитанному, поджал губы и двумя пальцами стал стучать по клавишам, как будто орал ей:
— Негодую тебя! И отказываюсь понимать, почему ты до сих пор не ползаешь у меня в ногах? Почему не просишь прощения? Тварь!
Он исписал целую страницу в таком же духе, но отправить послание не смог. Предусмотрительная подруга заблаговременно внесла его в чёрный список. Схватившись рукой за сердце, Всеволод выбрался из-за стола и, не выключая ни радио, ни ноутбука, ни света, рухнул, не раздеваясь, в сон на диван. Даже спустя час в заснувшем лице было видно безутешное, отчаянное негодование.
Нас всех это ждёт
Рядом с двухместной палатой, в которой у окна лежал Карачагов, практически напротив сестринского поста, располагалась одноместная, самая блатная, самая престижная в неврологическом отделении. Лиля обратила на неё внимание ещё в свой первый визит к Фёдору Павловичу. Это было на третий день после кризиса, когда он ещё был в полной прострации. Шёл третий год после победного окончания войны, когда мы только-только начинали понимать, что у нас всё получилось.
Дверь в блатную палату была открыта почти настежь. На высокой, приспособленной специально для нетранспортабельных пациентов койке лежала благообразная бабушка с закрытыми глазами, бледная, как покойница. Очень благородное лицо. Чувствовалась порода. Бабушка или сама дремала, или была погружена в искусственный медикаментозный сон. Копна кипельно-седых волос убрана под марлевый берет. Её правой руки тончайшей кости пальцы держал в своих ладонях той же породы дедушка в очках, такой же седой, часто переводивший свой взгляд с её лица на датчики тихо звенящих приборов. Умиляясь такой трогательной сцене, Лиля даже сказала провожавшей её медсестре:
— Какая любовь у этой милой пожилой пары.
Сестра ничего не ответила, не обернулась, только совсем без симпатии к старикам заулыбалась себе под нос.
Ко второму визиту Лили Карачагов уже стал реагировать на окружающих, стал распознавать знакомые лица и ухмыляться им бессмысленной улыбкой. Ева Дмитриевна и раньше что-то похожее замечала в его лице, но всегда принимала это за успешную имитацию, помогающую Фёдору Павловичу уйти от прямого ответа. Неделю назад его разбил обширный инсульт. Ева Дмитриевна этого ждала и, когда литавры грозно
