Слабак. Хватило на сутки истерики. Перед тем, как войти к ней, решил проконсультироваться с врачом, понимая, что она ждет от меня чуда. Но грустный взгляд доктора дал понять, что сегодня неблагоприятный день для чудес.
— Привет, Крольчиха, — я толкнул дверь в процедурный кабинет. На стальном столе лежала псина, в лапу была воткнута капельница. Янка сидела рядом, уронив голову на руку. Она держала собаку за переднюю лапу и что-то тихо напевала.
— Они… Они говорят, что нужно усыпить. Обширное кровотечение. Не могут ничего сделать! — Янка подняла красные опухшие глаза, отчего мое сердце ухнуло в пятки. Все переживания пропали, а потом накатили с большей силой. Она хотела встать, но потом остановилась, словно что-то вспомнила. Ее руки сомкнулись в замок так сильно, что костяшки пальцев побелели. Челюсть была крепко сжата, но предательская дрожь губ все равно была заметна.
— Зачем ты это делаешь?
— Что именно? — сквозь зубы процедила она.
— Сдерживаешься?
— Потому что хочу тебя ударить! — Яна сделала шаг.
— Ударь, я для этого и приехал. Встал утром и думаю: «А чего это Кролик давно не била меня?» Вот, пришел сдаваться.
— Пойди, — Янка подпрыгнула ко мне, ударяя кулаками в грудь. — Пойди и заставь ему помочь! Пусть сделают еще одну операцию!
Она не кричала, словно силы покинули ее, но ее шепот был громче крика, в нем было столько боли. Маленькие кулачки снова и снова врезались в меня, а в глазах стояли слезы.
— Кролик, — я выдохнул, поднимая взъерошенные волосы. — Иногда так случается, что помочь уже нельзя. Нужно отпустить пса, ты только мучаешь его. Ты должна понять, что, привыкая к кому-то, нужно осознавать, что рано или поздно придется набраться смелости, чтобы отпустить. Это не всегда случается, но к этому нужно быть готовым. У него сломаны ребра, ему трудно дышать. Ян, поехали домой?
— Это больно?
— Что? Ребра?
— Нет, отпускать. — Яна на мгновение подняла свои глаза, а потом сделала шаг, прижимаясь ко мне.
— Да, но с людьми еще тяжелее.
Янка снова подошла к столу. Пес не подавал признаков жизни, только глаза едва заметно подергивались. Такая крохотная ладонь легла на морду пса, поглаживая большим пальцем за ухом.
— Скуби… — она нагнулась, нашептывая ему что-то на ухо, надеясь, что пес очнется. — Олег?
От того, как она произнесла мое имя, сердце пустилось вскачь, будто я до сих пор гонял на снегоходе по лесу. Мне стало так жарко, что почувствовал, как намокает футболка на спине.
— Скажи им… Скажи! Я не хочу, чтобы он мучился! — Янка повернулась, ее глаза стали прозрачными. Такими холодными. — Скажи! И отвези меня домой! К себе домой…
***
Снег валил всю ночь, а я так и не смог уснуть. Слышал, как за стеной плачет Янка. Так тихо, но в тоже время громко, заставляя содрогаться даже мое каменное сердце. Как только мы вошли в квартиру, она зашла к себе в комнату и больше не выходила. Я долго сидел на кухне, откуда была хорошо видна дверь спальни. Никогда не сталкивался с подобным. Ее горе было таким реальным, что казалось, что его можно ощутить, слизнув слезинку с ее щеки, почувствовав вкус боли на языке. Ходил по квартире, исследуя длинные коридоры. Такая огромная квартира, в которой нет места, где можно успокоиться.
— Привет, — выйдя из душа, буквально напоролся на Кролика, она стояла, прислонившись к стене. На ней была моя голубая рубашка, рукава которой были закатаны. — У тебя свой душ есть, почему ты занял мой?
— Деточка, хочу напомнить, что все ванные на этих двухстах квадратах — мои. Поэтому буду мыться там, где захочу!
— Хм… — она оттолкнула меня и просочилась в ванную, тихо прикрыв за собой дверь.
Я бросил взгляд на часы и пошел варить кофе, потому что без него не выйду сегодня на улицу. Открыл окно, выдыхая сигаретный дым. Снег, выпавший за ночь, укрыл припаркованные во дворе машины, спрятал детскую площадку. Ленивые дворники делали вид, что убираются, а сами прокладывали тонкую тропинку для пешеходов узкой лопаткой.
— Почему ты холост?
Дым застрял в горле, обжигая слизистую. Она застала меня врасплох. Из-за собственных мыслей не слышал, как она подкралась сзади. Капли воды стекали с длинных прядей и падали на тонкую ткань рубашки.
— Почему ты спрашиваешь?
— Ответь! — Яна нахмурилась и сложила руки на груди. Намокшая тонкая ткань стала просвечивать, облепляя аппетитную форму.
— Я не холостой, а свободный.
— Ответь!
— Потому что не нашел ту, которая не бросится в первый же день переделывать меня. Ту, которая пойдет вместе со мной по моему пути. Которая примет его, понимая, что другого пути не будет. Которая оставит семью и станет только моей. Которая вывернет свой мир наизнанку и примет меня таким, какой я есть. Которая не будет жить в иллюзиях, думая, что я изменюсь… Ясно? — сказал все это на выдохе, не отводя от нее глаз. Видел, как меняется ее лицо. На белоснежной коже промчалось миллион эмоций. От гнева до растерянности. Румянец сменялся бледностью, губы то смыкались в плотную линию, то открывались.
— Предельно! А ты? Ты что дашь взамен?
— Взамен я выверну себя наизнанку, отбросив все принципы, лелеющие собственную свободу.
— А что такое свобода?
— Тебя интерес…
— Что ты называешь свободой? — она резко перебила меня, не дав возможности увильнуть.
— Ни о чем не просить, ни на что не надеяться, ни от чего не зависеть!
— Ты свободен?
— Не совсем.
— Что из этого мешает твоему ощущению свободы?
— Ян, я и так сказал больше, чем был должен. И запомни, что все жизненные убеждения рано или поздно меняются. Нет ничего постоянного. Все временное. Друзья, враги, власть, машины, квартиры — все в жизни временное. Я скажу больше, мы с тобой тоже временные. У нас с тобой разные отрезки этого «временного», не укорачивай свой отрезок. Держись от меня подальше!
— Меня не устраивает понятие «временное». Я не хочу быть гостьей. Никогда не буду временной! Слышишь? Тогда вообще не впускай меня! Я никогда не буду
