Виновниками этих беспорядков, главным образом были сопровождавшие нас воры и мародёры – я о них уже упоминал ранее. Воспользовавшись ситуацией, они крали повозки, лошадей и сани, груженные провизией и ценными вещами. Эвакуацией руководили интендантская служба, военные поставщики и другие армейские чиновники. Хотя я уверен, что воров, сбежавших потом, в сторону Ковно,[77] никто не пытался поймать.
У въезда в предместье, я пробежал мимо дома, где квартировал наш батальон. У меня было две причины попасть в город: во-первых, встретиться с Пикаром ради обещанного хлеба, а во-вторых, сообщить ему, что я принимал участие в маленькой вылазке против русских. Я побежал направо, но меня остановило сообщение, что Пикар побежал налево с десятком гренадеров и егерей, с приказом охранять Мюрата. Мюрат только что покинул город через предместье в направлении Ковно.
Я решил поискать Пикара на квартире Мюрата. По дороге к ней я проходил мимо дома, где жил маршал Ней. Возле входа несколько гренадеров грелись у большого костра, и мне ужасно захотелось присоединиться к ним. Видя мой измученный взгляд, они пригласили меня в дом. Многие из них были бодры и хорошо одеты. Я выразил своё удивление по поводу их внешнего вида, а гренадеры рассказали мне, что до Москвы они не дошли. Они были ранены при осаде Смоленска, потом отправлены в Вильно, где и оставались до сих пор. Теперь они здоровы и готовы снова воевать. Я попросил у них немного хлеба. Солдаты ответили, как и еврей, что, если я вернусь сюда позже, или останусь с ними, наверняка получу свою долю. Но, поскольку я должен был вернуться в свой батальон, я сказал гренадерам, что вернусь, и готов дать пять франков за каждую буханку. И ещё они мне рассказали, что к маршалу приходил немецкий генерал и советовал ему уехать, чтобы не нарваться на русских. В ответ маршал, указывая на сотню гренадеров, гревшихся у костра во дворе, сказал, что с ними он может позволить себе посмеяться над всеми казаками России, и что он останется ночевать в городе.
Я поинтересовался, сколько телохранителей у маршала.
– Около шестидесяти, – отвечал сидящий на своём барабане барабанщик, – и ещё шестьдесят присоединились к нам здесь. Я был с маршалом с момента перехода через Днепр и, прикрывая его собой, мы громили этих собак – казаков. Черт подери, если бы не было так холодно и, если б я не обморозил руки, я бы каждый день ходил в атаку.
Я вернулся в предместье и нашёл всех своих товарищей спящими на полу. Горел большой огонь, в комнате было тепло. Уставший и изнурённый, я улёгся тоже.
Около двух часов ночи я проснулся и понял, что опоздал на встречу с гренадерами маршала. Я сказал товарищам, что пойду в город за хлебом. Сейчас самое благоприятное время, поскольку все спят. Кроме того, у меня было немного русских денег. Некоторые попытались встать и идти со мной, но не смогли. Только один, сержант Байи, сумел подняться, а остальные собрали ещё денег – общая сумма составила около пятидесяти франков.
Стояла прекрасная лунная ночь, но улице было так холодно, что больше всего хотелось вернуться обратно. Ни одного человека по пути. Часового у городских ворот не было. В ту ночь русские могли бы войти в город так же легко, как и мы. Я заметил свет, падающий из подвального окна первого же дома слева от нас и, наклонившись, увидел, что это пекарня, работа шла полным ходом. Правда, запах дал нам знать об этом раньше. Мой товарищ постучал, и кто-то спросил, чего нам надо. Мы рявкнули: «Откройте дверь! Мы генералы!» Дверь открылась сразу, и мы вошли. Нас провели в большую комнату, где на полу лежало множество офицеров. Совершенно спокойно они спросили нас, в самом ли деле мы те, за кого себя выдаём. Ведь со временем, действительно стало невозможно отличить офицера от рядового.
У двери подвала стояла очень полная женщина, мы спросили её, можно ли купить хлеба. Она ответила, что нет, он ещё не готов, в этом мы можем сами убедиться, спустившись в подвал. Закутанный в большой плащ офицер поднялся со своей соломенной постели и пошёл с нами. В пекарне спали два пекаря. Поискав немного, мы ничего не нашли и уже почти поверили, что женщина говорит правду, но тут, наклонившись, я заметил под квашней большую корзину. В ней мы нашли семь больших буханок белого хлеба, весом три или четыре фунта каждый, такого же прекрасного, как парижский. Какая удача! Какая славная находка для тех, кто не ел хлеба в течение пятидесяти дней! Я завладел двумя – одну спрятал под плащом, другую нёс в руке. Мой товарищ сделал то же самое, а офицер забрал три оставшихся. Этого офицера звали Фуше – гренадер-велит и адъютант-майор Молодой гвардии, теперь он уже генерал-майор. Мы вышли из подвала, а полная женщина все ещё стояла у двери. Мы сказали ей, что вернёмся утром, когда хлеб будет готов. Ей так хотелось избавиться от нас, что она открыла дверь, и мы вышли на улицу.[78]
Оставшись одни, мы уронили наши ружья и жадно вгрызлись в хлеб, но, поскольку мои губы потрескались и кровоточили, есть мне было очень трудно. Потом к нам подошли двое мужчин и спросили, есть ли у нас что-нибудь для продажи или обмена. Это были евреи. Я ответил, что есть русские сторублёвки и спросил, сколько они за них дадут.
– Пятьдесят, – сказал первый по-немецки.
– Пятьдесят пять, – сказал второй.
– Шестьдесят, – не уступал первый.
Первый закончил торг, предложив семьдесят семь, а я выдвинул дополнительное условие – они должны дать нам ещё кофе с молоком. Еврей согласился. Второй, идя потом за мной, сказал: «Восемьдесят!» Но сделка была заключена, а поскольку нам обещали кофе, мы не хотели больше торговаться за каких-то двадцати франков.
Еврей привёл нас к своему банкиру – сам-то он был всего лишь агентом. Банкир также был еврей. Он попросил у нас банкноты, мы дали девять, три из них принадлежали мне. Он очень внимательно рассмотрел их и ушёл в другую комнату, а мы сели на скамейку и потихоньку ели хлеб.
Наконец, от жгучей тоски по кофе наше терпение лопнуло, и мы позвали банкира. Никто не вышел. И вдруг у меня возникла мысль, что нас ограбили! Я поделился этой идеей со своим товарищем, и он согласился. Чтобы привлечь внимание, мой товарищ изо всех сил ударил тяжёлыми деревянными счетами о приклад своего ружья. Поскольку и на этот раз никто не вышел, он замолотил кулаками по разделявшей комнаты деревянной перегородке. Тут же появились оба еврея, и с таким видом, как будто они что-то задумали. Евреи снова спросили, есть ли у нас ещё деньги, и снова попросили подождать, но мой товарищ приставил дуло ружья к голове одного, а я взял за горло другого, требуя отдать наши деньги. Тут, осознав, что им сейчас наступит конец, они поспешно отсчитали наши деньги, причём большую часть заменили золотом. Мы захватили того еврея, который привёл нас в это место и повели с собой, но оказавшись на улице, он начал клясться, что он не виноват в происшедшем. Мы решили поверить ему, помня об обещанном кофе, и отправились к нему домой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
