даже клочка неба увидеть. Спросил бы я наших инженеров: может, вы думаете, что я против заводов и электростанций? Против бетона и железа? Чтоб враги нас взяли голыми руками за горло? Нет, не такой дурень Савельич. Без заводов и, к примеру, волжского электричества нам никак нельзя. Да они же помогают нам даже на Луну летать, на Марс, а надо — помогут лететь и на другие планеты. А там человеку русскому непременно надо быть, хотя там, может, только голые камни и дыхнуть нечем. Надо — и все тут, такой уж он человек, ему до всего дело есть. А может, оттуда такое человек увидит, что, опять же, к примеру, и нашему Каспию поможет…
— Ишь ты, куда загнул, — не утерпел Борис.
— Не перебивай! Я с башковитыми инженерами да учеными рассуждаю. — Старик строго помолчал. — Но планеты планетами, а уж будьте добры, ученые наши да инженеры, о земле не забывайте. Критикуйте Америку и от поганой их буржуазной повадки пакостить, грабить, разорять землю — начисто отрекайтесь! Мало крыть буржуев на все лады, что живодеры они и хищники, надо еще и делом своим показать всему белому свету, что только мы, советские люди, бережем кормилицу нашу, дом наш родной — ненаглядную землю нашу. Поступаем с ней истинно по-человечески!
Богдан Савельич приподнял руку, требуя, чтобы Борис не перебивал.
— А чтоб яснее было вам, от чего нашу матушку-землю спасать, я расскажу вам, друзья мои инженеры и ученые, хотя бы, к примеру, только про Каспий. Запишите, обязательно все запишите в свои бумаги, — может, в расчетах да планах все это вам сгодится. И знайте, не корить вас пришел, не учить уму-разуму, а просто остеречь. А уж ежели остережения мои в расчет не возьмете, через сто лет опять к вам приду, и тогда пеняйте на себя, строго взыщу с вас…
— Ого! — воскликнул Борис и даже шутливо поежился.
Старик повел обеими руками перед собой, показывая на море, и с тревогой продолжил:
— Представьте себе, товарищи ученые и инженеры, что плывем мы с вами на лодке по Каспию у самого устья Волги-матушки. Прикиньте-ка глубину… Метра два, не больше. А лет тридцать назад здесь в такую погоду, как сейчас, в три сажени глубь была. Рыбы водилось сколько! Косяки воблы были такие, что на полном ходу врежешься — и стоп! Шест опустишь в косяк — стоит торчком! Сазана, судака — видимо-невидимо. От Оля до Кизляра, считай, сотня рыбозаводов стояла, а сейчас ни одного. Строились-то заводы на берегу, а теперь очутились в степи за сорок километров от моря. А вы записывайте, записывайте, правду надо знать. Если запечалитесь, загорюнитесь, одну ночь не поспите, сотую не доспите, да и такое придумаете, что вода через год-два или там пять лет снова очутится в старых берегах. Для того и говорю, а совсем не затем, чтоб разбередить себя до самых печенок. Так вот, помнится, сухую воблу, тарань, — миллионами отправляли. Осетров, белуг… Икры сколько отсюда везли. Золото. Не что-нибудь, а валюта государственная! Да, обмелел Каспий, метра на четыре, пожалуй, его посадили. Как знать, может, и не совсем в том плотины на Волге виноваты. Известно, что на земле от времени целые моря исчезали или на другое место передвигались. Главное не в том, главное — поскорее выход, выход найти!
— Верно говоришь, Богдан Савельич, — горячо одобрил Борис.
— А как же, не раз об этом думал, — отозвался старик. — Вот, к примеру, берега у Каспия уж очень ровные. На метр вода пала, а оголила тысячи гектаров. И это еще бы полбеды — покрылись-то они травами, камышами, тоже польза есть. Но самая главная беда — меляки отрезали море от степных низин и ильменей. А ведь там нерестовала рыба. Весной зайдет, выкинет икру, а сама в море. Малек в тепле да среди кормов растет. Любая моряна воды в ильмени добавляла, в них никогда рыба не обсыхала.
Богдан Савельич приподнялся на коленях, чтобы лучше разглядеть в бинокль берег.
— Чуть левей держи, Борис. Еще, еще. Вот так и пойдем до места. — Снова прилег и продолжал: — Что теперь весной творится — уму, товарищи ученые, непостижимо. Время рыбе икру метать, а на меляках лед метровый лежит. Моряна нужна, чтобы сломать его. В марте она бывает. Взломает льды, иногда осилит дать воду в камыши — вот тебе опять беда. Выбросит рыба икру, а моряна затихла, вода ушла, и икра на сухом месте оказалась. Вся пропадает! — Старик достал трубку, долго сосал ее. — Не могу говорить об этом, товарищи ученые, сердце заходится. Белуг сколько гибнет?! Она, голубушка, как всякое живое, о потомстве заботится, вот очертя голову и лезет к берегу. Большая рыба, ей сажень глуби надо, а где столько найти? Мечется около берега — икра ее мучает, а белугу-то… из ружья, пулей. На меляке ее видать, ее на моторке догнать — пара пустяков. Переведем белугу, как воблу. Осетры под Самарой нерестовали — запрещен им нынче путь. Осетр — он ведь только на четырнадцатый год первый раз икру мечет. Около Волгоградской плотины, говорят, тысячи осетров стоят каждую весну, ждут, когда их пустят на нерест. Запишите и это, инженеры да ученые, придумать надо что-то, и как можно скорее придумать.
— Да, с этим торопиться надо, — отозвался Борис.
— Теперь о Нижне-Волжской гидроэлектростанции, товарищи ученые. Говорят, что уже место для нее ищут. А может, здесь как раз и не надо?! Пропадет Волго-Ахтубинская пойма — ее же зальют, а там золотое дно! Запишите — триста тысяч гектаров! Земля, солнце, вода! Природа все создала для человека — на, бери, пользуйся, а мы все это… утопим! Каспию тоже еще хуже станет. Запиши-то: метра два отнимут у него воды. Подсчитайте, берега еще продвинутся километров на двадцать. А тут дно ровное — ильменей не жди. Запишите и это, товарищи наши ученые. Подумайте, может, и в этом надо Америку перегонять, чтоб и рыбы больше было у нас, и природа расцветала бы, а не умирала.
Летят, летят лебеди и, словно бы со стариком соглашаясь, вздыхают и как бы пришептывают, бесконечно его одобряя…
…Сплошная стена зарослей, приближаясь, теряла темные очертания. На фоне светлой камышовой крепи проступили коричневые тона чаканных кулиг и темно-зеленые пятна кустов куги. Когда хорошо различились очертания берега, Богдан Савельич бросил якорь, сказал:
— Ну вот, Борис, считай, к утру кабан вот здесь, — легонько постукал рукой по дну лодки. — Налаживай варить. Поедим, начнем караулить.
Борис предложил подойти к берегу: далеко, мол, кабана придется нести. Старик молча кивнул в море. Вдали волны всплескивались над темной водой белыми гребешками. Моряна тянула свежая, и если
