…Это родимое пятнышко просто совпадение. Слишком уж спокойно относились к нему Адорейны. Ни разу в семье не мелькало ничего, связанное с герцогским родом, ни единого упоминания, ни одной записи.
Почему ей так не хочется, чтобы о её особой отметинке узнали Форрили, даже любимый муж, Элге не могла ответить. Как и на то, почему, сколько ни пыталась представить себя рука об руку с Мадом на фоне прекрасного Сайттенского замка, даже простое «герцогиня Элге Сайттен с супругом» убедительно произнести не удавалось. Даже шёпотом, даже про себя.
Глава 27
/Шелтарский лес/
Перед ним лежали бережно расправленные листы из тонкой, умиротворяюще шуршащей бумаги. Не просто старые — древние, но хорошо сохранившиеся. Видно, что их берегли: ни заломов, ни пятен, все буквы видны и читаемы. Язык трудный, не без того. Лёгкими его поиски не были ни единого дня.
«Что я ищу? Зачем я ищу?» — эта мысль не в первый раз атаковала сознание, и Ар отгонял её, как назойливую муху, но она, оставив его ненадолго, возвращалась и жалила. «У меня нет чётко оговорённых условий освобождения. Как послушный щенок, собираю я эти кристаллики, за которыми никто не приходит. Учитывая, как давно те не выходили на связь, вероятно, обо мне и вовсе забыли. Что такое короткий человеческий век для них? Разве есть гарантия, что столь нужный мне способ снятия цепей хоть где-то описан? Мало ли, что сказал тот издевательски хохочущий дух! Не зря же за столько лет не встретилось ничего похожего на описанное папашей! Десятки книг, тысячи страниц, ни близко, ни отдалённо не похожие на искомый лист!». Ар согласился бы и на ритуал призыва, чтобы прийти самому, расспросить — но и этих сведений ему так и не встретилось.
С тех пор, как его нашёл Бастиан, у мага существенно расширились возможности поисков — благодаря живому участию венценосной особы в судьбе шелтарского отшельника, в его распоряжении оказались самые редкие и ценные экземпляры. Ар просмотрел каждую из попадающих в его руки книг, когда-то с огромной надеждой и энтузиазмом, теперь больше по инерции. Что ж, использовать возможность получения новых знаний для королевской библиотеки, переводы с исчезнувших языков, рецепты и формулы — тоже полезная служба на благо Калдигерна.
Он вышел на улицу, под небо, затянутое неровными заплатками сизо — серых облаков. Шелтар готовился ко сну, укутывался туманом и ночным холодным воздухом. Вот жилище, временное, как ему когда-то верилось. Да ладно, стоит ли врать себе: постоянное. Надо принять. Ар периодически достраивает его, что-то меняет: крыльцо, крышу, хозяйственные пристройки, то ставит несерьёзный заборчик с калиткой вокруг своего дома, не для надёжности, просто для подобия уюта. Вот огромное, высоченное, неохватное дерево, похожее на хейю, растущее вплотную к задней стене дома, чьи ветви нависают над крышей, в солнечные дни даря неполноценную, но тень. Наполовину умершее. Ар — как это дерево: много силы, много мощи, даже немного листвы появляется по весне, но ни разу на его памяти не было густой яркой зелени на скрюченных, будто когда-то сломанных и плохо сросшихся после перелома ветвях. Не развивались редкие бутончики, ни одного лепестка так ни разу и не раскрылось на нём, хотя дерево должно быть цветущим. Птицы не вили на нём гнезд, семена, падавшие в почву рядом, не всходили: вокруг широченного ствола проходила полоса, на которой ничего не росло, ни травинки не пробивалось.
Ар спустился к воде, пошёл вдоль берега. Когда осень расстаётся с золотыми и багряными одёжками, лес становится гораздо непригляднее и, в частности, его полянка и его озерцо. Озеро тихо дремало в ожидании зимы, матово — чёрное, даже на глаз — ледяное. Птицы покинули его берега, кустарник, подобравшийся к самой воде, напоминает худые измождённые руки, тянущиеся к небу в безмолвной мольбе; тонкие веточки, оставшиеся без листьев, на просвет кажутся спутанными клубками или гигантской паутиной, чёрной, с неправильным рисунком.
Осенью, в период непрекращающихся дождей, долгих ночей и шелестящей тишины за окнами в Шелтаре довольно противно. Не покидает брезгливое ощущение постоянной сырости, отсыревшей одежды, хотя внутри дома всегда сухо, тепло и хватает света даже в самую тёмную ночь. В промозглую сырую погоду люди гораздо реже отваживаются на поход через лес, хотя и тогда нет-нет, да и найдётся жаждущий исполнения желания.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})* * *
Его самой первой клеткой было… отцовское неприятие после благоговейных, но таких неосторожных слов предсказателя, упавших в необъятном сверкающем зале гулкими каплями в первые дни его рождения? Или позже, когда неприятие ширилось и росло, обращаясь в опасение, выстраивая прутья выше его роста, толще его детских рук? Тогда, когда взгляды отца становились особенно пронизывающими, сверлящими, с ощутимой завистью и… страхом? Тогда ли, когда у него, одиннадцатилетнего, стал просыпаться его дар, впитавший в себя несколько магических направлений сразу, проявлявшийся спонтанно, то стихиями, то игрой с пространством, то управлением предметами? А годам к двадцати он, тогда-ещё-не-Ар, научился владеть своим даром виртуозно. Даже у папаши не все заклинания получались так легко и естественно, как дыхание, а он и тогда был очень, очень силён.
Может, родитель и не желал грамотной работы над силой сына, но учителей пригласил и требовал отчитываться об успехах в овладении магией. Юный Ар рано понял, что папа видит в нём опасного соперника, что, когда первенец войдет в полную силу, он захочет…Что? Нет, Ар не хотел.
Или тогда, когда в не самое светлое и солнечное утро, занимаясь с наставником на учебных мечах в зале для тренировок, слуги вызвали его, двадцатилетнего, к отцу? Те ли родителевы действия заключили Ара в первую в его неправильной жизни клетку, или всё же это происходило раньше, исподволь, постепенно увеличивая и укрепляя прутья, загораживая небо и свет?
* * *
/Прошлое/
— Вставай в круг, — велел отец, не глядя на него.
Чёрные с глубоким пурпуром одежды, жёсткий, властный голос, собранный вид, скупые жесты — таким он бывает, когда собирается применять свою магию. Молодому человеку сделалось неуютно в просторном каменном помещении, практически пустом, со звуками, гулко отпрыгивающими от высоких стен, с шероховатым полом, испещрённым полустертыми символами. В этом помещении он сам себе казался не крупнее гусеницы. Странный зал, в котором, несмотря на то, что жил здесь с рождения, Ар оказался впервые, и путь к нему отец скрыл, проведя тайными ходами с повязкой на глазах. Ару не хотелось проявлять строптивость и непочтительность к родителю — правила сидели в нём накрепко, но от слепого подчинения становилось не по себе. Оба отцовских мага остались по ту сторону толстенных, тяжеленных дверей. Зачем ему другие маги, когда он сам обладает большой силой, а Ар, по прогнозам, став старше, не уступит ему, а то и поднимется на уровень выше?
— Встань в круг, — повторил отец, указывая на метку на тёмном полу. — Мне нужно взять с тебя клятву верности, пришло время.
— Клятву…верности?
Ар недоумённо повёл плечами, вглядываясь в тонкие линии и не ощущая внутреннего отклика: что это такое, для чего? В каком ритуале применяется?
— Именно. Я объясню, вставай уже, не заставляй меня ждать. Весь этот зал напитан потоками силы и наибольшая концентрация — в определённых точках, например, в этом круге. Сейчас подходящий момент.
Отцу нельзя отказать. Ужасная несправедливость. Инстинкт самосохранения вопил об опасности, но, сколько не прислушивался Ар к источнику угрозы — обнаружить его не мог. С тяжелым вздохом он переступил нарисованную линию и тут же непроизвольно выставил щиты.
— Щит не понадобится, тебе ничего не угрожает, — поморщился отец, взмахом руки убрав выстроенную защиту. — Итак, твоя задача максимально расслабиться и дать мне клятву верности на крови.
— Что? Разве я недостаточно…
— Это обычный ритуал для всех наследников, — отмахнулся отец, сосредоточенно обходя Ара по внешней границе круга.
