Только пришёл в себя, как увидел на косе уже обсохший большой плот. Он был перевёрнут и разбит, один конец парома раскрылся концами брёвен, словно китайский веер. «Живы или потонули?» — ожгла мысль.
Причалил к берегу. Следов около плота не было. Знать, крушение стряслось выше и потом сюда вынесло паром. Брёвна его были связаны на скорую руку, и Быков представил, что было бы со сплавщиками, угоди они на своём пароме в Фомин перекат.
Егор заглянул на верхний настил и увидел что-то привязанное к брёвнам. Принёс топор, разрубил верёвки, вытащил два тюка, обтянутые непромокаемой пропитанной каучуком тканью. Швы были надёжно промазаны варом.
Разрезал ножом верёвку и начал выкладывать на песок содержимое: чуть промокшую зимнюю одежду, банки со спиртом, кожаные тулуны с винтовочными патронами, кайлы, лопаты, обёрнутые холстиной, мешочки с крупчаткой и сухарями.
Во втором вьюке хранились штука мануфактуры для американки-проходнушки, яловые сапоги, волосяная сеть, точно такая, которой рыбачил в первый сплав Игнатий, кисейный полог от комаров ещё три банчка спирта, два мотка прочной верёвки, полдюжины новых рубах и столько же шаровар из синей дабы, женские платки, мешочек с серьгами, бисером и бусами для эвенков, а на самом дне — покоились маузер в деревянной кобуре и изрядная коробка патронов.
Видно было по снаряжению, что люди знали приискательское дело, да только погубила их нетерпячка — посуетились с плотом и попали в беду. А может быть, старателей накрыла волна от сорванного затора, которая хлынула вниз на глазах Егора.
Он перетащил найденные тюки на свой плот, хорошо увязал всю поклажу верёвкой и отчалил. На тихой воде дурачился, стреляя из маузера, благо патронов к нему было немало. Приноровился к новому оружию быстро. Когда налетел табун уток, с первого выстрела выбил нарядного селезня для ужина.
— Вот это штукенция! — восхищённо вскрикнул ещё не веря, что попал пулей в стремительно летевшую птицу. — Верка! Зачем ружьё таскать, из маузера можно уложить и медведя, и рябчика.
Патроны зазря изводить перестал, перекинул через плечо ремешок от кобуры, часто вытаскивая красивое хищное оружие. Разобрался, что кобура служит прикладом. В таком положении маузер разил цель на недоступной для ружья дистанции, только следовало умело ставить прицел.
К вечеру затаборился у обширной ямы и попытал счастье в рыбалке. Сперва выходило плохо, сеть путалась при забросе, но потом приноровился и наловил ленков. Угомонился глубокой ночью, объевшись селезнем, запечённым в глиняной обмазке под углями костра, ухой и нагрузившись чаем.
Перед этим шикарным ужином не забыл провести тренировку, хоть от шеста за день ломило спину. Кацумато наставлял регулярно заниматься — сухие поленья в руку толщиной ломал ребром ладони, на ней уже от мизинца до запястья взбухала костяная мозоль.
Улёгшись, расслабился, как йог, и, мысленно отяжелев телом, провалился в цветной сон. Такой отдых быстро восстанавливал силы. Только вот индусы кое-что не учли. Приходилось вертеться возле костра, подкладывать дрова и взглядывать в полумрак, чтобы оберечь себя от опасностей.
Укутанная темью тайга полнилась звуками. Где-то трещал валежник под неведомым зверем, беззвучно выпархивали на свет костра летучие мыши. По прикидкам, до Фомина переката оставался ещё день пути. Егор сунул под руку маузер и вновь закрыл глаза.
К утру заколел от холода, вскочил и побежал вдоль берега, собирая дрова. Наскоро позавтракал и отвязал плот. На тихих плёсах работал шестом. Над рекой колыхался блудный туман, обволакивая Егора до пояса, гася всхлипы воды и шум перекатов. Егор плыл через молочную непроглядь, боясь наскочить на камни.
Облитый выглянувшим солнцем туман клубился розовыми волнами: проступали шеломами сказочных богатырей могучие гольцы, лохмошкурые от леса сопки походили на зверей, склонившихся к водопою.
Опахивали сырым холодом застрявшие в валунах высоченные льдины, сверкающие капелью, мерцающие зеленоватым нутром. Туман постепенно оседал и растворялся.
Верка, прядая ушами, всматривалась в приманчивый берег, перебирала нетерпеливо лапками, занудившись без движения. Не нравилось ей такое путешествие, хотелось побегать в согретом лесу.
Где-то на марях перекликались журавли, а в самом зените ртутно колыхался клин тяжёлых птиц, трубные плачи лебедей опадали вниз, разбивались о мшистые скалы. Эхо металось и перехлёестывалось с шумом реки. Солнце больно полыхнуло в глаза Егору широкой дорожкой по гребешкам волн.
К вечеру Быков затаборился на ночёвье у Фоминых порогов. На берегу увидел недавнюю золу чужого костра и рядом три охапки умятых телами веток стланика. Дикий рёв наплывал снизу. Как ни гнал страх Егор, всё же, щемило в груди, и, взбудораженный предстоящим испытанием, он долго не мог уснуть.
Расползалось учение японца о спокойствии — рядом выплёскивало могильный холод жуткое ущелье. Верка поскуливала. То ли помнила это место или почувствовала тревогу хозяина, даже не обращала внимания на свистящих в березнячке рябчиков. Тоскливо и обречёно вздыхала.
Ночь клокотала грозным предостережением одинокому смельчаку. Рокочущий гул, визг, стон беснующейся воды метался между угрюмых скал, а потом, словно накопив силы в расщелинах, вдруг взрывался страшенным обвальным грохотом, повергая Егора в страх.
Ему мерещились безобразные гады и бесы, прыгающие вокруг. Злые духи якутов — Абаасы крепко стерегли путь в страну золота и снегов.
Утром Егор взошёл на плот, обвязался верёвкой от поплавка и привязал Верку, норовившую удрать на берег. Неожиданно для себя опять стал считать вслух до ста, не решаясь расстаться с твердью. Он заметил, что воды супротив прошлой весны было меньше.
Губы обречёно дошептали: «Девяносто девять! Сто…» Оттолкнулся и, отвязывая Верку, с ужасом увидел, что сверху его догоняет большущая льдина, сорванная откуда-то с камней. Теперь малейшая задержка в порогах опасна тем, что глыба сметёт всё на своём пути.
Несколько раз толкнул шестом, чтобы хоть немного уйти от неё, ухватился за верёвки вьюков и опять полетел в тартарары, обо всём забыв. Следом доплыл громовый хряск льдины и скрежет её о стенки ущелья, но оглядываться не было времени.
Вода кипела в обнажившемся валунье. Плот ударялся о камни, жалобно скрипел, неимоверным напряжением человек направлял его в струю. Паром медленно переваливался через камни, нырял под буруны, вставал на дыбы и падал боком с порогов.
Егора прошила мысль, что не пройти на этот раз, слишком мало воды… Но сзади неумолимо гремела настигающая льдина, и он положился только на везенье. Дух реки перебарывал, хохотал и выл в диком предвкушении жертвы.
