«И не только это, — прошептал темный голос в его голове. — Джулиан еще и брат Гэвина Пайка». Знал ли он о том, что сделал его брат? Мог ли он знать о Пайке? О Ханне?
Рассудок Ноа грозился покинуть его. Все в нем восстало. Он чувствовал, как прошлое тянет его вниз, и изо всех сил сопротивлялся ему.
Ноа похоронил Джулиана в глубине души вместе со всеми другими уродливыми вещами, о которых ему было невыносимо думать. Он должен двигаться вперед, похоронить прошлое и оставить его там. Это единственный способ выжить.
Он должен выжить — для себя, для Майло и Ханны, для города.
— Джулиан заплатил за то, что сделал, — задыхаясь, произнес Ноа. — Теперь он мертв. Семья Бишопа отомщена. Все кончено. Мы все можем жить дальше. Для всех будет лучше, если мы продолжим жить дальше.
— Это не конец. — Ханна нахмурилась, между ее бровями появилась линия. — Джулиан сказал Бишопу, что Розамонд знала. Что она одобрила то, что Джулиан выпустил этих монстров, чтобы они устроили хаос. Она сыграла свою роль в этой бойне.
Слова Ханны повисли в воздухе между ними, как угроза.
Именно этому страху Ноа не мог противостоять. Невысказанный шепот, который преследовал его в часы бодрствования, который мучил его во сне.
Ноа покачал головой.
— Бишоп ошибся. Джулиан бредил, сошел с ума. Он просто хотел кого-то обвинить. Он действовал в одиночку. Я знаю Розамонд. Она хороший человек. Я ее знаю.
— Так же как ты знал Джулиана?
Он замялся.
— Это нечестно.
— Розамонд — мать Гэвина Пайка.
— Какое это имеет отношение к делу?
Ее глаза сузились.
— У матери два злых, жестоких сына. Как думаешь, откуда взялось это стремление к насилию?
— Я в это не верю.
— Мать всегда знает, — тихо сказала Ханна. — Как она может не знать?
Ноа дико покачал головой. Она ошибалась. Ханна ошибалась. Розамонд стала для него как мать — хорошая мать. Она заботилась о нем, об этом городе. Она любила Майло как собственного внука.
Она приняла его в свой дом, в свою семью, когда его собственные родители совершенно не беспокоились о нем. Позволить этим уродливым сомнениям даже закрасться в голову, означало предательство. Ноа не хотел предавать ее. Он не мог.
— Я не могу в это поверить.
— Не можешь или не хочешь?
— Мне нужно, чтобы ты доверяла мне, Ханна...
— Подожди. — Ханна оттолкнулась от перил крыльца. Она прикрыла глаза рукой и осмотрела двор. — Где Майло?
— Он был прямо здесь. Должно быть, на заднем дворе. — Ноа повернулся и посмотрел. — Майло!
Тишина.
Ноа медленно повернул голову. Осмотрел деревья, дома, пустую дорогу. Двор утопал в пересекающихся следах. Обломанные сосновые ветки торчали повсюду, как маленькие рождественские елочки.
Снеговик готов. Майло воткнул ветки вместо рук, камни вместо глаз, носа и рта, а на шею снеговика намотал собственный шарф. Теперь шарф тоскливо хлопал на ветру.
— Майло! — Его голос эхом разнесся по замерзшему озеру за домом. — Майло!
Ответа не последовало.
Его пронзила дрожь страха.
— Проверь внутри!
Ханна уже направлялась к входной двери.
Ноа побежал вокруг дома трусцой, его ботинки тонули в талом снегу, сердце бешено стучало, когда он снова и снова выкрикивал имя своего сына.
Когда он обогнул дом, Ханна уже вернулась на крыльцо. Она держала ребенка, завернутого в толстое одеяло. Ханна прикусила нижнюю губу.
— Его нет внутри. Ноа, где он?
— Я проверю соседние дома.
— Я вызову Лиама по рации, — сказала Ханна. — Он и Призрак могут помочь в поисках. Призрак его найдет.
При мысли о том, что придется просить помощи у Лиама Коулмана, в нем вспыхнуло негодование, но он ничего не сказал. Ноа направился к подъездной дорожке, но заколебался. Он оглянулся на жену.
— Будь осторожна.
Ханна кивнула. И не стала спрашивать почему.
Страх угрожал его задушить. Адреналин и паника бурлили в его венах. Если кто-то причинит вред Майло. Если кто-то сделает что-нибудь с его сыном...
Майло здесь точно нет. Ноа чувствовал это.
Его сын исчез.
Глава 53
Ноа
День тридцать шестой
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ноа бежал по подъездной дорожке. Он выкрикивал имя Майло. Холодный воздух щипал его горло и ноздри. При каждом неровном выдохе из его губ вылетали облачка пара.
Он стучался в каждую дверь. Никто из соседей не видел Майло. Никто ничего не слышал и не видел.
Паника нарастала. Ноа проверил один тупик и перешел к следующему. Время замедлилось. Каждая минута казалась часом.
Он не колебался, когда дошел до дома суперинтенданта. Может быть, ему следовало бы, но он не стал. Он не мог думать ни о чем, кроме безопасности Майло.
Взбежав по широким каменным ступеням, Ноа постучал в застекленную входную дверь. Сквозь стекло он заметил движение. Две фигуры сидели у огромного острова на кухне.
Ноа взялся за ручку двери, повернул и толкнул ее. Дверь легко открылась. Она была не заперта. Он шагнул внутрь.
Осмотрел знакомую роскошную обстановку, полы из бразильского дерева, богато украшенные сводчатые потолки и хрустальные люстры.
— Привет, шеф Шеридан, — раздался голос Розамонд Синклер с другого конца большой комнаты.
Его охватило облегчение.
— Майло.
Майло помахал рукой.
— Привет, папа. Посмотри, что мы делаем!
Майло сидел на кухне рядом с Розамонд, которая стояла за островом. На мраморной поверхности стояла миска для смешивания, рядом лежал большой сверкающий кухонный нож.
Остров занимали стеклянные банки с мукой и сахаром, мерные ложки и противень, на котором лежали небольшие куски теста. Мука рассыпалась по столу и заляпала раскрасневшиеся щеки Майло.
— Что ты здесь делаешь? — Ноа изо всех сил старался, чтобы его голос звучал ровно. Его сердце все еще билось о ребра, как животное, стремящееся вырваться на свободу. — Ты же знаешь, что тебе нельзя покидать двор.
Майло опустил глаза и закусил нижнюю губу, как и Ханна.
— Прости, папа. Я искал больше «деревьев» и зашел слишком далеко. Меня нашла бабушка Розамонд. Она сказала, что у нее есть сюрприз.
Он поднял липкий шарик теста для печенья и раздавил его между пальцами.
— Смотри! Печенье с крошкой из арахисового масла!
— Здорово, сынок, но пора идти домой.
— Это было бы так обидно, — сокрушенно проговорила Розамонд. — Мы только начали.
Ее голос звучал нарочито весело. Красные губы расплылись в улыбке. Это смущало. Разве она не должна горевать? Разве она не должна рыдать?
После Ханны Ноа так и делал.
— Да, папа. Мы должны закончить сначала. Мы только что поставили первую партию в духовку.
У Ноа пересохло во рту. Было трудно глотать.
— Твоя мама хочет, чтобы ты вернулся домой.
Улыбка Розамонд оставалась неподвижной.
— Я уверена, что Ханна понимает, как сильно дети нуждаются в своих бабушках, верно, Майло?
— Верно, — хихикнул Майло.
— Детям так же нужны их родители. Правда, Ноа? Это так ужасно, когда ребенок теряет родителя. Действительно, просто душераздирающе.
— Да, — отозвался Ноа.
Розамонд не сводила глаз с его лица. Она отчерпнула ложку теста для печенья на противень и слепила из него идеально круглый шарик.
— Но, когда родители теряют ребенка. О, это боль, которую невозможно измерить. Это непостижимая утрата.
— Я тоже любил Джулиана, Розамонд, — с трудом выговорил Ноа. — Я...
— С подобной болью я никогда не сталкивалась, — продолжала Розамонд, словно не слыша его. — Потерять двоих детей... своих единственных наследников... свою надежду, свое будущее.
Майло перевел взгляд с Розамонд на Ноа, и чуть нахмурился. Взрослые говорили о вещах, которых он не понимал.
Он не знал, что Джулиан умер. Ноа не мог заставить себя произнести эти слова вслух. Майло не знал ни о Гэвине Пайке, ни обо всем остальном.
Розамонд сцепила пальцы на столешнице.
— Вряд ли мать когда-нибудь смирится с этим? Или отец?
