Гнев захлестнул Ханну.
— Как ты можешь так говорить?
Ноа сжал челюсть.
— Я позабочусь о том, чтобы каждая из этих семей поселилась в лучших домах, оставшихся в Фолл-Крике. Из-за стольких смертей у нас есть несколько десятков пустых домов с каминами или дровяными печами, септическими системами и колодцами. Я прослежу, чтобы у них хватило еды и дров. Я лично прослежу за этим.
— Так вот как ты живешь с самим собой? Делаешь несколько добрых дел, чтобы притвориться, что ты не участвуешь в этом?
Он выглядел уязвленным.
— Это нечестно.
— Разве? А когда Розамонд и ополченцы решат их не кормить? Что тогда? Они контролируют еду, Ноа. Посмотри, как они держат тебя на поводке с помощью лекарств Майло.
Ноа опустил глаза, не в силах встретить ее взгляд. Он выглядел как человек, уже побежденный, человек, смирившийся с ужасной судьбой.
— Я больше ничего не могу сделать.
— А что, если она снова пошлет за Бишопом?
— Она не станет. Бишоп был врагом Джулиана, а не ее.
— Ты не можешь этого знать. А Лиам?
Ноа напрягся.
— Лиам Коулман может сам о себе позаботиться.
Ханна вздернула подбородок.
— А что если я скажу ей, что убила ее сына? Как думаешь, насколько я тогда буду в безопасности?
Он резко поднял голову, в его глазах вспыхнула паника.
— Ты не можешь этого сделать.
— Ты знаешь, что она опасна. Ты говоришь одно, но я вижу правду. Ты бегаешь вокруг, пытаясь потушить пожар, но не доходишь до источника. Все это взорвется тебе в лицо, Ноа.
Он выглядел растерянным, затравленным. Разрываемым на части.
Ханна вспомнила определение из студенческих времен, из курса «Психология», который она прослушала: когнитивный диссонанс.
Разум Ноа не мог допустить сосуществования двух истин: люди, от которых зависела жизнь его сына, разрушали его город и подвергали опасности его близких.
Признать, что его наставница Розамонд и лучший друг Джулиан порочны, оказалось слишком страшной реальностью. И поэтому Ноа не сделал этого.
У Ханны таких терзаний не возникало.
Победив одного врага, она обнаружила другого, восставшего из пепла первого. Розамонд Синклер не уступала своему сыну, хотя и по-другому. Суперинтендант несла ответственность за страдания, смерть и разрушения. Она будет ответственна за гораздо большее.
То, что Ноа не хотел смотреть правде в глаза, не делало ее менее реальной.
Ханна устало покачала головой.
— Кто ты, Ноа Шеридан?
Он уставился на нее, его взгляд просил, умолял ее.
— Ханна, пожалуйста. Я твой муж. Я отец Майло. Я тот же самый человек, каким был всегда.
— Этого я и боялась.
Ноа покраснел. Он выглядел пораженным, как будто она дала ему пощечину. Открыл рот, чтобы возразить, но ничего не вышло.
— Папа?
Они оба посмотрели вверх.
Майло стоял в коридоре возле своей спальни. На нем была пижама с Человеком-пауком. Его темные кудри торчали во все стороны. Он протирал глаза от сна.
— Там плохие парни? Я хочу помочь бороться с плохими парнями.
Ноа вернулся в дом и встал между Майло и открытой дверью, чтобы закрыть ему обзор. Он потер лицо тыльной стороной руки.
— Все в порядке, сынок. Обещаю. Давай я уложу тебя обратно в постель?
Майло посмотрел на Ханну.
— Может, ты сделаешь это?
Ей не пришлось заставлять себя улыбнуться. Не для Майло. Никогда для Майло.
— Конечно, милый. Я с радостью.
Призрак рысью бежал за ними, когда она взяла маленького сына за руку и повела его обратно в комнату. Майло забрался в кровать и прижался к стене. Он бросил на нее робкий взгляд, и на его лице отразилась такая мучительная тоска сына по матери, что Ханна чуть не прослезилась.
Она забралась на кровать рядом с ним, и он прижался к ней — его голова лежала на ее руке, его теплое тело прижалось к ее. Он все еще прекрасно помещался в ее объятиях.
Майло посмотрел на нее своими большими темными глазами. Он слегка колебался, говоря неуверенно:
— Ты споешь мне?
— Всегда, милый.
Он улыбнулся. Затем он сказал то, что Ханна так хотела услышать.
— Спасибо, мама.
Ее грудь сжалась так сильно, что на мгновение ей стало трудно дышать. Она проглотила комок в горле, сморгнула влагу в глазах и начала петь «Аллилуйя» Леонарда Коэна.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пока она пела Майло, Призрак устроился перед открытой дверью спальни. Голова поднята, выражение морды настороженное. Он наблюдал за ними, как всегда.
Долгое время она лежала там. Наслаждаясь присутствием своего ребенка рядом с ней. Вдыхая чистый запах его волос, пахнущих шампунем, чувствуя его фигуру маленького мальчика.
Ханна смотрела в потолок, в ее голове роились разные мысли, в сердце — клубок противоречивых эмоций. Она не совсем понимала, на что это будет похоже, но такого себе точно не представляла.
Она не знала, что все это будет так трудно.
Все время, пока она боролась, истекала кровью и пыталась добраться до родных мест, Ханна представляла себе дом как убежище, укрытие от бури, вторгшейся в остальную страну.
Но все оказалось не так. Наивно было верить в это.
Ничто, что действительно имеет значение в жизни, не достается легко. Это справедливо как до кризиса, так и после. Тебе ничего не обещано. Ничего. Ни любовь. Ни свобода. Даже семья.
Отношения не давались просто так. Они не были правом. Их создают. Они выковываются через кровь, пот и слезы. Через время, энергию и обязательства. Через хорошие и плохие времена, через надежду и отчаяние.
Любовь нужно заслужить. Как и свободу. Иногда ее нужно завоевывать снова и снова. Если вы не осторожны, она ускользает сквозь пальцы.
Ханна слишком много страдала и потеряла, чтобы не жить свободной. Она знала, как выглядит угнетение. Цепи не всегда можно увидеть.
Она не вернется к этому. Она не будет растить своих детей в рабстве.
Она будет бороться всем, что в ней есть — зубами, ногтями и кровью. Своей собственной жизнью.
Это стоило риска. Стоило потерь. Так и должно быть.
Глава 56
Лиам
День сороковой
— Тащи свою задницу внутрь, в тепло, — велела Молли Лиаму, широко распахивая входную дверь. — Мы ждали тебя.
Лиам остановился в дверях. Под курткой у него был надет тактический жилет, который он конфисковал у Десото, а также M4, который он носил на двухточечной перевязи.
Рана на ухе болела, но уже зарубцевалась и хорошо заживала. Спина ныла тупой пульсирующей болью, но это вполне терпимо. Он потерпит.
Прошло сорок дней после атаки ЭМИ. Сорок дней, за которые страна погрузилась в полную анархию. Начинался февраль. В юго-западном Мичигане это означало еще один месяц суровой зимы, а может, и два.
Квинн пригласила его зайти в дом ее бабушки. Лиам вошел внутрь, и Квинн закрыла за ним дверь.
Тепло от потрескивающего огня успокаивало его обветренные щеки. Он снял шапку и перчатки и сунул их в карман. Несколько кошек крутились вокруг его лодыжек и просительно мяукали.
Призрак поприветствовал Лиама, прижав морду к его ладони, а затем вернулся к патрулированию дома, пройдя гостиную, кухню, холл, спальни и снова вернувшись в гостиную.
Лиам оглядел круг напряженных лиц, встретивших его. Ханна сидела на диване, держа на руках Шарлотту, по одну сторону от нее сидела Аннет Кинг, по другую — Молли. Трость Молли лежала рядом с ее дробовиком «Моссберг 500».
Дейв Фаррис, Саманта Перес, Майк Дункан и его сын Джамал сидели на деревянных стульях, принесенных из кухни.
Бишоп стоял боком к окну, осматривая улицу и двор, модифицированный АК-47, который ему отдал Лиам, он держал в руках. Хосе Рейносо прислонился к арочному проему между кухней и гостиной, чтобы иметь возможность следить за задней дверью. В руках он держал дробовик.
Ноа Шеридан отсутствовал. Лиам не мог сказать, что его это беспокоит.
— Что все это значит? — спросил Лиам.
— Квинн потрудилась, — с усмешкой ответил Бишоп. — Она собирает людей.
