звезд, а на крыше двухэтажного домика сидит третьеклассник и пытается услышать космические голоса. С помощью доисторического приемника и зонтика.
Из черного старого зонтика я сделал антенну-зеркало. Его я тоже нашел на чердаке и оклеил изнутри фольгой от чая и шоколада. Получилось что-то вроде маленького локатора. Я, конечно, не разбирался ни в физике, ни в астрономии, ни в радиотехнике. Но про большие звездные станции кое-что читал в «Технике юных» и решил, что у меня будет такая же, только очень маленькая. Если какие-нибудь сигналы от звезд попадут в мой «отражательный» зонтик, они соберутся в фокусе, как раз на кончике стальной проволоки, которую я приладил к рукоятке зонта. А оттуда — в приемник. Потому что другой конец проволоки я засунул в гнездо антенны.
Вдруг я однажды услышу что-нибудь такое… загадочное и совсем неожиданное? Нам даже в школе рассказывали, что важные открытия иногда делали не научные работники, а разные любители с помощью нехитрых аппаратов…
И вот я по ночам тихонько забирался на крышу и слушал звезды. Никто про это не знал, кроме старого Дуплекса. Я был очень осторожен.
Шкала у приемника оказалась разбитой, настройку заело на одной волне (понятия не имею, на какой). Поэтому я не таскал его на крышу, включал на чердаке и только протянул наверх провод с наушниками. Когда приемник нагревался, в наушниках начинало шипеть и потрескивать. Я садился у каминной трубы, легкий зонтик брал за края и направлял его рукоятку к звездам. То есть антенну направлял.
Теплый воздух подымался от земли и уходил вверх с гребня крыши. Обтекал меня. Внизу трещали ночные кузнечики. Вокруг переливались огни Старогорска. Но я смотрел только вверх. Звезды были большие. Белые и немножко мохнатые от лучей. Между ними искрилась в черноте звездная пыль. Я переводил острие антенны от одной звезды к другой, и мне казалось, что конец стальной проволоки ходит где-то посреди Вселенной. Шорох в наушниках иногда угасал, иногда нарастал. Словно кто-то шептал недалеко от меня — то в сторонке, то у самого уха. Неразборчиво шептал, но иногда очень настойчиво: будто хотел что-то объяснить, но не знал нашего языка.
Бывало, что и настоящие передачи пробивались: слова, музыка, песни. Одну песенку я слышал несколько раз, и она мне очень нравилась. Но больше всего я любил шорохи и шепот. Может, это сами звезды шептали? Или люди с незнакомых планет? Может, жители далекой Леды, где скадермены отыскали развалины мостов и зданий? Вдруг они летят в пространстве и пытаются рассказать, почему покинули свою родину…
Я так и называл эти шорохи — «шепот звезд».
Среди ночи я через окно возвращался в дом и под одеялом, при фонарике, делал запись в «Журнале наблюдений»:
«11 июня 209 г. к. э. Сегодня в 00.05 опять слышал шепот, похожий на считалку про шесть мышей. А еще что-то потрескивало, будто от звезд шли электрические искры. Потом была еще неизвестная колыбельная песенка, я разобрал несколько слов. Небо было чистое и звезды яркие».
Звезды всегда были яркие. И они меня прямо завораживали. Хоть я и не понимал ничего в космических науках, но все-таки, наверно, сказывалось, что я внук астронома Травушкина. Жаль только, что я совсем не помнил дедушку, он умер, когда мне было чуть больше года…
В те ночи, когда я слушал шепот звезд, я был до обалдения счастливый. Наверно, не меньше, чем скадермен, который идет в бросках от звезды к звезде. Но как любит повторять бабушка, все проходит, все меняется.
В середине лета я встретил Юрку, и жизнь пошла другая. Она так меня закрутила, эта жизнь, что стало не до ночных наблюдений. Но приемник я сберег: вдруг пригодится еще!
И вот пригодился. Немножко жалко отдавать, но у меня он без дела, а Ереме нужен до зарезу. Пусть уж…
Приемник я спустил с крыши на веревке, потом спустился сам (не по лестнице, а по стержню заземления) и спрятал «Рекорд» за будкой Дуплекса.
После этого я проник в комнату дедушки.
Здесь золочеными рядами стояли за стеклами ужасно старые книги. Чернела карта звездного неба. На большущем глобусе горел яркий солнечный блик. И со щелканьем качали тяжелый маятник древние пружинные часы со стрелками.
Машинка стояла на краю зеленого, как стадион, письменного стола. Она была накрыта полированной ореховой коробкой. На коробке блестели бронзовые узорчатые уголки. Машинку никто никогда не открывал (только я иногда поднимал крышку и осторожно давил клавиши).
Я снял коробку и оглянулся на дедушкин портрет. Бородатый дедушка улыбался. Он знал, какое дело я задумал, но, видимо, не сердился. А чего сердиться? Тут машинка стоит просто так, а там она нужна человеку. Для дела! И ничего с ней не случится за два дня.
Так я себя успокаивал. Но все равно я понимал, что делаю скверную штуку. Вздыхая и казнясь, я убрал машинку со стола, а футляр оставил на месте. Завернул машинку в старую папину куртку из плотной тетраткани — я нашел ее на чердаке и прихватил с собой. Прислушался. В доме стояла тишина: тетя Вика куда-то ушла, бабушка дремала наверху. Я поднял раму. Окно выходило в чащу сиреневых кустов…
Машинку я закидал лопухами рядом с приемником. Из будки вылез Дуплекс. Это кудлатый пес, большеухий, песочного цвета. Он обитал здесь давным-давно и раньше был дедушкиным любимцем. Дуплекс посмотрел синими водянистыми глазами и ткнул меня в ногу мокрым носом: погладь. Я погладил и признался:
— Плохой я человек, Дуплекс…
Он вздохнул и мотнул головой: «Нет, хороший».
— Для тебя-то я всегда хороший… Ладно… А как я все это потащу? Придется идти за Юркой.
Дуплекс кивнул: «Иди».
Засада на скрипача
Топал я босиком — сандалии все еще сушились на крыше. На углу я запнулся за кромку тротуара, ушиб палец и разозлился на Юрку: он мог бы и сам догадаться, что мне одному не утащить приемник и машинку. Болтается где-то…
Юрку я увидел, когда свернул на улицу Марка Твена. Юрка не болтался. Он словно прятался от кого-то.
Улица была горбатая, и на самом верху стоял красный дом с колоннами. В давние времена его построил владелец местной пристани, а теперь здесь была детская поликлиника. От дома спускалась кирпичная стена. Могучая такая и красивая: наверху узорные решетки, а в толще кирпичей полукруглые ниши. В нишах скамеечки сделаны. Тоже старые, прячутся в лопухах и диком
