укропе. Вот на такой скамеечке и притаился Юрка.
Интересно он себя вел: вытянет из воротника шею, глянет вверх, вдоль улицы, и опять в тень.
Меня Юрка не заметил: я-то снизу шел. Подобрался я кошачьим шагом и говорю:
— Руки вверх…
Он чуть вздрогнул, но голову повернул медленно.
— А, пришел… Садись, не торчи.
Я пролез через укроп, устроился у Юрки под боком. Сказал сердито:
— Это ты торчишь здесь. А я должен, как автоносильщик, весь груз переть к вагону?
— Успеется с грузом. Я тут жду кой-кого.
— Кого?
— Есть тут один… Хочу ему бантик пощупать.
— А, скрипач! — догадался я.
— Встречал?
— Видел. Тетушка мне его в пример ставила…
— Ну вот. Значит, и у тебя к нему счетик есть.
Но у меня никакого счета к музыканту не было. Пусть живет себе, как хочет. Я сказал:
— Больно он мне нужен… А тебе он что сделал?
Юрка оттопырил языком щеку, сощурился и плюнул в траву.
— Не люблю трусов. Их надо перевоспитывать, а то человечеству от них один вред.
Надо же, о человечестве забеспокоился. Лишь бы тяжести не таскать! (Палец у меня все еще сильно болел.)
— С чего ты взял, что он трус?
— Он вчера от меня драпал, как зайчик… — Юрка усмехнулся. — Я иду через мостик над Пестрянкой, а навстречу это музыкальное произведение. Я остановился, он тоже. И глазищи вот такие, будто марсианского ящера увидел…
Я сразу понял, как это было. Стоит Юрочка на мостике, ботинком притопывает, руки сунул в широченные карманы, шевелит щекой и щурит табачные глаза не по-хорошему…
— Ну и что дальше? — сказал я без одобрения.
— Я говорю: «Ну-ка подойди, я посмотрю, что это за чудо с бантиком…» Он шаг назад. Я к нему — тоже шаг. А он повернулся да как рванет вверх по дорожке!
Я поморщился. Мне на музыкантика наплевать, но все равно неловко за него сделалось. Всякое случается: бывает, что и струсишь, и заревешь, но драпать вот так, без всякого боя, — это позор. Это вам самый смирненький первоклассник объяснит.
Однако Юрке я сказал:
— Ты вон какой, на полкочана его выше…
— Ну и что? Он решил, что я его утоплю или съем?
— Решил, что драться будешь. А он драку небось только в кино видел.
— Вот и надо в жизни опыта набираться… А, вон он шагает! Красавчик Ниня…
— Это по-испански, что ли? Не ниня, а нинья. Значит — девчонка.
— Это не по-испански. Это сокращенно от слова «Паганиня».
— Не Паганиня, а Паганини.
— Кому Паганини, а кому так…
Ниня шел, не чуя засады. Спокойно так шел — не быстро и не тихо, ровно. Скрипка в футляре словно плыла с ним рядом. Другой бы махал ею, коленками поддавал, а этот…
— Я навстречу выйду, а ты сзади, — распорядился Юрка.
Не нравилось мне это дело, но с Юркой ссориться не хотелось. Получится, что я ему изменил, если откажусь. Ну и… по правде говоря, стало любопытно: что будет делать этот скрипач, угодивши в ловушку?
Лупить мы его не будем. Не за что, да и нельзя двоим на одного. А пугнуть «образцового мальчика», может, и полезно…
Все получилось очень ловко. Быстро, как в кино. Юрка скакнул на тротуар и вырос перед Ниней. Тот шарахнулся назад, но там уже я стоял — руки в карманах, ноги на ширине плеч. Ниня отскочил вбок — и очень глупо. Оказался в нише, где мы только что прятались. Буквально в каменном мешке.
— Привет, — сказал Юрка и приподнял за хвостик берет.
Ниня прижимал скрипку к животу и перепуганно махал ресницами. Ресницы желтые, как его костюмчик, а глаза серые, налитые страхом, будто две чайные чашки. Потом он перестал мигать и спросил почти шепотом:
— Я вам что сделал?
— Ты? А что ты можешь сделать? — усмехнулся Юрка.
— Тогда почему вы за мной гоняетесь?
— Гоняемся? — удивился Юрка. Не по-настоящему удивился, а по-клоунски. — Да что ты! За таким бегуном разве угонишься? Вчера вон как чесанул.
Ниня слегка прикусил губу. В его глазах за страхом появилось что-то еще. Сердитость, что ли… Он вдруг быстро положил скрипку на скамейку, за собой, встал прямее, уперся сзади ладошками в кирпичи.
— Ну и что? — сказал он тихо. — Я же не знал, чего ты хочешь.
— Вот именно! — обрадовался Юрка. — Не знал и скорей бежать! А мне просто поговорить хотелось.
Ниня посмотрел на Юрку, на меня, потом куда-то между нами. Шевельнул плечом.
— Ну вот… теперь говорите.
Юрка усмехнулся и сплюнул. Я вдруг понял, что не знает он, про что говорить. Я тоже не знал, но я и не собирался.
Юрка лениво сказал:
— Теперь уже неохота. И так видно, что ты за персонаж. Еле стоишь, коленки от страха вибрируют.
Ниня глянул на свои желтые брючки со стрелками и ответил очень серьезно:
— Нет. Не вибрируют.
— Все равно боишься, — хмыкнул Юрка.
Ниня опять посмотрел вниз. Будто раздумывал. Потом глянул на нас честно и спокойно.
— Да, боюсь. Я очень за скрипку боюсь.
Юрка ненатурально засмеялся:
— Ну, вы даете, маэстро… Не такие уж мы дикари. Бантик могли пощупать, но зачем же трогать скрипку…
— Если в драке, можно ведь случайно. Я всегда за нее дрожу.
— Такое сокровище? Страдивариус? — язвительно спросил Юрка. Он иногда умел показать образованность.
— Нет, — сказал мальчик. — Но она все равно очень хорошая. Она одна такая на свете…
— Надо же, — сказал Юрка.
Скрипач стоял все так же: упирался ладонями в стену и загораживал скрипку. Я сейчас разглядел его как следует. Лицо загорелое, нос облупленный, а волосы такого цвета, как шерсть у Дуплекса, — будто желтый песок. Растрепались теперь… Мы встретились глазами. Я замигал от неловкости, опять разозлился на Юрку и на себя тоже. Чего мы к этому мальчишке привязались?
Чтобы помочь ему, я спросил:
— Значит, что? Если бы без скрипки, ты бы не убежал?
Он подумал секунды три, облизнул губы и сказал негромко:
— Нет. Я бы не убежал.
Глаза его набирали смелость. Не нахальную смелость, а такую, спокойную.
Я дернул Юрку за свитер:
— Ладно, пойдем…
— Ага, — охотно откликнулся Юрка.
