его кто-то позвал по делу.
— Она иностранка, как видите, — сказал Родд. — Венгерка. Женщины в этой стране красивы и обаятельны.
— Да, я вижу. А эта дама живет здесь?
— О нет, она умерла, — ответил доктор. — По крайней мере, мне так кажется. Не поручусь, ведь я взял за правило не вмешиваться в личные дела окружающих. Знаю лишь, что Марнхем женился в зрелые годы на континенте, тогда ей не исполнилось и восемнадцати. Само собой, он страшно ее ревновал. Вскоре она родила ребенка и, кажется, в тот же год умерла. Несчастье подкосило Марнхема, и он перебрался с дочкой в Южную Африку, где начал жизнь сызнова. Вряд ли они имеют какие-то связи с Венгрией. Даже с дочерью он никогда не говорит о ее матери, а значит, она, скорее всего, умерла.
Мне подумалось, что эти обстоятельства можно было бы истолковать совсем в ином свете, но промолчал и благоразумно не стал углубляться в эти дебри. Вскоре вернулся Марнхем с известиями. Оказывается, басуто удрали с моими волами, как он и предвидел, а фургон со всем содержимым не тронули. Оставили даже запас оружия и боеприпасов.
— Какое везение! — ответил я в изумлении. — Однако как странно. Мистер Марнхем, чем вы можете это объяснить?
— Мистер Квотермейн, — пожав плечами, ответил он, — это же вы у нас всем известный знаток местных нравов и обычаев.
— У меня есть лишь две версии. То ли они по какой-то причине приняли мой фургон за логово тагати, то есть колдуна, и боялись прикоснуться к нему, чтобы не навлечь на себя беду, хотя волов тронуть осмелились. То ли считали фургон собственностью некоего друга и не хотели повредить.
Марнхем резко вскинул голову, но промолчал. Тем временем я рассказывал ему подробности нападения, пережитого нами недавно.
— Странное дело, главарь басуто проболтался, что какой-то белый мерзавец предупредил Сикукуни о нашем появлении, да еще велел его людям отобрать наше оружие и патроны. А раненый туземец, умоляющий нас пощадить его, утонул прежде, чем успел назвать имя этого белого человека.
— Бур, наверное, — пробормотал Марнхем. — Сейчас они не особо жалуют нас, сами знаете. Мне известно, что некоторые в сговоре с Сикукуни против англичан, через «уста вождя», его премьер-министра Макурупиджи. Старый плут хитер и пытается усидеть на двух стульях.
— В конце концов он упадет с обоих. Что ж, теперь вы убедились, что я был прав. Кафр упомянул только о ружьях, волах и наших жизнях в придачу. О фургоне речи не было.
— Верно, мистер Квотермейн, и я пошлю кого-нибудь из наших людей, вместе с вашими слугами они живо перенесут сюда все содержимое фургона.
— Может, одолжите волов, чтобы дотащить его до дома?
— Нет, у нас совсем не осталось молодняка. Много скота в этом сезоне полегло из-за «красной воды»[275] и легочных болезней. Вряд ли вам удастся выпросить, одолжить или украсть упряжку волов в этой части Претории. Волы есть разве что у некоторых голландцев, так они не дадут.
— Плохо дело. Через пару дней я хотел продолжить путь.
— Ваш друг еще долго не сможет путешествовать, — возразил доктор, до сих пор безучастный к нашему разговору. — Почему бы вам не съездить туда на лошади, когда она отдохнет.
— Помните, вы говорили об упряжке волов, которую оставили в Претории, — вмешался Марнхем. — Можно привести ее сюда или послать кого-то из слуг, если не хотите оставлять мистера Энскома одного.
— Спасибо за совет, я подумаю.
Тем же утром Футсек, возница и кое-кто из хозяйских слуг отправились за содержимым нашего фургона. Но я слишком устал и остался дома. Убедившись, что Энском все еще спит, я решил последовать его примеру. Отыскал кушетку на веранде, устроился на ней и надолго погрузился в сладкую дремоту. Вдруг сквозь сон где-то поодаль от меня послышались голоса Марнхема и Родда. Наяву я бы их нипочем не расслышал с такого расстояния. Глубоко убежден, что наши органы чувств, я бы даже сказал, наша духовная сущность более восприимчива, когда мы почти погрузились в объятия Морфея, а не в часы бодрствования. Тогда наш организм работает на пределе своих возможностей, и мы порой оказываемся за гранью бытия. К несчастью, пробуждение стирает все из нашей памяти. Другое дело полудрема, когда некоторые воспоминания все же удается сохранить в памяти.
В таком-то необычном состоянии ума и духа я и услышал, как Родд обратился к Марнхему.
— Зачем вы привели этих людей?
— Их привел не я, а Удача, Рок, Судьба, Бог или Дьявол, называйте как угодно. Хотя, будь ваша воля, они бы, конечно, здесь не появились. Впрочем, я рад им. Для меня, живущего в этом аду, большой подарок перед смертью снова перекинуться словечком с английскими джентльменами.
— Джентльмены… — задумчиво процедил Родд. — Что ж, Энском, пожалуй. А другой? В конце концов, чем он лучше других охотников, кафров-торговцев и странников, коих полным полно в этой чужой земле?
«А действительно, чем?» — подумал я в полусне.
— Я не смогу объяснить, если вы сами этого не видите. Знаю лишь одно: он не хуже меня и гораздо лучше вас, — добавил Марнхем с оттенком высокомерия. — Вдобавок у него хорошая репутация среди белых и черных, а в этой стране доброе имя дорогого стоит.
— Согласен, — поразмыслив, ответил доктор, — допустим, он тоже джентльмен. Объясните, наконец, зачем вы привели их сюда, когда достаточно одного вашего слова, и проблема разом… — Он умолк.
— Говорю вам, я тут ни при чем. К чему вы клоните?
— Думаете, это разумно, учитывая наши дела, держать под боком двух таких проницательных джентльменов — и еще не ясно, как долго, — особенно сейчас, когда мы снова под
