— Самое время ползать по полу!
— Он сам спрыгнул, — жалобно объяснил Простак и стал виновато выползать наверх, когда дверь открылась, и небрежной походкой вошел Мэрвин Поттер.
— А, Фиппс! — воскликнул Мэрвин. — Опять ты? Чтоб я помер, где тебя только нет! Следующий раз, как стану принимать ванну, непременно осмотрю мыльницы.
— Привет, Поттер.
— Да, я Поттер. С начала, с конца, первый, последний, навсегда. Так что можешь не волноваться. Какой ты разносторонний малый! То на деревья забираешься, то под стол ныряешь. Скажи-ка мне, Фиппс, — поинтересовался актер, отбирая у приятеля телефонный справочник и небрежно швыряя его в дальний угол, — ты ничего во мне не замечаешь?
— А что?
— Пышущий здоровьем вид, — подсказал Мэрвин. — Розовые щеки. Непередаваемый словами bien etre.[17] А все из-за того, что не пью. Я стал другим человеком. Кстати, как ты тут очутился? Последовал моему совету и пришел переговорить с Неманом?
Простак, бросившийся за телефонным справочником, словно охотничий пес, вернулся с книгой к столу.
— Да, я его партнер.
— Уже партнер?
— Пока что нет, — вмешалась Динти. — Звоните скорее! Но тут телефон зазвонил сам. Мэрвин снял трубку.
— Алло? Да, говорите. Что? Все ли в порядке? Разумеется, все в порядке. Удивляюсь, что вы задаете такие вопросы. — Он положил трубку.
— Твой банк. Хотели узнать, все ли в порядке, можно ли обналичивать твой чек на кругленькую сумму в десять тысяч долларов. Я сказал, конечно, все в порядке. Господи, стабильность банковского баланса Фотерингей-Фиппса подвергает сомнению какой-то жалкий кассиришка, у которого, может, глаза слезятся, а лицо в пятнах! Где это видано, где это слыхано, куда мы катимся? — сокрушенно заключил Мэрвин Поттер.
13
Когда покойный Алджернон Свинберн в своей поэме «Сад Прозерпины» заметил, что даже самые тихие реки в конце концов достигают моря, он, скорее всего, подразумевал, что любые репетиции все-таки заканчиваются, и труппа наконец-то оказывается на гастролях в Нью-Хейвене, Бостоне, Филадельфии или, как та, которую частично финансировал Простак, в Сиракузах.
После четырех недель пота, крови, труда и слез администрация, режиссер, актеры и вся обслуга спектакля «Жертва» разместились в этом процветающем городке. Мелкие сошки — в пансионе, большие шишки — в отеле «Мейфлауэр».
Простаку, благодаря которому спектакль вообще стал возможным, предоставили просторный номер 726, в котором было два окна и три кресла, и он уже там обосновался. Внизу, в своем офисе, Оскар Фричи, помощник управляющего, отдавал последние указания официанту, который после премьеры должен был обслуживать праздничный ужин, заказанный Простаком. Главным блюдом были куры по-королевски, а напитком — несметное количество шампанского.
— Хорошенько заморозьте, — распорядился Оскар Фричи, и официант откликнулся «Слушаюсь», поскольку словечко «Ага», еще не докатилось до Сиракуз.
В дни, последовавшие за его вступлением в компанию, Простак пережил, как говорится, весь спектр чувств, то воспаряя к высотам, то погружаясь в бездну. Иногда спектакль казался ему точно таким, как расписывал Леман, а иногда — словно бы подтверждал язвительную критику его супруги. Молодой совладелец то проникался надеждами, то впадал в отчаяние. Но теперь, когда приближалось время премьеры, сомнения исчезли, Простак горел оптимизмом. Генеральная репетиция накануне убедила его. Прошла она без сучка и задоринки, и теперь он с легким сердцем переодевался в парадную одежду, приличествующую, по его мнению, премьере в Сиракузах. Когда вошел мистер Леман в неизменном «дерби», горя предвкушением и дружелюбием, Простак как раз закончил повязывать галстук.
— Ну, как вы тут, дорогуша? — спросил мистер Леман и приостановился, изумленный открывшимся зрелищем. — Ого-го! — восхищенно воскликнул он, а Джек МакКлюр, вошедший следом, заметил, что компаньон — истинный красавчик.
Простак смутился. С самого детства он старался поступать, как положено, а в этих замечаниях уловил критику.
— Как? — спросил он. — А вы разве не переоденетесь к вечеру?
— Нет, но это не имеет значения.
— Я думал, это ведь премьера…
— Конечно, и еще какая. Такой Сиракузы и не видывали.
— Мне надо произносить речь?
— Да нет, зачем?
— Хорошо. Я так и думал, но на всякий случай принарядился.
— Конечно. Порадуйте им глаз. Джек, в каком номере Эйлин?
— Дальше по коридору. Вам она нужна?
— Да. И передайте Фанни, что я в 726-м.
— О'кей, — отозвался Джек.
Он вышел, бросив последний восхищенный взгляд на Простака, а мистер Леман объяснил, чему тот обязан чести их визита.
— Знаете, почему я заглянул к вам, дорогуша? У вас такая просторная комната, я и подумал, вы не станете возражать, если мы соберемся тут после премьеры.
— Хотите отпраздновать?
— Скорее, поговорить кое о чем. Могут произойти кое-какие перемены.
— Перемены? В спектакле?
— Ну так, на всякий случай.
Простака кольнула легкая, но вполне ощутимая тревога. Ему не понравился этот небрежный разговор.
— Он ведь и так хорош? — беспокойно осведомился он.
— Еще бы. Фантастика. Но, понимаете, может кое-что всплыть. Так, реплика-другая. Нужно провести совещание.
Мы с женой живем в соседнем номере, но ваш такой просторный и красивый, лучше собраться здесь.
— Это кому? — озадачился Простак.
— Ну, всем, кто придет. Видите ли, после первого показа надо обменяться мнениями. Один скажет то, другой — сё, и тэ дэ, и тэ пэ, — по привычке объяснил Леман. — Хочется узнать, что думает народ, ясно? Я скажу, что вам делать. Прихватите с собой блокнот на спектакль и записывайте все, что, на ваш вкус, идет не так. О пьесе, об актерах, о декорациях. Словом, обо всем. Пометьте, а потом мы обсудим.
— А я думал, после премьеры… вы праздничный ужин устраиваете… Отметить там, и все такое прочее.
— Можно и ужин. Прекрасно. Простак украдкой тронул галстук.
— Э… а можно пригласить мисс Мур?
— Вам она требуется прямо сейчас?
— Нет, на ужин, я имел в виду. У вас нет возражений, чтобы и она присоединилась?
— Конечно, нет. Пригласите ее. И внизу скажите про ужин.
— О, я уже распорядился. Повидался с помощником управляющего. Его зовут Фричи.
— Дурак какой-то!
— А?
Мистер Леман заговорил внушительно, словно любящий отец, объясняющий сыну-подростку смысл жизни. За свою карьеру ему не раз доводилось бывать в Сиракузах и об Оскаре Фричи у него сложилось устоявшееся мнение.
— Вы с этим субъектом поосторожнее. Не допускайте его близко, а то он вас насмерть заговорит. Он чокнутый, ясно? Свихнулся на театре.
— А?
— Спятил. Дай ему хоть полшансика, и он никогда не замолчит.
— Мне он понравился.
— Да я ничего против него не имею. Только — дай ему палец, он всю руку хапнет. Держитесь-ка от него подальше.
— Хорошо.
Наступила пауза. На грубом лице Лемана проступила мрачность, глаза подозрительно увлажнились. Он порывисто протянул Простаку руку.
— Ну, дорогуша, вот и наступил наш вечер. Желаю удачи. Простак тепло пожал ему руку
— И вам того же!
— И вот еще что, — добродушно проговорил Леман, — работать с вами, Фиппс, одно удовольствие. Вряд ли вы сами понимаете, что значит для нас ваше сотрудничество. Мы ужасно вам благодарны. Спасибо!
— Это вам спасибо, — отозвался Простак. — Мне было очень приятно работать с вами.
Леман был явно тронут.
— В этом весь секрет успеха в театре. Сотрудничество. В первый показ частенько что-то идет наперекосяк, и тут же все начинают рычать друг на друга, но мы — как одна счастливая семья.
— Да, как одна семья. Правильно.
— Такой мы и останемся.
— Абсолютно.
— Счастливой семьей.
— Да, счастливой семьей. Новая пауза.
— Ну что ж, удачи, — снова пожелал мистер Леман.
— Удачи, — вторил ему Простак.
Опять воцарилась тишина. Двое сильных мужчин стояли, раздираемые чувствами, слишком глубокими, чтобы их можно было выразить словом. Молчание прервал приход Динти, следом за которой явился Джек МакКлюр.
— А-а! — воскликнул мистер Леман, отбрасывая сантименты и снова становясь человеком дела. — Вы мне нужны, моя милая.
— Я тут, фельдмаршал!
— Я хочу, чтобы вы на спектакле сидели рядом со мной, понятно? Будете записывать мои замечания. Джек, я только что говорил мистеру Фиппсу, как он нам помог.
— А то!
— И какое удовольствие работать с ним.
— Золотые слова. Удачи, Фиппс.
— Удачи.
— Тут было кое-что, Джек… что же это? — сказал мистер Леман. — Ах да, есть один аспект…
И он увел своего партнера, досказывая на ходу. Динти пошла было следом, но ее остановил страстный вскрик.
