и беспомощно кивнула на Алекса, который продолжал что-то болтать.
Почти бегом Мишель бросился к жене, позабыв о занудном мэтре. Подскочив к Алексу, он схватил его за воротник куртки, поднял на ноги и холодным тоном проговорил:
- Если вы, месье, еще хотя бы раз подойдете к моей жене и, упаси вас бог, что-нибудь предложите в отношении моего ребенка, никакой даже самый достойный лекарь вам не поможет. Это понятно?
Месье Романи согласно кивнул, но тут же сообщил:
- Непонятно!
Потом перевел оторопевший взгляд на Мари и спросил:
- Так это кто кого обманывал столько времени? А? Ты была замужем… беременна… И при этом крутила роман со мной? Так это ты использовала меня!
Мари моргнула. Два раза. А потом улыбнулась и тихо сказала:
- Именно, милый. Потому ты с легким сердцем можешь искать себе другую жену и мать своих будущих детей. И даже не одну!
Взяв жену под руку, Мишель двинулся вдоль елок, от которых у него уже рябило в глазах.
- В той стороне нет ни одной красивой. А ты здесь что-нибудь нашла?
- Господи… Бери любую и поехали. Еще немного, и у меня лопнула бы голова.
24 декабря 1186 года, королевство Трезмон, «Ржавая подкова»
Жизнь рыцаря – штука весьма сложная. Попробуй, продержись днем в седле после ночных возлияний, а уж коли еще и будят на рассвете, так и вовсе с коня упадешь. А ежели в бой идти? Или турнир приключится?
Но на рассвете 24 декабря, накануне Рождества, когда, казалось бы, спать да спать кому где (кому в комнатах на жестких топчанах, в предрассветный час кажущихся мягче любых перин, кому в кроватях на женской груди, что приятнее всякой подушки, кому на лавке харчевни после веселой ночи в приятном обществе), благородные рыцари были разбужены гневным голосом сладкоголосого трубадура, только накануне развлекавшего публику веселыми своими сочинениями. Как, однако, противен бывает и такой голос, если ранним утром, когда едва восходит солнце, он вырывает из нежных объятий Морфея.
- Ваша Светлость, - жалобным голосом отвечал держатель постоялого двора, - да почем мне знать, кто там куда переехал. Метель эта, рыцари разгулялись – поди, и сами помните, чего ночью было. Где уж мне еще за юнцами зелеными следить.
- Да оттого, что то прямая ваша обязанность. Вы селили, вы переселяли, а отыскать его мне необходимо сию минуту! – громыхал маркиз де Конфьян. – Коли вы сами не припомните, куда определили его, так мне придется стучать в каждую дверь, покуда не разбужу всех, кто здесь остановился!
- Да вы и так уж всех перебудили, - проворчал хозяин и тяжело вздохнул. – Как хоть звали-то вашего соседа, вы знаете?
Серж помедлил несколько минут. А черт его знает, как она могла представиться этому непроходимому тупице! Хотя за звание тупицы они вполне могли поспорить. Хозяин постоялого двора всего лишь не мог разыскать одного из своих постояльцев. Маркиз же, кажется, потерял единственную женщину, которую мог любить.
Так как она могла здесь представиться? Времени придумывать себе фальшивое имя у нее, конечно, быть не могло. Слишком она торопилась. Серж невольно вспомнил порывистые ее движения, суетливость рук, дрожь пальцев. Не до выдумок!
- Дю Вириль, - медленно произнес маркиз, - его имя – дю Вириль.
- Ах этот дю Вириль! – вспомнил хозяин гостиницы и улыбнулся. – Хлопотный юнец. Сперва требовал себе отдельную комнату, а после соседства с Вашей Светлостью был согласен на любую – лишь бы съехать. И нет бы спать – в его годы сон молодой самый здоровый да крепкий, а он среди ночи примчался сюда и потребовал оседлать своего коня.
В комнатенке установилось гробовое молчание. Серж только и мог, что глядеть на хозяина непонимающим взглядом, не моргая и не имея сил вдохнуть.
- Как оседлать коня? - выдавил маркиз.
- Ну да… этого своего… Фабуса… Фубуса… Хороший, к слову сказать, конь. Кто такие эти дю Вирили? Видно, что благородные, но конь-то каков! Эх, Ваша Светлость! А ведь мальчишка и держаться-то толком на нем не умеет…
Разглагольствования хозяина постоялого двора резко прервались оттого, что маркиз де Конфьян в ярости схватил его за ворот и хорошенько встряхнул:
- В котором часу уехал дю Вириль? – процедил он сквозь зубы, еще сильнее пугая и без того перепуганного хозяина своим недобрым взглядом.
- Так говорю же, Ваша Светлость, ночью еще… - заплетающимся языком ответил тот.
