Костылев богатырски храпел, раскинув руки, словно крылья, она уютно примостилась рядом, положив голову ему на грудь.
Мир внезапно поменялся – и падающая полка перестала бесить, и выцветшие обои не нервировали, и в целом дышалось легче. Василиса любовалась мужем, без бороды выглядевшим на двадцать лет моложе. Кто бы мог предположить, что трезвый и выбритый инвалид окажется столь обаятельным и обходительным?
Затрезвонил будильник. Костыль громко хрюкнул, но и не подумал просыпаться. Василиса ласково толкнула его в бок.
– Толя, вставай, – позвала она негромко. – На работу пора.
– Уже иду, – пробормотал он, покрепче заворачиваясь в простыню.
– Опоздаешь, – не сдавалась она.
– Я директор, – пробурчал Костыль, не открывая глаза. – Начальство не опаздывает, оно задерживается.
– Твоих остолопов нельзя оставлять без присмотра.
– Это да, – согласился он, окончательно проснувшись и потягиваясь. – Отчебучат, мало не покажется.
– Хорошо, – разрешила Василиса. – Еще поваляйся, а я завтрак разогрею.
Она выскользнула из-под теплого одеяла и убежала на кухню, откуда вскоре приполз аромат жареного мяса. Костыль почувствовал зверский голод, не совместимый со сном, почесал пузо и решил вставать. Он прикрепил деревянный протез, размял здоровую ногу и похромал на кухню, запахи из которой становились невыносимо вкусными.
– Невозможно! – он уселся за стол, наблюдая за улыбающейся Василисой. – Ты меня перекармливаешь, нельзя так наедаться с утра. Потом никакого рабочего настроения.
– А ты не жадничай, ешь по чуть-чуть.
– Не получается, оно такое вкусное.
– Наглая лесть, – светясь и улыбаясь, она поставила на стол тарелку и теперь сидела, подперев щеки руками и любуясь жующим Костылем.
Последний месяц воспринимался ею как второй медовый, особенно с учетом, что первого не случилось вовсе – Толик тогда ушел в запой. Оказалось, это его обычное времяпрепровождение.
– Толь, а если мы ремонт сделаем? Обои обтрепались, умывальник треснул…
Она замерла, готовясь к тому, что Костыль выйдет из себя, как делал в прошлые разы после аналогичных вопросов. Однако сегодня сценарий изменился.
– А почему бы и нет? Своих охламонов подряжу, сработают по высшему разряду!
– Смогут ли? – усомнилась она, не доверяя компании, способной лишь на одно осмысленное действие – игру в домино под соответствующие горячительные напитки, с криками и раздражающим хохотом, врывающимся в форточку посреди ночи.
– Обижаешь. Конечно, смогут, – заверил Костыль, обгрызая мясо с кости. – Только за ними нужен глаз да глаз. На следующей неделе зарплату получим и приступим.
– Я ж не говорю, прям так сразу, – удивленная неожиданной сговорчивостью мужа Василиса вспомнила все, чего ей не хватало в жизни, и теперь пыталась расставить приоритеты. Ремонт в списке желаний быстро опустился на шестое-седьмое место. От обилия перспектив она выпала из реальности и унеслась в приятные мечтания.
– Как скажешь, – беззаботно ответил Костылев, продолжая интенсивно двигать челюстями. – Любой каприз в любое время.
Василиса временно отложила свои метания и вернулась из фантазий. Костыль доел, вытер рот салфеткой.
– Мне пора, – он отрыгнул, умылся и снял с вешалки костюм, заблаговременно выглаженный с вечера.
Одевшись, он встал перед зеркалом и внимательно изучил себя, поворачиваясь то одной стороной, то другой.
– Солидно выглядит? – спросил он.
– Шикарно, не то слово!
– Как по мне, слишком официально, – усомнился Костыль. – Мужики не поймут.
– Да наплюй ты на них, – уверенно сказала Василиса. – Директор ты или нет?
– Директор, – подтвердил он, но галстук надевать не стал. Впрочем, возможно, он просто не желал связываться с вещью, которая завязывается полчаса, а пользы с гулькин нос.
– Беги давай, машина приехала. Вечером надолго не задерживайся, я тебя жду.
– Приду поздно, спать ложись.
– Дождусь обязательно, – пообещала Василиса. – Надо тебе кое-что важное сказать. По этому случаю запланирован романтичный ужин.
– Умеешь заинтриговать. Теперь весь день мучиться.
– Иди, – она почти дотолкала его до входной двери. – Опоздаешь.
– Да иду я, иду, – проворчал Костыль.
– Будь осторожен, – добавила она, глядя, как он спускается по лестничным маршам. – У нас преступников развелось, по телевизору вчера передавали. Один мужик соседей из винтовки перестрелял, а пожилая женщина на улице нападала на прохожих и отрывала с одежды пуговицы. А какой-то дедушка…
– Меньше ерунды смотри, – перебил Костыль. – Умом тронешься, все это слушать.
Он ушел. Василиса отправилась в спальню и через окно наблюдала, как он выходит из подъезда и садится в автомобиль. Когда машина исчезла, она уселась на шатающийся стул, мечтательно подперла рукой щеку и уставилась на тест с двумя полосками.
– Платон Иванович, Лужин к телефону просит, – сообщила Наталья. – Говорит, неделю не может вас отыскать.
Дальше прятаться не имело смысла. Платон вздохнул и приказал:
– Переключи на меня.
Она вышла, а он поднял трубку. Через мгновение в ней что-то щелкнуло и сквозь помехи прорезался недовольный голос Лужина:
– Алло, алло! Опять сорвалось? Алло! Алло! Снова ускользнул! Чертяка!
– Слушаю, – Платон с трудом поборол желание тихо вернуть трубку. Дальнейшая отсрочка разговора грозила вылиться в крупные неприятности. Он и так с переменным успехом несколько дней скрывался от настойчивости Лужина.
– Платон, ты?
– Я.
– Новости смотришь?
– Нет. Даже не читаю. Что-то важное случилось?
– Случилось. В Лоскутовке столько убийств и ограблений за предыдущие три года не набралось, сколько за последний квартал!
– Плохо, конечно, но причем здесь я? – Платон решил прибегнуть к классической защите нападением. – Это ваша забота! Или хотите, чтобы я за вас еще и преступников ловил и службы города лично инструктировал?
– Не рассказывай мне мои обязанности, – Лужин ничуть не смутился грозного тона. – Во всех случаях не обошлось без «Лоскутовского черного золота».
Последние слова он произнес раздельно и нарочито четко, чтобы у Платона ни на мгновение не закралось сомнение, что Лужин навел справки и выяснил, откуда растут ноги у настойки.
– Не надо разговаривать намеками, – холодно сказал Платон. – Ваши обвинения голословны, а отчисления «Вектора» неплохо пополняют бюджет города.
– Так-то оно так, но с текущими показателями по преступности я на всю страну прославлюсь.
– Вы за свое место переживаете?
– Место – вещь хорошая, спору нет, – пробормотал Лужин, – но не уверен, что меня никто без предупреждения по башке сковородой не огреет.
– Вы говорите глупостей. Зачем кому-то бить вас сковородой?
– Незачем, – согласился Лужин. – Но почему-то уже пытались.
– Забавно, – Платон не знал, как адекватно прокомментировать новость.
– Ничего забавного не нахожу. До сих пор трясет. В городе с охраной беда – охранники рассчитываются, говорят, жить им хочется больше, чем умирать за палку колбасы. Я их понимаю. Тебе, наверное, не видно, но я в городской больнице лежу в гипсе. И чем дольше лежу, тем меньше нравится. А в особенности, лично ты.
Платон молча слушал, решив ничего говорить, чтобы не провоцировать Лужина.
– Если так дело и дальше пойдет, от вашего вывода нашего региона из депрессивного состояния тут и самого региона не останется – все разбегутся, а мне разгребай.
– Не знаю, чем помочь, – сухо резюмировал Платон, когда Лужин выговорился. – Я не обладаю ресурсами и полномочиями для решения проблем в сложившейся ситуации.
– А что у вас есть? Кроме столичной наглости, конечно.
– Если хотите, проведем совещание, – предложил Платон миролюбиво, проигнорировав брошенный в его огород камень.
– Где? – снова взорвался Лужин. – У меня в палате? В
