твой настоящий отец, между прочим!
Уже произнося эту страшную фразу, Лизка поняла, что говорить ее не следовало. Кто знает, как Ольга отреагирует на правду. Возраст опасный, взрывной. Буквально на днях по телевизору седовласый профессор в очках полчаса растекался мысию по древу, что подростки и юноши чувствительны, эмоционально не уравновешены и в ранней юности отличаются девиантным поведением, поэтому могут и повеситься от депрессии, вызванной неудачным замечанием.
– Врешь!
– Вру, – согласилась Лизка, пойдя на попятную.
– А если не врешь? – Ольга прищурилась, пытаясь по внешнему виду матери определить, как в действительности обстоит дело.
– Это я тебя утихомириваю. Привлекла внимание нестандартной фразой. Есть такой прием в педагогике.
– Поклянись здоровьем бабушки!
– Детский сад какой-то! – возмутилась Лизка.
– Поклянись! – упрямо твердила Ольга, и ничего не оставалось, как пообещать:
– Честное слово!
– Клянусь здоровьем матери, – подсказала Ольга.
– …клянусь здоровьем матери!
«Я же не сказала, в чем именно клянусь», – подумала Лизка, тайком скрестив пальцы и по-детски радуясь собственной хитрости.
44.
Работать становилось тяжелее. Раньше Саня ездил на «раскопки» с мыслью отдохнуть от суеты и неподвижно посидеть на раскладном стульчике, наблюдая за сыплющейся из-под луча краенитовой пылью. Зрелище завораживало похлеще текущей воды или огня, пожирающего сухие ветки.
Чтобы окончательно не отупеть, брал в дорогу книги – в основном, справочники по физике. У Тальберга нашел самоучитель иностранного языка и попытался изучать, надеясь попрактиковаться на Шмидте. Но дальше определенных и неопределенных артиклей дело не пошло, да и слова категорически отказывались запоминаться. Саня водрузил книгу на полку и вернулся к учебникам.
Однако в последние дни ситуация кардинальным образом поменялась. Вокруг места добычи растянули ту самую сетку, о которой Кольцов докладывал Платону. Но защищала она не от потенциальных взбесившихся зайцев, а от реальных недовольных людей, толпившихся за ограждением и выкрикивавших лозунги и проклятия на любой вкус. Если бы их пожелания сбылись, Саня давно бы умер от огромной кучи редких болезней – даже от побежденных медициной в позапрошлом веке.
За периметром стояли люди в форме и наводили на митингующих страх суровым взглядом и старыми автоматами. Небольшой положительный эффект имелся – толпа боялась приближаться, но крики тише не становились.
Теперь голова ныла не только от Края, но и от непрерывного шума. Количество протестующих менялось – иногда их ряды сокращались до двух человек, особенно в будний день утром, а по субботам доходило до трех десятков.
Саня пытался игнорировать галдеж, углубившись в учебники. Крики постоянно отвлекали и дальше первой главы он не продвинулся. Ситуация напоминала древнюю пытку, когда капли воды падают жертве в темечко день и ночь, отчего человек испытывает сильное истощение и медленно сходит с ума.
– Надоело, – возмутился Плотников, внешне казавшийся непробиваемым. – Пойду завтра к Кольцову и потребую меня назад вернуть, а иначе рассчитаюсь отсюда к чертовой бабушке.
– А зарплата?
– С этой работой скоро все деньги на лекарства начнут уходить. Я на такое не подписывался.
«Хорошо ему, – подумал Саня, – он-то краенит не выносил за пределы института, на него у Платона компромата нет». Впрочем, кто знает, может, у Платона на каждого припрятана папочка с тесемочками.
– А мне придется просиживать здесь до скончания века, – сказал Саня с завистью.
Плотников действительно не выдержал и написал заявление. Кольцов хотел вернуть его на прежнее место, но Платон не разрешил, поставив ультиматум – или в группе добычи, или нигде. Семен твердо решил увольняться, но Платон настоял на отработке положенных двух недель.
Плотников ставил в карманном календаре крестики в ожидании последнего дня, производя эту процедуру каждое утро перед выездом.
– Не понимаю, зачем добровольно мучиться? – говорил он. – По закону я вправе отказаться от работы, если сочту ее опасной для здоровья.
Саня молчал. Он мучился отнюдь не по своей воле, но не мог поделиться секретом.
Платон не унимался и поставил задачу нарастить темпы производства. По всей вероятности, он предчувствовал, что «лавочку» по добыче краенитовой пыли в ближайшее время прикроют, и старался наработать запасы на будущее.
– Больше! Нужно больше! – требовал Платон, просматривая журнал. – Не годится.
– Не получается. Скорость реза стабильна, работа длится девять часов в сутки – это дольше рабочего дня.
– Тебе платят достаточно, чтобы ты тут ночевал, – сказал Платон сквозь зубы. – Если понадобиться, будешь круглосуточно там торчать.
Саня впервые заметил, что у Платона трясутся руки, а в бегающих глазах прячется страх.
– А как же запрет на пребывание у Края более двенадцати часов?
– Законы для слабых, сильные умеют через них переступать, – отрезал Платон. Это было замечание из той же серии, что и «нет», означающее «да».
– А несчастные случаи? – робко промямлил Саня, понимая бесполезность любых логических доводов.
– Сказки для запугивания наивных. Не верь в подобную чушь и дольше проживешь.
Это были слова человека, не приближавшегося к Краю ближе, чем на километр. Саня чувствовал такую слабость и боль в суставах, что без постоянного употребления таблеток разучился спать.
– Свободен! – Платон махнул рукой, словно отгонял надоедливую муху, и потерял интерес к дальнейшей беседе.
Саня покорно отправился на «раскопки», силясь выполнить план, установленный на день. Как ни старался успеть в десятичасовой срок, отказавшись от перерывов, норма выполнялась лишь на две трети. Беспрерывный режим для установки мог окончиться плачевно – в летнюю жару система охлаждения едва успевала справляться с избытком тепла.
– Что ты творишь? Умом тронулся? – вскричал Плотников. – Аппаратуру угробишь!
Вместо ответа Саня показал ему норму.
– У них там крыша поехала? – продолжал возмущаться Семен. – На людей наплевать. А когда жареный петух клюнет, начальство врассыпную по кустам – мы, дескать, ни при чем, указаний не давали, – посетовал он, а потом успокоился и спросил: – Что делать думаешь?
Саня признался, что собирается работать допоздна, пока не сделает «урок», и рассчитывает на поддержку Плотникова.
– Ну уж нет, – заявил Семен. – Какой смысл? Отдашь ты последние силы, кровь из носу выполнишь сегодняшний план, а завтра-то он никуда не денется – начинай по новой. И никто спасибо не скажет. Нет уж, я не амеба, чтобы покорно выполнять хотелки большой «шишки». Никакая мразь не смеет использовать меня, словно робота. Я ухожу. Пусть хоть под суд волокут, а с меня довольно, я к установке пальцем не прикоснусь.
Он развернулся и забрался в микроавтобус, усевшись рядом с водителем. Люди с плакатами уже исчезли – в отличие от Платона, они безоговорочно верили во вред длительного нахождения у Края.
Саня остался сидеть возле натужно шумящей установки. Он видел, колебания нагретого воздуха над корпусом и понимал, что возможности техники на исходе и срочно необходимо сделать перерыв. Но тогда они проведут здесь лишние полчаса.
Водитель переговорил с Плотниковым, вылез из микроавтобуса и подошел к Сане, уставившемуся на светящуюся точку в стене.
– Александр Сергеевич, ехать пора, – обронил он. – Охрана волнуется. Время капает, – он постучал указательным пальцем по циферблату наручных часов.
Саня огляделся. Охранная служба отошла от Края подальше и с опаской
