— Это вам благодарность за ваши подвиги на французской земле!
— Вы завоевали себе остров, чтобы умереть на нем!
Наконец пароход вышел в море. Через некоторое время далеко впереди показался небольшой, с серыми старыми постройками остров — новое место пребывания руководителей куртинцев. Куртинцы не знали ни названия этого острова, ни условий жизни на нем. Но и тут им пришел на помощь французский солдат. Когда пароход вышел в море, сержант французской службы по имени Жузеф, канонир морской артиллерии, вышел из трюма парохода на палубу.
Приветливо поздоровавшись с русскими солдатами, Жузеф завязал с ними разговор. Он сообщил куртинцам, что служит в крепостной артиллерии на том острове, куда их везут, что остров этот носит название Экс. [260]
Ободренные дружеским поведением французского артиллериста, куртинцы засыпали его вопросами. Их в первую очередь интересовало, что представляет собой остров Экс? Чем занимаются жители этого острова, если он вообще обитаем? Есть ли на нем другие заключенные и что может ожидать куртинцев?
На последний вопрос французский солдат ответил, что французских осужденных или военнопленных на острове нет.
— Вы будете второй группой русских арестованных. Первую группу русских привезли сюда в конце сентября — начале октября. То была группа в несколько сотен человек.
После этого он добавил:
— Вас ожидают тяжелые работы и голод, но бывает и хуже. Поэтому сюда и привозят особых преступников, — заключил он... Конвоир рассказал историю острова.
— Остров Экс, где вы будете находиться, расположен в приморской полосе Атлантического океана, между материком и островом Олерон. В административном отношении остров входит в состав департамента Нижней Шаранты, а в военном — в состав военного округа Рошфор.
— Остров Экс небольшой, — сказал сержант, — длина его достигает всего лишь трех с половиной километров, а наибольшая ширина — полтора километра. Военная история острова очень велика и интересна, — добавил рассказчик. — Но у меня нет времени познакомить вас с нею. Укажу лишь на одну его историческую примечательность. На этом острове сохранился небольшой белый каменный одноэтажный домик — тюрьма Наполеона Первого. В этом домике-тюрьме в тысяча восемьсот пятнадцатом году Наполеон Первый сидел пятнадцать дней. Отсюда он был переведен на остров Святой Елены, где и скончался.
Итак, историю острова Экс куртинцы узнали раньше, чем вступили на его землю. По прибытии на остров куртинцев разместили в двух камерах — холодных и сырых каменных мешках, в которых не было ни света, ни воздуха. Все их довольствие заключалось в 200 граммах хлеба и одной чашке черного кофе в сутки.
Каменные казематы, в которых были размещены куртинцы, находились значительно ниже уровня моря. От этого в них всегда было сыро. Со стен казематов постоянно [261] текла маленькими ручейками вода; с потолков непрерывно падали водяные капли. Камеры никогда не отапливались и вообще не были приспособлены к какому бы то ни было отоплению. До заключения в них русских солдат казематы использовались как склады различных военных материалов.
Прогулка на крошечном «дворе» разрешалась лишь один раз в сутки и всего на 20 минут.
Табаку тоже не полагалось. Белья разрешалось иметь лишь одну пару, которую носили на себе. Бань не было предусмотрено никакими правилами тюремно-островного режима. Даже не было умывальников, мыла арестованные не получали.
Особым приказом главного санитарного управления французской армии «русские мятежники» лишались права на медицинскую помощь.
Вот те условия, в которые были поставлены русские солдаты, сосланные на остров Экс. Эти условия были во много раз хуже тех условий, в которых находились французские каторжане, осужденные за уголовные преступления.
Прибытие на остров тридцати руководителей куртинцев активизировало борьбу русских солдат против произвола французских властей. Вскоре после их прибытия на остров куртинцы отправили к коменданту острова делегацию с требованием отпустить топлива и медикаментов. Комендант острова ответил, что казармы к отоплению не приспособлены; за врачебной же помощью рекомендовал обратиться в санитарную часть, заранее зная, что санитарная часть имеет особое указание ни при каких обстоятельствах не оказывать русским солдатам врачебной помощи и не выдавать им медикаментов. Подобное отношение представителя французских властей к требованиям русских солдат еще раз убедило куртинцев в том, что им не следует ждать никакого снисхождения, что французская буржуазия решила быть беспощадной к людям, посягнувшим на ее интересы.
Открытый произвол французских властей, создавших невыносимые условия для жизни русских солдат на каторжном острове Экс, не сломил воли людей, заживо погребенных в сырых и холодных каменных подвалах, а, напротив, закалил ее. У куртинских руководителей и группирующегося вокруг них актива не раз появлялась мысль расправиться со своими врагами и ответить на насилие [262] насилием, хотя все они хорошо понимали, что безоружным людям не справиться с сильной охраной острова. Мысль об открытом восстании против угнетателей все чаще и чаще приходила на ум куртинцам.
В такие минуты все были поглощены одним стремлением — любым путем вырваться из казематов и продолжать делать то дело, которое было начато в лагере ля-Куртин. Вынашивался особый план, который сводился к тому, чтобы найти какой-то предлог для изъявления «покорности» властям и, воспользовавшись этим, получить в руки оружие. Но этот наивный план не разделялся многими, так как и куртинскому руководству, и его активу было ясно, что французские власти не поверят в «раскаянье» людей, которые стояли во главе тысяч солдат, поднявших знамя борьбы. Заговаривали и о массовом побеге. Но и это намерение не имело под собой реальной почвы. Кругом был безбрежный океан, а транспортных средств на острове не было.
Кроме того, для охраны острова Экс и его тюремных казематов французские власти выделили особо надежные части французских конвойных войск. На работах все куртинцы находились под строгим конвоем этих войск, а в помещениях «лагерей» под усиленной охраной часовых. Всякая связь между отдельными группами куртинцев была запрещена. Переписка с внешним миром не допускалась. Организовать массовый побег в этих условиях было безнадежным делом.
Тем не менее неосуществимость всех этих планов не обескураживала куртинцев, так как каждый из них вынашивал в тайне еще один «план» спасения из французской каторги. Об этом «плане» никто не говорил ничего определенного, но каждый верил в него, жил этой верой. Что же это был за «план»? Это была глубокая, неиссякаемая вера куртинцев в Великую Октябрьскую социалистическую революцию, свершившуюся на родине — в России, вера в подлинную народность новой власти, власти Советов.
Вести об Октябрьской революции в России доходили до куртинцев случайно и с большим запозданием, часто в искаженном виде. Но куртинцы не только разумом, но сердцем чувствовали, что их Родина встала на новый исторический путь развития, что это путь освобождения трудящихся царской России от гнета помещиков и капиталистов, что это путь их собственного освобождения. [263]
Они уже чувствовали благодетельное воздействие Октябрьской революции. Оно проявилось в том, что франко-русская реакция, боясь ответственности перед Советской Россией, не решилась осуществить свой черный замысел — предать куртинцев военно-полевому суду и поголовно их уничтожить.
Несмотря на то, что куртинцы были поставлены в тяжелейшие каторжные условия, они с честью продолжали борьбу за свое освобождение.
Однажды утром в одну из камер куртинцев вошел комендант острова Экс. Обращаясь к солдатам, он сказал:
— У нас во Франции хлеб даром есть нельзя, по закону не положено. С завтрашнего дня вы должны начать работу там, где вам укажут.
— У нас в России лучшим хлебом кормят свиней, чем тот «хлеб», который мы получаем у вас, — ответил на это один из куртинцев. — Однако, — добавил он, — если французские власти считают, что мы обязаны работать, мы согласны, но не за тот хлеб, который получаем, а за настоящий.
На эту реплику комендант раздраженно ответил:
— Вы опасное бремя для Франции! Вы не заслужили и того, что получаете. Кто и когда будет расплачиваться за вас?
— Мы, господин комендант, уже расплатились за себя и за свою страну тем, что целый год защищали вашу родину, вашу землю под Мурмелон-ле-Гран, под Реймсом, под фортом Бримон и на других участках французского фронта, — ответил коменданту солдат Козлов. — Поэтому не мы будем расплачиваться с вами, а вы и ваше правительство будете расплачиваться с нами за те сотни и тысячи русских солдат, которые легли на полях сражения Франции. И за те сотни и тысячи тех же солдат, которых вы и ваше правительство расстреляли в лагере ля-Куртин, не предъявив им никакого обвинения...
