— Конечно, — кивнула она, вкладывая распечатанный конверт в его, слегка дрожащие, пальцы, и робко спросила: — Мне уйти?
— Нет-нет, — бросил он, безотрывно глядя на конверт.
Гермиона не спеша сняла пальто, лёгкий шарфик и присела на табурет в углу. Она смотрела на его взволнованное побледневшее лицо и просто ждала. Он мог в одно мгновение узнать, что в нём, просто прочитав её мысли. Но Майлз никогда этого не делал. Сейчас он был не готов узнать, что в письме. Он слишком долго ждал, и ожидание превратилось в незримый ореол, который никто, кроме него, не видел и не чувствовал.
Наконец, Майлз собрался с духом. Раскрыв конверт, он бережно развернул небольшой листок серого пергамента, исписанный с обеих сторон. Сердце сжалось в неопределённом чувстве, то ли радости, то ли страха.
«Здравствуй, Майлз.
Не знаю, получишь ли ты это письмо. Возможно, я пожалею о том, что вообще написал тебе. Теперь Азкабан уже не тот, что прежде. Усилиями твоей жены, мы стали похожи на людей — чистые робы, душ раз в неделю, колдомедики, возможность читать газеты. Знаю, она делает это для тебя. Не будь меня здесь, скорее всего, мы так и разлагались бы в своих гнойниках и грязных бородах. Не обольщайся. Никаких тёплых чувств я к ней не испытываю и не буду. Твой выбор, как и прежде, не одобряю. Но она — мать моего внука.
Майлз закрыл глаза, его губы дрожали. Три с половиной года назад, когда родился Бенедикт Майлз Трэверс, он сообщил об этом отцу. Но ответа не получил. Утешало одно — Бенедикт Трэверс-старший не разнёс Азкабан. Майлз глубоко вздохнул и снова взглянул на листок.
Я был зол, когда узнал, что на свет появился полукровка. Был зол от того, что никогда его не увижу. Не увижу, как растёт твой сын. Не увижу, каким отцом ты стал. Уверен, ты гораздо лучший отец, чем я. Я делал всё, что считал правильным и моё видение непоколебимо.
Но твоя мать, она приходит ко мне во снах всё чаще. Совсем такая, как была когда-то, когда я ещё был уверен, что люблю её. Она зовёт меня к себе, и я стал бояться не успеть. Не успеть увидеть тебя, твоего сына. Знаю, ему сюда нельзя. Более того, я запрещаю тебе даже думать о том, чтобы привезти его в это проклятое место. Я тебя знаю, ты можешь и такое учудить. Но прошу об одном — привези мне его колдографию. Это всё, чего я хочу. Просто увидеть и сохранить в памяти. Почему-то уверен, что он похож на тебя и на твою маму».
Слёзы тонкими дорожками струились по его щекам. Гермиона тихо плакала, с трудом сдерживая рыдания. Она встала и подошла ближе, бережно обняла его голову, прижав к своей груди. Майлз с блаженством утонул в её нежности. Ему казалось, что чёрная пелена траура спала с его глаз, с его души. Отец воскрес.
— Я верил, Гермиона! — прошептал он, с трудом сдерживая тяжёлый всхлип. — Я знал, что однажды всё изменится, что он поймёт…
— Я знаю, любимый, — дрожащим голосом тихо говорила она. — Я тоже верила…
Они сидели обнявшись, молча. Он держал её на коленях, как маленькую девочку, испытывая то совершенно полное счастье, которого так не хватало.
— Это не всё, Майлз, — нерешительно прошептала она. — Твой отец изменил завещание. Он возвращает тебе дом, твой дом и дом его внука. Бенедикт Трэверс завещал его вам двоим.
Майлз поднял на неё глаза и улыбнулся.
— Это не имеет значения. Важно, что мой отец снова со мной. С нами.
***
— Нет! Вы, наверное, издеваетесь?! — возмущённо восклицал Драко, стоя посреди гостиной замка Голд Стоун на одной ноге. — Чтобы я ещё раз…
— Помолчи, Малфой! — смеялась Гермиона. — Проиграл, так и не ной!
— Мне повезло намного меньше, уже голова кружится, — прокряхтел Рон, стоя у стены вниз головой, весь красный, как варёный рак.
— Да ты-то вставай уже на ноги! — со смехом прокричал Гарри. — Твоё время вышло.
— Ещё партию, Гарри? — ухмылялся Майлз, восстанавливая взмахом волшебной палочки разбитые вдребезги волшебные шахматы.
— Нет уж, спасибо! — с опаской замотал головой Поттер, и молодые леди, дружно попивающие кофе на диване, рассмеялись.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Трэверс, ты жульничал, — утверждал Драко. Рон в это время ползком добрался до кресла и с трудом сел.
— Мне не было равных, — с досадой пыхтел Рон. — Это нечестно. Я требую реванша. Только не сегодня.
— Мой бедный Бон-Бончик! — ласково вздыхала Лаванда, прикладывая лёд к его лбу. — Может, не надо больше?
— Да ты что? — усмехнулась Джинни. — Чтобы Рона кто-то обыграл? Такого ещё не случалось.
— Ты точно жульничал, знал наперёд все ходы, лез к нам в голову! — возмущался Драко.
— Удобная позиция, ничего не скажешь! — закатила глаза Гермиона. — Уж ты бы помолчал!
— Драко, всё, садись, любимый, — с нежностью пролепетала Астория, протягивая к нему руку.
— Интересно, как они там, — с грустью вздохнула Джинни. — Мы тут смеёмся, а они…
— Они там на ушах стоят, поверь, — ухмыльнулся Драко, садясь в ногах жены на подушку. — Ура! Наконец-то свобода!
— Может это твой Скорпиус так, а вот Альбус…
— И Альбус твой стоит на ушах, даже не сомневайся, а Джеймс у них предводитель!
Джинни сердито сузила глаза, а потом вдруг уставилась на подругу.
— Гермиона, что такое? На тебе лица нет.
Вся компания повернулась к ней.
— Знаете, как будто упало всё внутри… Вдруг. Может, Ариадна проснулась?
— Не волнуйся, Донна бы сразу тебя позвала, — ласково коснулся её руки Майлз.
Тут же раздался громкий стук в окно. Гермиона вскочила, распахнула створку. Белоснежная сова Бени терпеливо протянула хозяйке лапу.
— Ну? — хором выпалили друзья.
Гермиона зажала рот рукой, увидев единственное заветное слово, написанное рукой сына. Она долго и радостно смотрела в глаза взволнованного мужа. Время не властно над этой чудной женщиной, Гермиона всё также прекрасна, и даже ещё великолепнее, чем прежде.
— Гриффиндор! — воскликнула она, и на лице Майлза расцвела счастливая улыбка.
