таким образом, оставался один Войнаральский. Ночью его не повезут, отправят только на следующее утро. Этим утром они должны любой ценой освободить хотя бы его одного. Силы необходимо расставить так, чтобы мышь не проскользнула незамеченной.
— Наблюдательный пункт должен быть на развилке Змиевской и Чугуевской дорог, — настаивала Перовская, — чтобы в любую минуту наблюдатель успел сообщить тем или другим.
Она, безусловно, была права. Поэтому на рассвете следующего дня бричка с Баранниковым, Адрианом и Фроленко заняла место неподалеку от раздорожья Змиев — Чугуев. Один из всадников — Квятковский — наблюдал непосредственно за тюрьмой, другой — Медведев — за почтовой конторой...
Часа через полтора к бричке подлетел Квятковский.
— На Змиевский шлях! На Змиевский!.. — кричал он на скаку.
Адриан ударил кнутом по лошадям, и вскоре бричка выехала на дорогу, оказавшись впереди конвоя. Некоторое время так и ехали — необходимо было дождаться Медведева, потому что Квятковский один не смог бы сразу перестрелять жандармских лошадей. Но Медведев не появлялся, а впереди уже показалось какое-то село. Пришлось действовать имеющимися силами. Адриан придержал лошадей, Баранников и Фроленко соскочили.
— Стой! — крикнул офицер кучеру тюремной кареты. — Куда едете?
— В Ново-Борисоглебск, — по-военному ответил унтер.
Прогремел выстрел. Стрелял, как и было условлено, Фроленко. Однако промахнулся. Тогда выстрелил Баранников, и жандарм, сидевший рядом с закованным в кандалы Войнаральским, упал. Поднялся шум, испуганные лошади рванулись вперед. Баранников вскочил в бричку и погнался следом за каретой. Не успев сесть, изо всех сил бежал Фроленко. На ходу он еще дважды выстрелил — и оба раза напрасно. Квятковский, ехавший все это время впереди, повернул было назад, но лошадь его заупрямилась и понеслась в сторону. Тем временем карета с заключенным отдалилась. Справившись наконец с норовистой лошадью, Квятковский почти догнал ее, сделал еще несколько выстрелов, но подхлестнутые пулями жандармские лошади понеслись еще быстрее, и напрасно Адриан пытался их догнать... Расстояние между конвоем и нападавшими увеличивалось. Патронов не осталось... В надежде, что Войнаральскому в суматохе удастся выпрыгнуть, проехали еще несколько сот метров, но перед самым селом должны были повернуть обратно.
Разочарованию не было границ. Нетерпимая к неудачам Перовская напустилась на товарищей, на Медведева, который, как оказалось, просто сбился с дороги и своевременно не успел к месту события.
— Позор! Как можно промахнуться в стрельбе? — упрекала Софья. — Почему не гнались дальше, до последнего?
Упреки были справедливыми, все это понимали, но возникала потребность немедленно спасать самих себя, выезжать из Харькова.
— Я не поеду, — решительно заявила Перовская. — Всем скрываться немедленно, я остаюсь.
Возражать ей, уговаривать Софью напрасно. Двумя группами, побросав все приобретенное для организации побега, заговорщики начали выбираться из города. Первым посчастливилось, а Медведев, который и здесь проявил свою медлительность, был арестован на вокзале.
Не желая оставлять Софью одну, с нею остался в Харькове Александр Михайлов — Дворник...
Сергей слушал невеселый рассказ друзей, а сознание сверлила одна мысль: «Пора!..» Он так и заявил товарищам:
— Я уже выследил его. Каждое утро в сопровождении полковника, своего адъютанта, Мезенцев заходит молиться в часовню. Именно там, на дороге, он и будет наказан.
— Прямо на улице, днем?
— Да. На улице, днем, на глазах у публики. На всякий случай неподалеку будет стоять бричка, запряженная Варваром.
— Это тот, на котором бежал Кропоткин? — спросила Малиновская.
— Он самый.
— Счастливая примета! Варвар везучий.
— И даже в этом случае, — сказал Морозов, — затея очень сомнительна.
— Других возможностей нет, — резко сказал Сергей. — Меня удивляют твои слова, Николай. С каких это пор мы становимся такими осмотрительными? Я знаю, что меня ждет, но именно это и придает мне сил. Борьба — это всегда смелость и часто риск. И не вынуждай меня говорить то, чего не нужно. Лучше скажите: кто из вас пойдет со мной? Нужен кучер и еще кто-нибудь для прикрытия.
— Если нужно, пойдем все, — ответил Адриан. — Я уже имею опыт обращения с лошадьми. Доверь мне Варвара.
— В таком случае ты не сможешь быть без пассажира, — добавил Баранников. — Я готов, Сергей.
Баранников! Сергею нравился этот юноша — они знакомы с ним еще по Михайловскому училищу. Прежде чем стать нелегальным, Баранников симулировал самоубийство — оставил свои вещи у проруби на озере. С тех пор среди своих он стал «товарищем Порфирием»...
— Спасибо, друзья, — сказал Кравчинский.
Разошлись, исполненные новых надежд. Неудача «харьковчан» хотя и омрачила, но вместе с тем и мобилизовала товарищей. Кравчинский был рад такому повороту дела. Он уже чувствовал, представлял значение успеха — независимо от того, во что это ему обойдется.
На следующий день они с Адрианом обследовали путь, которым в последний раз пройдет Мезенцев, определили место стоянки Варвара, улицу, которой удобнее всего предстоит бежать...
А вечером, когда Сергей готовил свой костюм — на эту акцию он пойдет элегантно одетым, — к нему ввалились Стефанович, Дейч и Хотинский. Александр Хотинский также принадлежал к их группе, в харьковской операции участия не принимал, однако присутствовал при разговоре, во время которого Кравчинский излагал свой план.
— Неужели и вы пришли отговаривать меня? — удивился Сергей.
— Совсем нет, — ответил Стефанович.
— Ты не из тех, кого можно отговорить, — сказал Дейч. — Да и надобности в этом нет. Необходимо только обставить дело так, чтобы и акция удалась, и ты остался в живых.
— Интересно, — сказал Кравчинский, примеряя белые лайковые перчатки, — интересно, что вы предложите.
— Ничего особенного, вместо кинжала револьвер «Смит и Вессон». Ты его знаешь, это надежное оружие.
— Стреляешь ты, вероятно, метко, не промахнешься, — добавил Стефанович.
Сергей выслушал, затем достал из чемодана кинжал, попробовал лезвие.
— Этим. И ничем иным, — ответил он спокойно. — Ваши советы хороши, спасибо вам за них, но мне не хотелось бы оставлять ему шансы на спасение. Я встречу Мезенцева лицом к лицу, а потом уже буду думать о побеге.
— Потом будет поздно.
— Допускаю.
Они так ни до чего не договорились. Кравчинский твердо стоял на своем.
XIX
