— Какая разница? Служит себе в милиции, майор, кажется, уже.
— Консультирует преступников?
— Упаси Господь! Только легальные структуры — службы безопасности банков, сыскные агентства. Кстати, курс лекций, который сейчас в консульствах иностранным бизнесменам читают, — это он составлял.
— По выживанию? И «теневым» структурам?
— Точно. Подбор надежного партнера, сколько у нас «силовых» органов, куда обращаться, если что…
— Я ссылался на эти материалы в книге! Интересно, там не было автора.
— Думаешь, ему погоны надоели?
— А почему ты нас в России не познакомил?
— Сейчас бы свел непременно. А тогда? Вряд ли. Профессор очень разборчив в связях.
— Ловлю на слове. Дашь потом его координаты.
— Посмотрим… Ну-ка, попробую еще раз, — Виноградов забегал пальцами по телефонным кнопкам.
— А почему ты не стал из геллеровского офиса звонить?
— Есть причины. Ага!
На другом конце линии сняли трубку.
— Алло! Привет. Хорошо, что узнал… Откуда? Пока из Швеции, но, может быть, скоро встретимся. Извини, вся лирика — потом, здесь денежка за каждую секунду щелкает… Спасибо за бумажки, получил! Пригодятся. За мной должок… Зачем эта благотворительность? Расценки я знаю, клиент вполне платежеспособен. Хорошо, приеду — разберемся!
Виноградов бесцеремонно вытянул из-под левого густавсоновского ботинка блокнот, приготовился записывать:
— Что по моим вопросам? Так… Та-ак… Кому? Ага, записал… В каком году? Класс!
Журналист с удивлением наблюдал за реакцией приятеля.
— Еще что?.. Здорово! Даже так?.. Записал. Все?.. Ух, у меня нет слов! Сочтемся… Понял. До связи. Привет всем. Чао!
— Удачно?
— Более чем.
— Поделишься?
— Подожди. Мне надо подумать. Кофе есть?
— Заваривать надо.
— Займись, будь другом.
Олаф хмыкнул, но подчинился:
— Нахал ты! Бескультурный человек… Абсолютно.
Некоторое время тишину не нарушало ничего, кроме монотонного жужжания принтера в соседней клетушке.
Зазвонил телефон.
— Густавсон!
Владимир Александрович оторвался от записей и вслушался в шведскую речь:
— Нас?
— Да. — Олаф положил трубку. — Господин Геллер. Вызывает.
— Надо ехать.
— У меня, между прочим, свои дела имеются. Такси возьми или пускай шофера присылает.
— Эй, прекрати дуться. Ладно, чтоб веселее было баранку крутить, подкину тебе пищу для размышления.
Виноградов потянулся, оставил почти нетронутую чашку:
— Диплом с отличием филологического факультета Ленинградского государственного университета на имя Дианы Павловны Голубевой — чистейшая липа! Бланк с этим номером числится испорченным и уничтожен по акту. Среди выпускников за последние десять лет никакая Голубева не значится.
— Ого! Это пикантно, но я не улавливаю…
— По дороге обсудим.
— Поехали?
— Нет, подожди. Набери номер полиции, этого Лэрри-Ларса.
— Зачем?
— Нужно попросить кое-что выяснить.
— Что?
— Звони! Все равно будешь ведь переводить — тогда и узнаешь.
— И на том спасибо…
* * *
Теперь — стараниями самого же Виноградова — попасть на прием к шефу оказалось значительно сложнее, чем раньше.
Сначала Владимир Александрович и Олаф пообщались с охранником в форме — отменная вежливость парня только усугубилась оттягивающей его пояс кобурой со здоровенным револьвером. Шепнув что-то по рации, охранник направился наверх.
В холле под звон металлодетектора приятели уже приготовились выложить на столик содержимое своих карманов, но были избавлены от этой процедуры — в первую очередь благодаря настойчивому вмешательству секретарши. Впрочем, личный телохранитель господина Геллера с Виноградовым уже встречался при вступлении в должность и роль его себе представлял, поэтому на догматическом соблюдении процедуры также не настаивал.
— Нас просят войти.
Это можно было и не переводить, приоткрытая дверь и приглашающий жест выглядели достаточно убедительно.
— Здравствуйте, господин Геллер!
Не вставая из-за стола, хозяин кабинета ответил и указал рукой на места напротив.
— Господин Геллер говорит, что ждал тебя несколько раньше.
— Переведи, что пришлось заехать в полицию. Кое-что уточнить.
— Он спрашивает, тебя опять вызывали?
— Нет, просто возникла необходимость. В интересах дела.
— Господин Геллер еще раз просит отметить, что полагается на твою порядочность. И умение дозировать откровенность в разговорах с представителями властей.
— Я руководствуюсь прежде всего интересами работодателя.
— Это похвально. Есть какие-то сдвиги?
— Да.
Геллер выжидательно посмотрел на Владимира Александровича, но, не услышав продолжения, заговорил сам.
— Господин Геллер считает, что это несколько более лаконичный ответ, чем он ожидал услышать.
— Мне осталось совсем немного. Кажется, взятый мной след оказался верным.
— Сколько еще нужно времени?
— День-два. Вряд ли больше.
— Это приемлемо. Вам выплачен аванс?
— Да, благодарю. Это всегда кстати.
— Мне хотелось бы получить за хорошие деньги хорошую работу. Это естественно.
— Я пока не давал повода для недовольства.
— Да. Поэтому господин Геллер считает необходимым предупредить — к началу лета он переезжает в Россию. Новый офис уже подготовлен.
— Поздравляю!
— Будет много работы, и господин Геллер очень рассчитывает на твою помощь, особенно на этапе первоначального закрепления в Санкт-Петербурге.
— Надеюсь, до этого многое, если не все, в этом трагическом покушении прояснится. Мы работаем на совесть.
— За это господин Геллер платит деньги: и полиции — как налогоплательщик, и тебе — как работодатель.
— Я щас пошлю его на хрен…
— Обидчивый какой! Привыкай.
Под внимательным взглядом Геллера журналист сделал вид, что переводит этот обмен репликами. Получилось не слишком убедительно, но хозяин сделал вид, что поверил:
— Вы просили данные по пейджингу. Вот!
Виноградов принял из рук собеседника дискету.
— Тут с начала апреля. Дольше информация не хранится.
— Прекрасно.
— Можете воспользоваться компьютером в приемной. Я прикажу секретарю.
— Спасибо. Вероятно, мы так и поступим. Да, кстати! Кто в вашей семье оплачивает счета?
— Какие счета?
— Телефон, аренда дома, разные взносы…
— Незначительными текущими расходами ведает фру Геллер. Господин Геллер вмешивается, только если траты превышают разумные пределы.
— А часто так случается?
— Нет. Фру Геллер достаточно рационально ведет хозяйство, у мужа нет оснований ее контролировать. Сначала, в первые месяцы жизни в Швеции, случались недоразумения… Господин Геллер надеется, что эти вопросы имеют смысл. В противном случае их можно расценить как бестактность.
— Прошу прощения! Но… У госпожи Геллер достаточно карманных денег?
— Слушай, я даже переводить это не буду! — изумился Олаф. — Где ты видел бабу, которой бы хватало карманных денег? Может, у вас в Сибири…
— Ладно, вопрос снимается. Давно ли в доме эта экономка, фрекен Эльза?
— Достаточно давно. Она работала еще у родителей господина Геллера.
— Вот как?
— Она из нелегальной доперестроечной эмиграции. Бежала с острова, кажется, Саарема, на лодке. В те времена легко было получить статус беженца, а потом и гражданство — тем более что ее отца расстреляло НКВД. Он был… как это… пособник оккупантов.
— Я примерно так и подумал. Представляю, как они жили с госпожой Геллер!
— Да. Отношения были сложными. Но господину Геллеру не хотелось расставаться ни с одной из них.
— Скажите, «мерседес» был застрахован?
— Странный вопрос. Естественно. В цивилизованных странах принято страховать имущество. А у вас?
* * *
Зябко поежившись — со стороны залива основательно поддувало и, несмотря на яркое солнце, простуду можно было подхватить в пару минут, — Владимир Александрович сунул руки в карманы. За спиной, в гулкой тишине «Аквариума», остались лупоглазые глубоководные чудовища, мерное колыхание морской зелени, световые блики, блуждающие по искусственному мрамору пола. Там же, впрочем, осталось и некоторое количество крон, уплаченных за билет.
Немноголюдные в этот час дорожки острова были вымыты вчерашним дождем, пространство, свободное от наползающих друг на друга музеев, уже вовсю потрясало свежей весенней листвой.
— Эй, это вы? Я не обозналась?
— Видимо, не обознались.
— Точно! Надо же… Смотрю и думаю — он, не он? Приятная неожиданность.
Как же, неожиданность! Такая, знаете ли, из числа хорошо отрепетированных. Впрочем, к подготовке этой случайной встречи приложил кое-какие усилия сам Виноградов. Например, оставил на автоответчике семейства Геллеров сообщение, что после двенадцати будет в полиции, чтобы поделиться выводами, а до того — зайдет к рыбкам стокгольмским, попрощаться. На русском языке, причем говорил так, что если бы господин Геллер раньше всех магнитофон включил, то все равно попросил бы перевести.
