Мужчина покивал, тряся бородой, и бережно спрятал сияющие новенькие монеты в карман. Телега завернула к воротам и скрылась из виду.
Ну вот и всё. Теперь – ждать. Лиля шла по главной аллее, ведущей к дворцу, и навстречу попадались печальные с тщательно скрываемого похмелья катьонте и придворные кирио, заночевавшие во дворце, в многочисленных пустующих гостевых комнатах второго этажа.
– Тебе всё ещё нездоровится?
Лиля обернулась. Далэир стояла и вежливо улыбалась ей над распускающимися бутонами крупных ярких первоцветов.
– Почти прошло. А что?
– Ходят слухи, что для тебя на третьем этаже приготовили покои. Одна птичка из тех, что я прикормила, прощебетала мне, что теперь, после брака ещё одной дочери, у крейта появится гораздо больше свободного времени на личные дела. Даже и не знаю, завидовать тебе или сочувствовать, – скривилась Далэир. – Желаю удачи.
Лиля смотрела на яркие оранжевые бутоны на фоне разрыхлённой тёмной земли, и мир слегка кружился. Твою же мать. Как так-то?
– А как же Катилэн?
– О, ты не слышала? Говорят, Келаф забирает её сегодня в Койт, – сказала Далэир с лёгким презрением в голосе. – Вот ведь расстройство для Тэмисы... Катилэн уезжает с меглейей Айлэм. Я в парк. Пойдёшь со мной?
– Нет. Пойду погуляю тут... Где-нибудь. – Лиля неопределённо махнула рукой в сторону боковой аллейки.
Она стояла, и в голове крутились лучшие образчики крепкой арнайской брани вперемешку с матом. Дождалась. Покои на третьем этаже. Наверняка с ключом, как тут любят, чтоб не сбежала. Потрясающе.
Нет, нет, нет. Так нельзя.
Она повернулась и зашагала в сторону ворот. Сейчас бы плащ как у Джерилла, цвета грязи, рваный, чтоб слиться с толпой у хозяйственных построек. Надо было напялить то коричневое платье, в котором она приехала сюда. Гамте, гамте, – стучало в голове непрерывно.
Так нельзя. Она не пойдёт в комнату к этому светлоликому, от воспоминания о котором Далэир кривится. Нет. Пошёл он... Наигрался с девочкой из свиты жены и сбагрил в Койт. Подонок! Освободил место для новой игрушки! Покои... наверняка хорошие, как те, где они с Джериллом...
Лиля ускорила шаг. Телеги и повозки разворачивались и уезжали в город. Вон та подойдёт...
Бидоны с молоком ровными рядами стояли у стены холодной кладовой. Два взъерошенных парня лет шестнадцати выгружали новые и тащили их к стене.
Лиля огляделась. Грустные катьонте дворца со слегка помятыми лицами явно накануне отпраздновали чуть более бурно, чем следовало бы, и старались не разговаривать громко, щурясь от дневного света. Хорошо. То что надо.
Она постояла за высокой живой изгородью, выжидая. О! Наконец-то.
Парни грузили пустые бидоны в телегу, стараясь не шуметь. Старший по кладовой стоял, держась за висок, и делал пометки на бумажке.
– Всё, севас. Можете ехать, – кивнул он парням, уходя в живительную прохладу кладовой. – До завтра.
Лиля сжала зубы и решительно шагнула вперёд. Парни накрывали пустые бидоны толстой мешковиной.
– Доброе утро, севас!
Парни обернулись и вежливо поклонились, глядя на её платье.
– Кирья, тут грязно, – сказал услужливо более вихрастый парень. – Ты б это... Туфли-то не марала!
– Ничего, – ещё шире улыбнулась Лиля. – Знаете, хоть сегодня и день свадьбы, и полагается грустить, но я всё же рада за меглейю Айлэм. В Койте летом не так жарко.
60. Вот это традиция!
– О, да, – хмыкнул второй парень. – Тут у нас молоко, бывает, скисает, пока в дом несёшь. А ты из Койта, госпожа?
– Почти. У нас есть такой замечательный обычай, – сказала она мечтательно. – На свадьбах деньги разбрасывают, представляете?
– Да кто ж деньги разбрасывает, – не поверил вихрастый. – Кто ж деньги за просто так кидать-то будет?
– Традиция же! Смотри!
Лиля выдернула руку из кармана. Блестящие железные гроши и красноватые медяки каплями фонтана изобилия сверкнули в воздухе и зазвенели по каменным плитам.
Парни пару мгновений стояли и смотрели на неё, разинув рот.
– Собирай! – завопил вихрастый. – Вот это традиция! Сюда бы такую!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Лиля подобрала подол. Высокие металлические бидоны слегка звякнули, и мир скрылся от неё за плотной резко пахнущей колючей мешковиной, сквозь переплетения нитей которой мелкими точками слепило глаза небо.
– Эй, Васейте, а где эта кирья? – послышался голос.
– Там ещё медяк... Смотри! Ты пропустил! Какая тебе разница? Поехали, а то Кувилл уши надерёт опять.
– Погоди, тут в щели ещё. Слышь, из какой она страны?
Телега дёрнулась. Послышался стук подков по камням. Бидоны слегка позвякивали ручками.
– Из Койта вроде.
– Да не! Она сказала – почти. Хочу там жить, Васейте! На каждую свадьбу ходить буду. Сколько у тебя?
– Двенадцать медяков и... ща...
– У меня восемнадцать медных. Я гроши не собирал. Эй! Ща тоже врежу! Руки придержи, кетерма!
– Ща зубы свои собирать будешь! Делись!
Телега остановилась.
– От Кувилла?
– А то не узнал, Тавос! Давай, открывай!
– Да что ж ты орёшь так... Тише, тише... Погоди.
Ворота скрипнули еле слышно, на пределе слуха. Телега снова тронулась.
– На. Теперь поровну. А я не хочу там жить. Прикинь, там все деньгами швыряются. И мне ведь придётся. А то косо будут смотреть...
– Ну так-то ты прав, конечно. Эх, жаль, по случаю свадьбы таких гуляний не бывает... Помнишь, как в октябре?
– Да-а. Эх... Ну, может креа ещё парочку детей родит. Он же и в честь дочерей устроит.
– Только если побочных. Креа вряд ли родит. Кувилл говорил, она в этом смысле его с трудом терпит.
– Не то что твоя Аркемта - тебя, да, Диселл? Эй!
Раздался шум и пара вскриков. Телега остановилась.
– Я тебе ща зубы выбью! Я на ней жениться собираюсь, слышь, ты! Ты как о моей жене говорить смеешь?
Лиля приподняла мешковину и высунулась за борт телеги. Парни сосредоточенно мутузили друг друга на передке, и она, пригибаясь, соскочила и кинулась за кипарис.
Залив сверкал под лучами солнца, отражая чистое, высокое мартовское небо. Тёплый ветер с юга гладил лицо и шею, нежно, как совсем недавно Джерилл гладил её горячими ладонями. Лиля зажмурилась и глубоко вдохнула. Под ногами, ниже по склону, длинной лентой, поворачивая, лежала дорога берега кирио, а за спиной на склоне возвышался дворец.
Она одёрнула подол, развернула плечи и зашагала по обочине дороги, выискивая глазами тропинку, по которой можно было сократить путь до дома Бинот.
Боковые ворота дома Бинот скрипнули. Во дворе было пусто. Лиля шла по саду, шурша платьем, по щебёнке дорожки, к лестнице в дом.
– Грит! – Миррим кинулась к ней на шею, крепко стискивая. – Грит! Я так скучала!
Рисвелда стояла, с недоумением глядя на платье Лили.
– Ты... Вырядилась, будто во дворец собираешься. Ты откуда такая, Грит?!
– Я к киру Бинот. Я из дворца.
Рисвелда распахнула глаза, а Миррим тихо ахнула.
– Кир Ларат в отъезде до послезавтра... А ну, рассказывай!
Лиля села за стол и посмотрела на них, покусывая губу. Ладно. Ладно...
– Я была актрисой в театре крейта, – сказала она прямо. – Я ушла, потому что мне нужно спрятаться. Крейт ждёт от меня благодарности за то, что он решил по моей просьбе вопрос кира Ларата.
Миррим побледнела. Рисвелда нежно схватила Лилю мощной рукой за плечо.
– А ну пойдём, – сказала она, второй рукой усаживая Миррим за стол. – Подожди нас тут, милая.
Узкая кровать была прибрана, и Лиля осторожно села на серое покрывало. Её платье из сияющей седы казалось каким-то нелепым и неуместным в этой комнатке.
– Я хочу попросить Ларата сделать мне новые документы. Сейчас я Солар Лилэр, актриса. Я не Грит, – покачала она головой в ответ на изумлённый взгляд Рисвелды. – Прости. Солар Лилэр должна будет скончаться от несчастного случая или болезни. Мне нужно тихо дождаться кира Бинот.
– Но почему?!
– Я не хочу в спальню крейта.
