Верховное командование армии собиралось применить эти положения буквально и поставило французскую администрацию оккупированных районов под свой полный контроль. Военные придерживались той точки зрения, что управление оккупированной частью Франции должны обеспечивать сами французы, а военные будут лишь следить за тем, чтобы французские службы строго исполняли немецкие директивы. Таким образом, роль германской военной администрации ограничивалась руководством и контролем.
Директивы, данные военной администрацией, вполне ясны:
«Военная администрация должна руководствоваться принципом, что следует принимать только меры, направленные на обеспечение военной оккупации страны. Напротив, в компетенцию военной администрации не входит вмешательство вдела французской внутренней политики в целях ее улучшения. Военная администрация по всем административным вопросам должна пользоваться каналами французских властей».
Военные считали, что такое решение дает одни преимущества: трудности исполнения возьмут на себя сами французы; административное управление станет более экономичным; наконец, что самое важное, выполнение германских директив под французским прикрытием позволит избежать «инстинктивных реакций французов против всего, что исходит от немцев». Таким подходом объясняется то обстоятельство, что германские власти весьма тепло относились к французам, которые соглашались сотрудничать с ними. Они желали не присоединения Франции, а благоприятной для них ее политической линии.
И потому, как полагали военные, прямые действия германских полицейских служб могли «все испортить». Единственной службой, которую они принимали, была антиеврейская секция, руководимая Даннекером — одним из помощников Бемельбурга и непосредственным представителем Эйхмана во Франции.
Тео Даннекер был баварцем из Мюнхена и в возрасте двадцати семи лет служил под командованием Эйхмана, который лично назначил его своим представителем в Париже. Он прибыл туда в сентябре 1940 года. Находясь в административной и дисциплинарной зависимости от Кнохена, он тем не менее не получал от него прямых приказов. В своей «работе» он зависел исключительно от Эйхмана, который посылал ему свои директивы.
В ходе процесса над Даннекером первый генеральный комиссар по еврейским вопросам Ксавье Валла сказал, что он был «неистовым нацистом, который впадал в транс, как только при нем заговаривали о евреях». Когда вступили в силу антисемитские меры, он контролировал приговоры уголовных трибуналов, обращаясь к французам с пылкими протестами всякий раз, когда находил санкции мягкими.
Даннекер разместил свои службы в доме номер 31-бис на авеню Фош и в доме номер 11 на улице Соссэ. Он захотел немедленно использовать французских антисемитов и помог им советами и деньгами создать институт по изучению еврейских вопросов, для которого реквизировал помещения одного еврейского предприятия на бульваре Османн. Став съемщиками помещений у гестапо, французы-антисемисты стали самыми активными поставщиками людей для лагерей уничтожения.
Немецкая антисемитская пропаганда приносила свои плоды. Но Даннекер не мог довольствоваться любителями. 3 октября 1940 года правительство Виши обнародовало «Положение о евреях». Это положение определило: всякое лицо, имеющее евреями трех предков, считается евреем. Оно перечисляло «общественные функции», доступ к которым евреям запрещен, а затем регламентировало доступ евреев к некоторым профессиям.
Даннекер потребовал, чтобы от полицейской префектуры ему были выделены 12 инспекторов. Он непосредственно отдавал им приказы и выполнял то, чего хотела военная администрация: чтобы французы сами выполняли грязную работу, которую поручали им немцы.
24 августа 1941 года под нажимом немцев был принят закон о смертной казни за «антинациональные происки» и были образованы чрезвычайные трибуналы.
В октябре 1941 года министр внутренних дел Пюше, чтобы «избавить» от немцев тех полицейских, которые непосредственно им подчинялись, создал триаду для преследования «врагов» режима, которые, соответственно, оказывались врагами нацистов. Пюше образовал полицию по еврейским вопросам, антикоммунистическую полицейскую службу и службу по тайным обществам, которая должна была заниматься франкмасонами, законом от 13 августа 1940 года поставленными под наблюдение как враги отечества.
Эти формирования были составлены из разнородного персонала. Три их директора были не полицейскими-профессионалами, а людьми, выбранными из числа военных крайне правых взглядов. Например, антикоммунистическую службу возглавил один бывший коммерсант и активист Французской народной партии Дорио, который получил титул специального уполномоченного с жалованьем в те времена весьма значительным — 10 тысяч франков в месяц. Персонал набирали из активистов правых политических организаций, разбавляя их профессиональными полицейскими-добровольцами, привлеченными высокими заработками.
Еще раз можно отметить, что нацисты выбирали себе подручных в партиях, рьяно провозглашавших себя патриотическими.
Расчеты германского военного командования не давали желаемых результатов. Обычные меры оказались, согласно формуле Кейтеля, «нерентабельными», и Верховное командование встало на путь репрессий, принимая решение о казнях заложников всякий раз, когда убивали военнослужащего оккупационной армии.
22 августа 1941 года фон Штюльпнагель подписал приказ, по которому начиная с 23 августа все французы, что находятся под стражей в германских службах, считаются заложниками. Из этого «резерва» выбирали людей для расстрела в количествах, зависящих «от тяжести совершенного преступления». 19 сентября новый приказ прибавил к этой категории заложников «всех французов мужского пола, находящихся под арестом французских служб за коммунистическую или анархистскую деятельность, и тех, кто будет арестован в будущем». Отныне их должны были рассматривать как арестованных Верховным военным командованием во Франции. Эти меры были соединены в распоряжении от 30 сентября, известном под названием «Кодекс заложников», который противоречил 50-й статье Гаагской конвенции, запрещающей брать заложников.
Затем последовало ужесточение, когда в июле 1942 года генерал Отто фон Штюльпнагель был заменен своим двоюродным братом Генрихом фон Штюльпнагелем, и газета «Паризер цайтунг» поместила в номере от 16 июля следующее указание:
«Будут расстреляны ближайшие родственники мужского пола, а также шурины, девери и двоюродные братья старше 18 лет — родственники организаторов смуты».
«Все женщины, находящиеся в той же степени родства, будут приговорены к принудительным работам».
«Дети моложе 18 лет, чьими родителями являются вышеуказанные лица, будут помещены в исправительный дом».
В течение всего этого периода немецкие полицейские службы, гестапо, СД оставались за кулисами. Скрываясь в тени военной администрации, они, однако, не прекращали постепенно расширять сферу своих действий.
С самого начала Кнохен организовал свои службы по образцу РСХА, распределив людей по шести секциям соответственно шести управлениям берлинского Главного управления и с аналогичными функциями. Не столь важно, что им нельзя было работать в открытую. Их использовали для сбора документации и вербовки французских помощников из числа рецидивистов и членов некоторых партий, в первую очередь Французской народной партии Дорио.
В 1941 году тиски военного контроля начали постепенно разжиматься. Перегруженная работой секретная полевая полиция вынуждена была разрешить гестапо самостоятельно производить обыски, а затем и аресты. Гестапо должно было отчитываться в своих операциях подробными докладами, но чаще всего эта формальность «забывалась». Вскоре военному командованию пришлось просить гестапо проводить расследования, с которыми не справлялись абвер и секретная полевая полиция. После получения согласия абвера было решено, что гестапо и СД будут заниматься безопасностью армейских тылов, но лишь в гражданском и политическом аспектах, а вся военная разведка останется в исключительном ведении абвера. Но граница между этими видами деятельности часто размывалась, сотрудники Кнохена легко переходили ее и вторгались в чужие пределы, из-за чего нередко возникали конфликты. Отношения между гестапо, СД и абвером всегда несли на себе печать глухой враждебности, что отражало соперничество в Германии высоких шефов этих организаций.
Успешный захват новых сфер деятельности увеличивал политическую важность служб Кнохена. К концу 1941 года он действовал повсюду, за исключением нескольких секторов, на которые военные сохранили исключительное право. То были цензура печати, радио, театр, кино, еврейские дела и экономические вопросы французской администрации.
