– Им надо было его запечатать? – спросил господин Штайнхёгер, и госпожа Моосгабр кивнула.
– Наверное, надо было, – засмеялась привратница, – полиция же.
– Я дала им печатку из столика, что в комнате, – сказала госпожа Моосгабр у буфета и потом подошла к столу за ванилью и миндалем.
– Вы говорите, что полиция всегда такая вежливая, когда приходит к вам, – сказала привратница и отпила чаю, – но знаете, госпожа Моосгабр, она всегда вежливая. Она еще и очень извиняется, что вас беспокоит.
– Извиняется, – кивнула госпожа Моосгабр задумчиво и прикрыла тесто на буфете салфеткой, видимо, чтобы взошло, потом вытерла руки о фартук и тоже села на стул.
И в кухне на минуту воцарилась тишина. Потом часы у печи пробили четыре, и в проезде раздался стук.
Госпожа Моосгабр встала, но была спокойна.
– Кто-то, верно, идет, – сказала она сухо.
– Останьтесь здесь, – сказала привратница, – я сама отворю. – И она во второй раз встала с дивана и вышла в коридор открыть дверь.
Вдруг из коридора донеслись какие-то голоса, голоса, каких здесь, пожалуй, никогда еще не раздавалось, – никто и глазом не успел моргнуть, как в кухню вошли трое. Высокая стройная женщина с тонким надменным лицом и с черной папкой, а за нею – два господина.
– Мы, наверное, не вовремя, – сказала высокая стройная женщина с черной папкой, оглядев кухню, – у вас гости.
– Соседи по дому, – сказала госпожа Моосгабр, почти не веря своим глазам, – это Штайнхёгеры и госпожа Фабер, наверное, вы ее помните, помните с похорон… А это госпожа Кнорринг из Охраны и господин Смирш с господином Ландлом. Схожу в комнату, – сказала госпожа Моосгабр, не веря своим глазам, – за стульями.
Штайнхёгеры встали с дивана и поклонились, а госпожа Фабер на стуле, прямая и холодная, оторвала взгляд от двери комнаты и кивнула. Штайнхёгеры хотели проститься и уйти, возможно, госпожа Фабер – тоже, но госпожа Кнорринг покачала головой.
– Не беспокойтесь, – сказала она, – мы всего на минутку. Идем с репетиции хора, перешли перекресток у торгового дома «Подсолнечник» и вот зашли сюда.
Тем временем госпожа Моосгабр принесла из комнаты стулья, госпожа Кнорринг расстегнула пальто и, не выпуская из руки ноты, села. Потом сели господин Смирш и господин Ландл. Госпожа Кнорринг снова кивком попросила Штайнхёгеров сесть, и Штайнхёгеры, беспокойные, удрученные, снова сели на диван рядом с привратницей.
– Мы зашли к вам, госпожа Моосгабр, – сказала госпожа Кнорринг и обвела взглядом стол, буфет и плиту, – чтобы сказать вам, что Охрана действительно уже переехала. Мы уже в Керке в одноэтажном доме, адрес я вам дала в прошлый раз. В нашей бывшей Охране сейчас тюрьма. И в моей канцелярии, и рядом у господ Ротта и Кефра, и в залах ожидания, и в коридорах, и на верхнем этаже – всюду тюрьма, а где тюрьма, там и люди. Перестраивать ничего не пришлось, на окнах уже были решетки, потому они и выбрали этот дом. Возможно, – госпожа Кнорринг огляделась, – заберут под тюрьму еще кое-что. Например, один приют, принадлежащий епископскому совету. Он в тихой боковой улочке, и на первом этаже там тоже решетки. Но кажется, – госпожа Кнорринг посмотрела на стол и на буфет, – госпожа Моосгабр печет. Пироги на завтра. Ах, какой аромат!
– Пироги на завтра, – кивнула госпожа Моосгабр у буфета и открыла тесто, – жаль, не могу вас угостить. Пока испеку, будет вечер, целый день пеку. Кладу туда ваниль, изюм, миндаль…
– Она цельный день печет, – тут же кивнула привратница, сидя на диване, и схватилась за шею. – Однажды она уже пекла цельный день такие пирожки. Госпожа Моосгабр угостит вас хотя бы чаем. – И когда госпожа Моосгабр кивнула и отошла от открытого теста на буфете к плите, привратница сказала: – Госпожа Моосгабр берет эти пирожки на завтрашний ужин к вдовцу. Взгляните, чего только нет у нее, и масло тоже. Вон там на буфет она только что положила ваниль и миндаль, а сколько у нее еще за этой миской с тестом всяких пакетиков и коробочек! Вот здесь, в этом кульке на столе, – привратница указала, – сахар.
– Пирожки будут несомненно хорошие, – кивнула госпожа Кнорринг, оглядывая стол и буфет, и переложила ноты из одной руки в другую, – жаль, что господина Фелсаха не будет дома, он уже на Луне. Дома останутся только мальчик и экономка, а может, еще придут студенты. Очень интересно, – госпожа Кнорринг поглядела на госпожу Фабер, которая сидела прямая и холодная, с неподвижным лицом и уже снова смотрела перед собой, поглядела и на Штайнхёгеров, сидевших на диване рядом с привратницей, по-прежнему беспокойных и удрученных, – очень интересно, как пройдет завтрашний праздник. Люди волнуются… – Она посмотрела на господина Смирша – как и господин Ландл, он все время молчал и только озирался кругом.
– На площади Анны-Марии Блаженной и на площади Раппельшлунда скопища людей, – беспокойно сказал господин Штайнхёгер.
– Их полным-полно и на перекрестке у торгового дома «Подсолнечник», – беспокойно и удрученно сказала госпожа Штайнхёгер, – но когда мы шли, люди уже расходились.
– Они снова там, – сказала госпожа Кнорринг и задумчиво поглядела перед собой, – они у Государственной оперы, и на проспекте Дарлингера, и у театра «Тетрабиблос». Они и перед Академией музыки, и перед протестантской часовней на улице Джузеппе Верди, и перед кафедральным собором святого Квидо Фонтголландского. Они и у редакции «Расцвета». А что вы на это скажете? – Госпожа Кнорринг повернулась к господину Смиршу. – Минуту назад мы с вами видели, что творится у редакции «Расцвета»…
– Не знаю, мадам, что и сказать, – пожал плечами господин Смирш, – там всегда люди. Обмениваются марками, говорят о спорте, о трансплантациях, о небе… и на площадях и на улицах в канун именин княгини людей всегда предостаточно, десятилетиями уж так повелось.
– Но сегодня все иначе, – сказала госпожа Кнорринг сухо и, переложив ноты из одной руки в другую, посмотрела на часы у печи, – сегодня люди у «Расцвета» не обмениваются марками. Сегодня там не говорят о фукусах и прочих водорослях. Нынче людей повсюду больше, чем в прошлые годы, а в городе особое напряжение. И ладана нынче как-то меньше, чем прежде.
– Его действительно мало, – беспокойно сказал господин Штайнхёгер, – но говорят, что сегодня развезут по москательным лавкам дополнительные мешки.
– Муж купил ладан вчера, – удрученно сказала госпожа Штайнхёгер, – но москательщик дал ему только четверть кило. Велел сегодня снова прийти. Зато вина вдосталь.
– Вина вдосталь, – кивнула госпожа Кнорринг и прижала ноты к груди, – а ладана мало. Значит, госпожа Моосгабр, завтра вы приступаете к работе у господина Фелсаха. Видно, ждете не дождетесь…
– Завтра приступаю, – кивнула госпожа Моосгабр задумчиво у плиты и налила чаю в три чашки.
– Она завтра приступает, – сказала привратница на диване, – в столовой будет ужин. Отметят приход госпожи Моосгабр, а также именины княгини. Госпожа Моосгабр сама накроет стол, а экономка и этот Оберон будут окуривать и украшать окна, по крайней мере, Оберон не удерет из дому. Вдовец, – сказала привратница и схватилась за шею, – сказал, что в государственный праздник мальчику нельзя выходить из дому. Ведь правда, госпожа Моосгабр, вдовец так сказал? – И госпожа Моосгабр кивнула и поставила на стол еще три чашки чаю.
– Ему нельзя выходить из дому, в сад и то нельзя, и главное – до ужина, – сказала госпожа Моосгабр задумчиво и перенесла изюм на буфет, чтобы на столе было больше места. А потом сказала: – Угощайтесь, госпожа Кнорринг, угощайтесь, господа. Если не очень сладко, в этом кульке – сахар.
– А как вы поживаете, госпожа Фабер? – спросила госпожа Кнорринг госпожу Фабер и вскинула голову.
Госпожа Фабер лишь пожала плечами, кивнула, но продолжала сидеть прямая и холодная, и на ее лице не дрогнул ни один мускул. Наконец она взяла чашку и немного отпила, Штайнхёгеры на диване покивали головой и тоже чуть отпили.
– Леса уже снимают, – сказала привратница, – работам уже конец. После праздника уберут кирпичи, тачку и бочку с известкой, что у двери госпожи Моосгабр. Если бы кто в бочку упал, так промок бы насквозь, а то и совсем утонул бы.
– И ослепнуть бы мог, – сказал господин Штайнхёгер и отпил чаю.
– Теперь у вас, госпожа Моосгабр, будет больше работы, – сказала госпожа Кнорринг и рукой, в которой не было нот, поднесла чашку ко рту и отпила немного чаю, – больше будет работы, если начнете ходить к Фелсахам, а справиться – с этим вы определенно справитесь.
– Госпожа Моосгабр определенно с этим справится, – сказала привратница на диване, – сейчас зимой ей не надо так часто ходить на кладбище, разве что на Душички, ведь вы, госпожа Моосгабр, получите цветы и хвою…
– Я уже получила, – кивнула госпожа Моосгабр, наводя порядок на буфете, где стояла миска с тестом, – я уже получила и убрала свои могилы. Положила цветы и хвою. Ведь день-другой – и будут Душички. К сожалению, не знаю пока, – сказала она, продолжая наводить порядок на буфете, где стояла миска с тестом, – попаду ли я в этом году на кладбище под Этлихом. На кладбище в Дроздов, на могилу мужа. На могилу мужа, возчика на пивоварне.
