бледные глаза на бледном лице периодически посматривали на оба берега, вопрошали, как подсудимый, наблюдающий за присяжными.
Снейк стоял у кромки воды. Он бормотал полную желания отмстить молитву. Линч стоял рядом, его лицо было скрыто под полами шляпы, рука лежала на револьвере, он был готов выстрелить, если из реки вдруг появится злой дух.
Из леса раздался крик. Через несколько секунд из-за деревьев на берегу вылетела крупная хищная птица, ее крылья звенели, как шляпки гвоздей под ударами молотка. Птица приземлилась на сук рядом с головой трупа. Она снова быстро взмахнула крыльями, ища равновесия, а затем сложила их, смотря на людей с вызовом, мрачно и беспощадно. Затем засунула клюв в глазницу и стала клевать содержимое.
Снейк наклонился, поднял камень и бросил его в птицу, но не попал. Потребовалось несколько попыток, прежде чем птица тяжело взлетела и вернулась в лес, заглотив второй глаз.
На щеках Дабла остались две кровавые полосы, наподобие клоунского грима. Линч приказал достать тело. Мужчины уставились в землю, затем один из них вышел из ряда и двинулся прочь, остальные последовали за ним, не обращая внимания на приказ Линча.
Говорят, что позже, когда ушел последний человек, Снейк обратился к Линчу, сказал, что обо всем позаботится, а тот не стал спорить. Говорят, что, оставшись один, карлик вошел в реку и зашагал осторожно, как будто держась руками за поверхность и опираясь на воду, чтобы не упасть. Рассказывают, что он высвободил труп и, не сумев вытащить его на сушу из-за веса и течения, схватил его и стал дрейфовать, пока не выплыл на глубину. Говорят, что эта сцена была похожа на крещение.
Говорят также, что птица вернулась, стала парить над двумя мужчинами, мертвым и живым, но не так, как если бы она хотела что-то еще склевать, нет, она, скорее, желала своей тенью смягчить смерть, которая прикоснулась к тому, кто ее не желал. Говорят, что, когда наступил вечер, Снейк наконец вынес тело на берег реки, что, когда прошла ночь и вернулся дневной свет, он все еще сидел там спиной к засыпанной галькой могиле, бросая мелкие камешки в воду и разговаривая с рекой.
Братьям было совершенно наплевать на гиганта, которого нашли мертвым три дня назад. Они вернулись к возведению форта. Марк продолжал думать о Жюли Бланш. Несмотря на предупреждение Линча, он не сдавался и искал способ вырвать девушку из его лап. Наконец ему в голову пришло решение, которое не подвергнет опасности ее, Матье и всю его семью.
По просьбе Люка Эли пошел с внуками. Сидя на пне, старик опытным глазом наблюдал за ходом строительства, иногда высказывая свое мнение. Давно он не выглядел таким отдохнувшим, почти веселым. В какой-то момент он встал спиной к стройке, опираясь на костыли, как фантастическое окаменевшее животное, его жесткие волосы напоминали терновый венец.
— Пираты! — бросил он, подражая крику попугая.
Люк кинулся к нему.
— Ты тоже слышал? — взволнованно спросил Люк.
— Слышал, — ответил Эли, глядя на небо с серьезным выражением лица.
— Видишь что-нибудь?
Эли смотрел на вечное дитя, кивая, и в глазах у него плясали веселые чертики.
— Ничего не вижу, — сказал Люк.
— Но он где-то здесь, эта сволочь, точно говорю.
Люк крутанулся на месте. Старик сделал вид, что тоже что-то ищет, потом опустил голову, чтобы яркий свет не слепил ему глаза.
— Что это за хрень? — сказал он через мгновение, уставившись на фигуру внизу.
— Видишь его? Где он? — спросил Люк, все еще глядя на небо.
— Вон там! — уточнил старик, протягивая руку и говоря достаточно громко, чтобы остальные могли его услышать.
До этого момента Матье и Марк продолжали работать, рассеянно наблюдая, как веселится дед. Они подошли поближе и увидели странную сцену у реки. Снейк шел вдоль ясеней по берегу. Потом встал на четвереньки, он был совершенно гол. Иногда у него на коже играли тени, похожие на следы проказы, которые тут же исчезали, как бы исцеленные светом дня. Снейк вошел в воду, сложил ладони и утолил жажду, отстраненно посматривая вокруг. Затем отступил назад и вернулся к берегу, где несколько дней назад стояли люди, молчаливо, в религиозном порыве, с выражением на лицах, которое появляется у всех живых при встрече со смертью.
Снейк сел на корточки, свесив руки, как плети, и уставился на образ, которого больше не существовало, кроме как в его памяти, образ тела, застрявшего между двумя камнями, похожими на наросты на чудовищно огромном позвоночнике. Нечувствительный к солнцу, к грязи, к клещам, вцепившимся в его плоть, к ранам на ступнях, к коварной красоте мира, хранящего тысячи опасностей; нечувствительный к самой жизни, потому что он был вне всяких ощущений, он просто переживал то, к чему никогда не готовился, о чем даже не думал, да, он переживал потерю и пустоту. Он методично задышал, читая про себя молитву, которую произносил каждое утро в течение последних трех дней перед водной гладью, отделявшей его от могилы, которую он сложил своими руками, — могилы монументальных размеров и без креста. Его молитва говорила о конце всего сущего и о его неспособности преодолеть боль от невыполненного обещания. Снейк изменился, у него не осталось ничего, отныне у него больше не было имени, он добровольно ушел от людей, так было нужно, он сам так решил; Снейк превратился в скелет, лишенный души, которую можно спасти, он стал безумцем, сидящим на гальке, отполированной волнами и выбеленной солнцем.
Вот что стало с этим человеком, который больше не хотел быть человеком. И если бы Снейк мог закопать себя в могилу, он, вероятно, сделал бы это, прямо напротив Дабла. Мгновение спустя, почувствовав, что за ним наблюдают, он поднял голову и обнаружил на противоположном склоне четыре силуэта, чуть дальше по течению. Он удивился, но не обеспокоился, как будто силуэты были с холмом одним целым. Он уставился на них непроницаемым взглядом, спокойно, ни о чем не думая.
— Уходи, чертов пират! — крикнул Люк, сложив руки рупором.
Снейк отчетливо слышал крики, но оставался на месте, его охватило любопытство. Тени теперь танцевали вокруг, но не накрывали его. Люк нагнулся, поднял камень и изо всей силы швырнул в Снейка. Снаряд упал далеко от цели. Снейк сделал несколько шагов к камню, остановился, наклонился и с бесконечной осторожностью подобрал какой-то другой камешек. Он долго держал его, аккуратно, как будто
