она присоединилась к группе. Гоббо стукнул своим стаканом о стакан Мартина, и немного пены взлетело вверх, как на море у пирса.
— Что думаешь?
Мартин колебался, обеспокоенный присутствием дочери.
— Никто не спрашивает моего мнения.
— Я спрашиваю.
Мартин сделал глоток.
— Ты, должно быть, единственный, кто сможет ему противостоять, — сказал он с ноткой иронии в голосе.
— И ты готов пойти со мной... чтобы противостоять ему?
— Он нам не нужен, — вклинился Лаз.
— Я не с тобой разговариваю, и если тебе это не нравится, можешь идти!
Лаз нахмурился. Гоббо все еще смотрел на Мартина.
— Что скажешь?
— Скажу, что кто-нибудь другой справится лучше.
— Я не кого-то спрашиваю, а тебя.
— Мне нужно подумать...
— В любом случае или так, или никак, — сказал Гоббо, повышая голос.
Мартин почувствовал, что все взгляды устремлены на него.
— Ну что, подумал?
— Я не уверен, что все с этим согласны.
— Конечно, все согласны, не так ли?
Никто не ответил.
— Мы будем делать то, что ты скажешь, — сказал через некоторое время Лаз.
— Что ж, договорились, и ты тоже с нами пойдешь, — сказал моряк, показывая на Лаза своим стаканом.
Тот кивнул. Гоббо допил пиво, затем встал. Пересек зал, и мужчины исчезли, как картонные фигурки, в которых попала пуля в тире. Дойдя до столика Линча, он с высокомерным видом встал перед ним.
— Запомни каждое слово, — сказал он.
— Что такое?
— Когда будешь рассказывать Джойсу о том, что услышал, передашь ему каждое слово, главное, сообщи, что объявлена всеобщая забастовка.
В баре зашумели.
— За кого вы меня принимаете? — спросил Линч.
— Ты же в любом случае ему все докладываешь.
— Никто мне тут не указывает.
— Я не указываю, а утверждаю.
Линч сидел в задумчивости, подозрительно смотря в зал. Рабочие уставились на него, успокоенные словами моряка и его апломбом.
— Я бы на твоем месте принял к сведению, что в ближайшие дни крысы побегут с корабля, — добавил Гоббо с улыбкой.
Линч ничего не ответил, медленно встал и на негнущихся ногах вышел из бара.
Гоббо вернулся на свое место.
— Действительно ли необходимо объявлять забастовку? Может, до этого не нужно было доводить? — спросил Лаз.
Моряк весело на него посмотрел.
— Разве на китов охотятся с помощью зубочистки? — бросил он.
Линч немедленно обо всем доложил Джойсу, разумеется не упомянув, что Гоббо его об этом попросил. При упоминании о забастовке Джойс вцепился в подлокотники, пытаясь изо всех сил сдержать гнев. Линч утверждал, что никто в «Адмирале» не обратил внимания на его присутствие, что он держит ситуацию под контролем. Джойс знал этого человека, он понимал, что Линча трудно не заметить, что он прежде всего ищет выгоды, что он не очень умный и хитрый. Что бы ни случилось дальше, Линч будет служить и тем, и тем, думая, что сможет одурачить обе стороны. Джойс не стал долго его задерживать и отправил обратно в «Адмирал»: Линч должен был передать, что он выслушает требования рабочих в ближайшее время, но только если они заступят на работу.
Вернувшись в «Адмирал», Линч передал сообщение, а затем подошел к стойке, чтобы заказать выпить.
— Нам нужно поговорить, — сказал Гоббо из глубины зала.
— Пожалуйста, говорите, — ответил Линч, оборачиваясь.
— Так вот, мы бы хотели, чтобы ты ушел.
— Я имею право тут находиться.
— Верно, право имеешь, но лучше быть одному, чем в плохой компании, так?
Линч ничего не ответил. Он задумался, с вызовом посмотрел на моряка. Остальные улыбались, когда он выходил из бара, и они бы даже отпустили парочку колкостей, если бы заранее об этом договорились.
Сначала выступил Гоббо, потом Лаз. Дискуссия была недолгой. Моряку не пришлось снова брать слово. Все согласились, что предложение Джойса было неприемлемым.
На следующий день ни один грузовик не выехал из каменоломен. На электростанции было обеспечено минимальное обслуживание, только для нужд населения, чтобы в долине был свет.
Когда-то, поселившись в долине, Джойс дал работу некоторым людям, а затем со временем и всем, так или иначе. Тот, кого тогда считали своего рода мессией, стал эксплуататором и тираном. Вон он, смысл истории. Закончилось ли время Джойса? Было ли начало восстания его собственным концом? Он читал книги о создании империй и об их крахе. Он знал, что слабые всегда в конце концов побеждают, но не за счет того, что стали сильнее, а потому что сильные становятся слабее и против толпы, лишенной разума и страха, ничего нельзя поделать. Знал, что то, что строится, с первого заложенного камня уже предвещает разрушение. Что строители и камни в конце концов исчезают, что только идеи иногда переживают века и катастрофы, нарушая равновесие, каким бы хрупким или устойчивым оно ни было. Джойс построил столько стен, что забыл о силе идей, о том, что надо придумывать новые идеи и поддерживать старые.
Он ждал этого момента с того самого дня, когда впервые снял номер в гостинице. Сидя в кресле в тускло освещенной комнате номер тридцать два, он потянулся к сумке, открыл ее и сунул туда то, что, как он надеялся, ему никогда не придется использовать, затем поставил сумку обратно на пол. Потом встал и вышел из комнаты. Прежде чем покинуть здание, он проверил через смотровое окошко, на своих ли постах охранники, и порадовался, что хорошо им платит. Его интересовало, как долго они будут хранить ему верность, если все пойдет не так, как надо.
Как только он покинул здание, мужчины поприветствовали его. Трое из них вышли встретить и проводить Джойса. Они пересекли улицу, но в здание, где жили его жена и сын, Джойс вошел один. Был вторник.
Джойс узнал голос Изобель по ту сторону двери столовой. Он замер на мгновение, слушая, что она читает Элио:
А я, стоя в ночи, опустив взгляд, наблюдаю
за великой болью, за кошмарными снами,
Провожу ласковой рукой, не касаясь лиц,
Жар спадает, сон становится прерывистым.
И тогда я пронзаю тьму, появляются новые люди,
Земля погружается в ночную тьму,
И я восхищаюсь красотой того, что есть земля.
Переходя от кровати к кровати, я сопровождаю
