Воодушевившись поддержкой ротмистра, Сарбалахов лапнул себя по бёдрам, ища пистолет, вспомнил, что пояса с пистолетом на нём нет (оставил, раздеваясь), он сделал вид, что ищет оружие по карманам.
Томмот подскочил к Угрюмову и схватил его за руки:
— Ротмистр, он же пьян… Не сердитесь, — шепнул он ему. — Мы выпили ещё у Пепеляева…
Угрюмов сбавил тон: генерал-лейтенант не имеет привычки угощать водкой по пустякам…
Поднялся из-за стола и Чемпосов.
— Вечер уже, а мы тут с утра! Пойдёмте! — И подхватил Сарбалахова под мышки.
Томмот осторожно тронул ротмистра за рукав:
— Пожалуйста.
Видя, что все встают из-за стола, Угрюмов тоже тяжело поднялся, опрокинул в рот ещё одну рюмку и пошёл к дверям.
Валерий за столом остался один. Сарбалахов подошёл к Аргылову-старшему.
— Старина! Хоть стол у нас и разладился, уговор остаётся в силе… — заявил он, держа старика за грудки и рыгая.
Чемпосов, обогнув стол, подошёл к Валерию и тронул его за плечо:
— Правильно сделал! Хвалю.
Валерий, не поднимая головы, рыкнул:
— Вон!
Глава двадцать четвёртая
Утром следующего дня, тринадцатого февраля, когда Валерий и Томмот засобирались в штаб, старик Аргылов, будто чуя недоброе, принялся напутствовать их — будьте осмотрительны. Парни почтительно выслушали его, но чувствовалось, спешили лишь избавиться от наставлений.
Возле штаба было людно в это морозное солнечное утро. Шли толки о вчерашней неожиданной отправке офицерской роты навстречу Строду, который, оказывается, обошёл все засады и подошёл чуть ли не к самой Амге. Много толков среди своих знакомых вызывал и Валерий, которого давно уже похоронили и который вдруг воскрес из мёртвых.
— А-а, чекисты! — встретил их полковник Андерс, к которому они пришли согласно предписанию. — Ну, заходите, заходите. Я бы с вами ещё душевно поговорил, вытягивая каждую жилочку в тонкую ниточку, а потом… — он щёлкнул пальцами, изображая два выстрела. — Но наш брат генерал играет в демократа. Детская болезнь… Пройдёт!
По привычке низкорослых, Андерс высоко вскидывал голову, чтобы казаться повыше ростом. Заложив руки за спину, он обошёл вокруг парней, оглядел их, как жеребцов на продаже, и остановился перед Томмотом.
— Господин чекист, с чего это у вас левая щека больше правой?
— От благотворного воздействия вашего кулака, господин полковник!
Валерий бросил на Томмота осуждающий взгляд, а Андерс от неожиданности подскочил. «Ишь, иронизирует, скотина!» — подумал он и сказал:
— «Господин полковник»… Это хорошо! Не то что «товарищ» или, тем более, вот это идиотское «брат». Ты скажи мне, — обратился он к Томмоту, — как я, благородный гвардейский офицер, могу быть товарищем или братом тебе, дикарю?
Томмот пожал плечами.
— Не знаешь? Так вот, подумай, дабы сохранить оставшиеся зубы.
Андерс прошёлся по комнате, приглаживая ладонями жидкие волосы, затем уселся за стол, подобрав под себя одну ногу.
— Слушайте. Приказом командующего вы переданы под моё начало. Аргылов поедет сегодня с группой Сарбалахова на сбор провианта и подвод. А ты, Чычахов, будешь сегодня трибуном. Наш генерал очень любит ораторов. Поедешь с Чемпосовым в наслег и проведёшь агитацию среди населения. Расскажешь людям, как чекисты истребляют всех без разбора, как они занимаются повальным грабежом и насилием, почему ты убежал от красных к нам, — одним словом, не жалея слов, ты должен расписать все ужасы, а затем восславить генерала Пепеляева, прибывшего в Якутию по приглашению самого народа. Поможешь Чемпосову в наборе добровольцев. Записавшихся в дружину добровольцев приведёте с собой. Насчёт вознаграждения в обещаниях не скупитесь. Ну это знает и сам Чемпосов. Понял? Предупреждаю: что-либо не так — пеняй на себя. Иди! А ты останься. — Он ткнул пальцем в Валерия.
На дворе Чемпосова и Томмота ждал солдат с конём, запряжённым в сани.
— У тебя что, винтовки нет? — удивился Чемпосов, увидев, что Томмот не вооружён. — Так не пойдёт! Ещё скажут, что я тебя конвоирую…
Чемпосов куда-то исчез, через некоторое время появился с японским карабином в руках, и они поехали. Возница-солдат сел на передок, а Томмот с Чемпосовым — сзади.
— Как тебя зовут, догор? — спросил у возницы Томмот. Услышав вместо привычного окрика дружелюбный голос, солдат радостно обернулся.
— Лэкес я, Лэкес!
— Хороший парень, — похвалил его Чемпосов. — Будущий командир якутской армии.
— Откуда родом? — опять спросил Томмот, и Лэкес опять обернулся с той же улыбкой.
— Из Болугура.
— В солдатах добровольно?
— Нет, заставил мой господин, бай Борисов.
— Ну, а ты?
— Что я? Вот, служу…
Дорога повела их по реке, вверх по течению на юг.
— Куда это мы? — поинтересовался Томмот.
— А в ближний наслег. В сугулане людей должны собирать. Вообще-то ораторствовать должен был я, но сегодня велено выступать тебе: говорят, будет здорово, если человек, сам недавно бывший в красных, комсомолец, да ещё чекист начнёт крыть своих…
Лэкес при этих словах с удивлением оглянулся на Томмота.
— Какой я оратор! — отмахнулся Томмот.
— В Чека работать приходилось не языком, а кулаками?
— Ни разу не видел, чтобы били…
— Значит, следствие, суд и прочее по законной форме?
— А как же без следствия можно определить, кто виноват, а кто не виновен? Кого и как наказать, определяет не Чека, а суд и трибунал.
— Не били и Аргылова?
— Не били.
— Он же был избит!
— Ы-ы… Не знаю. Спросите его самого.
«Кажется, его приставили наблюдать за мною», — подумал Томмот.
Дорога поднялась на косогор, затем нырнула в лес. Чемпосов ехал, свесив голову, как бы вглядываясь в мелькающую под санями дорожную колею, затем неожиданно заулыбался, вспомнив что-то хорошее.
— Выгнал нас… Это я про вчерашнее. В шею всех! Молодец Валерий, да и только!
— Первый раз вижу человека такого: выгнали его, а он радуется.
— Конечно, радуюсь! Истасканный да облезлый, как старая шкура, а зарится на такую молоденькую! Думает небось: якутишки будут рады… Потаскун! Перед тем как пойти к Аргылову, мы с Сарбалаховым побились об заклад. Я был уверен, что, вот ей-богу, ни за что не согласятся. А старик обеими руками… Ну и человечина — собственную дочь, красавицу, толкает в лапы этого поганца. Ох и люди!
— А что говорил Сарбалахов?
— Был уверен, что не откажут. Угадал, сатана. Урод, родившийся только для счёта душ. И девушку-то знает с детских лет. Был бы человек, пожалел бы. Да, у мёртвого здоровья не спрашивают, а у таких не стоит искать совести. Дай ему только волю, начнёт шерстить и своего и чужого, продаст за грош и отца с матерью. Я это говорю меж нами. Не станешь ведь из уст в уста?
— Не беспокойся, — успокоил попутчика Томмот. — Никогда не кормился этим…
Чемпосов набил трубку табаку, кисет протянул Томмоту. Тот отказался.
— Не куришь?
— Нет. Жил я в сельской местности — табаку не было. Поехал в город учиться, там табак нашёлся бы, но так и не приучился курить. Угости Лэкеса.
Уже намеревшись положить в карман кисет, Чемпосов протянул его вознице. Тот засиял.
— Курение — вроде порока… Был бы подвержен, курил бы. По-твоему выходит, что все баи должны стать порочными курильщиками, а все бедняки — беспорочными… И у меня табак не тюками лежал, когда я подрастал. Мои родители были не богачи, хотя и не голодали. Ты где учился?
— В учительском техникуме. Со второго курса я.
— Тоже вот не удалось окончить реальное — из-за революции и войны.
— Ты с революции… у белых?
— Каких белых? И белые бывают разные, — Чемпосов глянул собеседнику в лицо и усмехнулся. — Белые… До позапрошлого года я вот так же, как и ты, весь свет делил только на красных и белых. Оказалось, вопрос не так-то прост.
— Это как же?
Чемпосов откинулся на задок саней.
— Поближе, поближе садись. И брось сюда своё ружьё — держишь, как божью свечку. Никого не будет в этих местах…
Томмот засунул карабин под санную подстилку и, подстраиваясь так и эдак, улёгся наконец на бок рядом с Чемпосовым. Побои в штабе давали о себе знать на каждой кочке.
— В реальном я сильно увлёкся историей различных народов, — начал рассказывать Чемпосов. — Роясь в книгах, я узнал, что процветание какой-либо нации не всегда зависит от количества народа. Решающую роль тут играют физическая выдержка, моральная стойкость народа, его способность противостоять испытаниям, воля, мужество и стремление к прогрессу. Поэтому в истории имеется тьма примеров, когда даже многомиллионные нации теряли свободу, становились рабами других и исчезали с лица земли, а некоторые народы, даже небольшие числом, умудрялись достичь высот культуры и славы. Не так ли?
— Да, это так…
— Чего-чего, а на муки для якутского племени господь не поскупился. На его долю выпало немало тяжких испытаний, а всё же мы выдержали их и дожили до сегодняшнего дня. Выносливости, терпения и упорства нам не занимать. Не меньше должно быть и стремления к культуре. И я стал думать: почему обойдённому судьбой якуту не зажить по-человечески, не распоряжаться самому своей судьбой? Безмерно я был рад, когда Февральская революция скинула царя с трона. Рад был не только я, ликовали все, вот, думали, настали времена для свободного развития! Затем ещё одна революция, власть захватывают большевики, вспыхивает междоусобица, начинается кавардак. Те самые народы, которые, как ожидалось, должны были дружно двинуться к высотам прогресса, начинают воевать между собой, разделившись на красных и белых. Я вначале не понимал, кто из них прав, а кто не прав. Спустя немного красные вдруг начинают расправляться с людьми, кто побогаче да пообразованней. Попутно в эту кутерьму попадает и моя семья — мы лишаемся всего. С тех пор я и отстранился от красных. Прислушиваюсь к белым — вроде бы неплохи. Кричат, что борются за счастье и процветание народа, за его судьбу. Примыкаю к белым — к прошлогодним и позапрошлогодним. Начинаю приглядываться и вижу, что ни о каком благе народа они и не думают, все преследуют лишь корыстные цели — мстят, сводят старые счёты, рвутся к власти и богатству. Настоящие разбойники с большой дороги. Я и от них в бега ударился. Запутавшись так, сидел схоронясь, и слышу: якуты пригласили вот этого Пепеляева. Достал его призывы, листовки: точь-в-точь мои заветные помыслы! Я вне всяких партий, мне лично ничего не надо, воюю лишь за свободу и счастье народа. Как только захвачу власть, сразу передам самому народу в руки, чтобы он установил самоуправление. Поверил я. Поехал в Нелькан и присоединился к дружине. Вот почему говорю, что и белые не все одинаковы. Прежних-то и белыми называть неохота, — настоящие чёрные бандиты.
