— А, шайтаны, напоролись? Получили по зубам?
Что за черт, знакомый же голос! Алексей обогнул танк и лицом к лицу столкнулся с прохаживающимся там Мамраимовым.
— Рустам!
Тот на секунду опешил, всмотрелся, просиял всем широкоскулым лицом.
— Алеша! Салам, дорогой мой!
Обнялись.
— Оказывается, тоже здесь, на Брянском, Алеша?! Рядом? Где же твое войско?
— Да вот наша работа, — кивнул Алексей на танки.
— Значит, в шестьдесят третьей? Так мы же вам на Зуше дорогу расчищали… Вспоминал ли ты меня? Ташкент? Северо-Западный?
— Да уж вспомнить есть о чем… И как мы не встретились раньше, в обороне?
— А сейчас чем плохо, под Орлом?
— Неплохо и так, на ходу…
— Так надо же что-то придумать и на ходу, Алеша, — искренне забеспокоился Мамраимов. — Как же иначе? Встретились и разошлись? Нехорошо. Не забывай, что я сын Востока… Кто знает, когда еще увидимся?.. Ты где и куда сейчас?
— И сам пока не знаю… Отведены во второй эшелон.
— И у нас передышка. Постой, ты обедал?
И без того исчерна-жгучие глаза Мамраимова воспламенились еще больше. Заговорило его хлебосольство, и, здесь, сейчас, оно не могло не вызвать у Алексея улыбку.
— Ох, дорогой мой, нашел о чем спросить… Пока еще кухни в боевых порядках не двигаются, хоть и полевые. Вот собираюсь ее разыскать.
— А нашу саперную и искать не надо, тут она. Оставайся, хоть накоротке посидим. Сам аллах велит.
— Только не сейчас, Рустам, не сейчас, люди ж у меня…
— А ты где с ними расположился?
— Вон там, за подбитой самоходкой… В буераке…
— Так я тебя найду… Вот только разберусь с делами и найду. Приглашаю ко мне! Договорились? Угощу, как эмир бухарский… Не прощу, если откажешься. Не вздумай обидеть.
Как ни порадовала Алексея эта встреча, однако спустя несколько минут он думал уже не о ней. Вместе с Фещуком выясняли понесенные в ротах потери — убитыми, ранеными. К счастью, они оказались невелики. Но о том, что в первой роте помимо трех тяжело раненных погиб при отражении танковой атаки Морковин, думать было тяжело; к личной горести как бы прибавлялась и горесть Ремизова о своем давнем дружке… Тяжело было думать и о том письме, какое он должен был написать в Новоузенский детдом сестренке Морковина… Наученный горьким опытом, Алексей теперь не спешил отправлять такие письма. Пусть хоть неделю-другую для родных и знакомых продлится обманчивая, зыбкая надежда.
— По-моему, Морковина надо посмертно представить к награде, — сказал Осташко Фещуку. — Обучил ребят стрельбе по смотровым щелям и сам героем держался… Как думаешь?
— Согласен… Представим… — хмуро склонил голову комбат. — В донесении опиши… И Маковку не забудь. Представим тоже. Молодец! Так что давай и о живых…
Да, надо было думать и о живых, о тех, кто остался в строю. Сейчас они покатом лежали на дне буерака у ручья, сваленные изнеможением. Никого не пробудила даже прибывшая кухня. Приехавший вместе с ней Чапля привез увесистую пачку газет. Все свежие. Не только армейская, но и московские за сегодняшнее число. Видимо, доставлены самолетом. В армейской газете корреспонденция Сорокина «За огневым валом»… Алексей подвинулся к Фещуку:
— Про нас… Читай.
Они только-только углубились в чтение, как раздался громкий, полный солдатского рвения возглас:
— Товарищ майор, разрешите обратиться к капитану!
Фещук поднял голову, удивленно уставился на незнакомого молоденького посыльного. Алексей, заметив черные лычки сапера, вспомнил о Мамраимове и засмеялся.
— Да это знакомый прислал. Час назад встретил. Вместе училище кончали. Замполит он в саперном. Тут рядом.
— Так точно! Приглашают на обед!
— Обед? Неужели как у эмира бухарского? — всплыли в памяти Алексея щедрые посулы друга.
— А это будет вам самим видно, товарищ капитан, — смышлено залукавились глаза посыльного.
— Не знаю, как и быть, обошелся бы сейчас и без него. — Алексею и хотелось поговорить с Рустамом, да больно уж не ко времени. — Лучше, пожалуй, в другой раз когда-нибудь…
Но Фещук, заметив колебания своего замполита, вмешался:
— Чего упрямишься? Обещал ведь, наверное? Иди, с саперами дружбу терять не стоит.
— Хорошо, передай, что сейчас буду.
— Приказано сопровождать. Мы теперь на новой резиденции…
— Ну, какой же ты, брат, настырный… Ладно уж, веди, — поднялся Осташко.
Сапер лихо повернулся, зашагал по дорожке, промятой по травянистому склону. Выбравшись наверх, они шли доспевающим полем. Нет-нет да и попадались еще не убранные, затерявшиеся среди хлебов трупы. Наших санитарам разыскивать было трудно — выцветшие гимнастерки солдат издали сливались с уже созревшими золотистыми колосьями. Немецкие, серо-зеленые, бросались в глаза заметнее. А в небе над полем и сейчас не умолкал гул моторов.
— Вот и пришли, товарищ капитан.
Хлеба кончились, и на округлой зеленеющей проплешине Алексей увидел внушительную группу блиндажей — в центре осанистый, большой, а вокруг него на орбите, подобно планетам вокруг главного светила, — меньшие. Но все, как один, добротные, в несколько накатов, с аккуратными козырьками, которыми маскировались поблескивающие на уровне земли оконца. Поверху и сбоку блиндажи были искусно обложены густо затравеневшим дерном, что сделало их совершенно неразличимыми для наблюдения с неба и спасло от бомбового удара нашей авиации, хотя наверняка здесь располагался полевой штаб вражеской дивизии, если не корпуса.
Мамраимов, вероятно, увидел Алексея в окошко еще издали и поспешил выйти, радушно встречал гостя у входа в главный блиндаж. Он прижал руку к сердцу, почтительно склонил голову.
— О, заходи же, заходи, мой желанный, прекрасный гость. Пусть легкими станут шаги утомленных ног твоих, пусть отдохновением наполнится душа твоя, и пусть трижды благословенными будут те тропы, что привели тебя к порогу этой кибитки…
— Послушай, Рустам, а она, эта твоя кибитка, случайно не заминирована? — нарушая ритуал шутливых приветствий, вовсе нешутливо поинтересовался Алексей.
— Неужели ты усомнился в своей безопасности здесь, среди богатырей, которые владеют миноискателями так же легко, как ты своей зажигалкой? Поверь, сиятельный, даже муха не осмелится омрачить тех бесценных часов, которыми ты осчастливишь мой кров.
— Двадцать минут, Рустам, всего двадцать минут, — счел нужным поправить хозяина Алексей.
— Воля твоя, великолепный. Но только умоляю тебя: не спеши считать время, прежде чем сядешь за поджидающий тебя скромный стол.
Введя Алексея в блиндаж, Мамраимов торжествующе следил за тем, какое впечатление произведет на гостя все приготовленное для пиршества. Вина с этикетками на разных языках. Трофейные сардины… Янтарная плитка то ли масла, то ли сыра… Колбасы… Дымившийся с каким-то варевом закопченный котелок выглядел неказистым, бедным родственником на этом парадном смотре.
— Вижу, вижу, как был наш Рустам чревоугодником, так и остался, — с усмешливой укоризной покачал Алексей головой.
— Но теперь не в ущерб нашим армейским запасам, Алеша, — поспешил заметить Мамраимов. — Произошла экспроприация экспроприаторов. Сам понимаешь, саперы в такие сооружения входят по боевому уставу первыми. Так рассказывай, Алеша, давно ты на Брянском?
— С апреля… Прямо из госпиталя…
— Довелось уже побывать? Тяжелое?
— Так, среднее, осколочное… В ногу… Кого еще встречал из наших?
— Представь себе, недавно встретил, когда стояли в Ефремове, Кострова! Помнишь, преподавал партийно-массовую?.. Сейчас начальником политотдела дивизии… Спросил у него про Мараховца… Уехал сразу же после нас на фронт, кажется в Карелию. Комиссарил в лыжном батальоне… Ну, а из нашего выпуска переписываюсь с Оршаковым, он в дивизионной парткомиссии где-то на Воронежском фронте; с Соловьевым, он, как и мы с тобой, замполит в батальоне… О Фикслере я тебе писал?
— А что с ним?
— Подорвался на мине… Весной лежал в Костроме. Но вот что-то молчит…
Рассказывая, Мамраимов откупоривал бутылки и, подняв одну из них, присмотрелся на свет.
— Признаюсь, Алеша, что все эти жидкости я не задумываясь променял бы на один бокал нашего уратюбинского… А это что ж? Вот, например, какой-то доппель, или, тьфу, ниппель… Военфельдшер пробовал, говорит, что полезен для страдающих недостатком кислотности. Нам это ни к чему. Давай лучше проверим коньячок. Кажется, французский. От такого и Евсепян не отказался бы… Помнишь его нотации: «Ах, как вам не совестно! А еще будущие политруки!» Кстати, знаешь, где он? Остался в Ташкенте, подготавливает третий выпуск…
— А Хаким… заместитель наркома из Кара-Калпакии?
— Садыков? Погиб на Кубани… И вот от Цурикова третий месяц ни строки…
