– сидела на нём, как всегда, аккуратно и выглядела чересчур новой, первый раз надетой на выход, что не мешало ему двигаться в ней свободно и непринуждённо, как если бы он всегда носил одно и то же.
Сам Иван никогда себя в новой одежде так не чувствовал. И до Симона он был знаком, пожалуй, лишь с одним подобным человеком, любая одежда на котором, вне зависимости от её назначения и сочетания, имела особенность быть всегда к лицу и впору. Этот человек, бывший командир батальона, где служил Иван, майор, награждённый орденами и медалями, об отваге которого рассказывали легенды, прошёл весь Афган, но, выйдя на гражданку, нелепо погиб в подъезде своего дома от неожиданного нападения не то хулиганов, не то подосланного убийцы – киллера…
Вспомнив майора, Иван взгрустнул и посетовал на себя: давно уже не виделся с боевыми товарищами. Это с ними он прошёл огонь, воду и медные волноводы, как говаривали монтажники связи, а всё остальное…
Всё ему сейчас показалось мелочным и никчёмным. Лица друзей, живых и погибших, вдруг возникли перед ним и тут же потускнели, отодвинулись с укоризной во взоре. Отвернулись, так как это он позабыл о них, а не они о нём.
Он судорожно передохнул.
– Ты чего, Ваня, – участливо спросил Симон. – У тебя что-то случилось?
– Да нет. Так… – с тяжёлым вздохом отделался Иван незначащими словами. – Вспомнилось ушедшее… Святое… Незабываемое… Как когда-то казалось.
И опять вздохнул. Разве незабываемое забывается? А вот он забывает, не вспоминает…
– Понимаю, – посочувствовал Учитель и болванчиком покивал головой. – Такое и у меня бывает. Защемит, заболит… Но что делать, Ваня? Так, к сожалению, устроена жизнь. Не мы её придумываем. Мы её лишь проживаем. И каждый по-своему. Одни легко и быстро, другие же… Ну что ты так на меня смотришь? Разве я сказал что-нибудь новое? Или тебе не понятное?
– Да нет, – всё так же односложно хотел уйти от нечаянного разговора Иван, но в том, каким тоном о жизни было высказано Симоном, чувствовалась такая тоска, такое переживание, что он непроизвольно добавил: – Напротив. Вы с Сарыем подчас открываетесь мне с неожиданной стороны… Вот и появление Манеллы…
– Так что с того? – перебил его Симон.
– Как что? Я же думал, что женщин-ходоков не бывает. Только мужчины удостоены такого дара.
– Вот те раз! Почему это ты так решил?
– Потому что до Манеллы ни одной из них не видел. А от вас даже не слышал, что они вообще есть в природе.
Симон усмехнулся своей кривой усмешкой – одной щекой.
– Теперь увидел и услышал. Ну и как?
Иван замялся.
– А… другие ещё есть?
– Конечно, есть. Не меньше, чем мужчин.
– И все… вот такие, как она?
– Намного хуже! – с необычной проворностью выпалил Симон. – Ты сейчас, наверное, думаешь, это мы их от тебя скрывали и потому не знакомили с ними. Отнюдь, Ваня. Отнюдь. Это они с нами, мужчинами, не хотят контактировать… Нет-нет, погоди! – Симон приподнял руку ладонью к Ивану. – В том, что я сказал, безнадёжная, вот именно, что безнадёжная правда.
– Но почему?
– Ха!.. Ты вот послушал её, ну и как? То-то! А то, почему они с нами не хотят иметь дело… Вот сейчас заявится Манелла – ты у неё и спроси. А я, что бы ты обо мне ни думал, не знаю.
Иван удивился поведению Симона.
Всегда внешне спокойный и выдержанный, сейчас он нервничал, делал ненужные шаги из стороны в сторону, неестественно взмахивал руками, лицо его перекосила незнакомая мина обиженного неизвестно кем и за что человека.
– Вы серьёзно считаете, что в неконтактности виноваты только они? – спросил Иван.
– Я, Ваня, правда, не знаю, кто виноват. Но все наши шаги к сближению с ними разбиваются о нежелание с их стороны иметь с нами какие-либо связи или хотя бы постоянное общение. И так идёт испокон веку. Ты же бывал в древних школах ходоков. И там тоже не видел женщин. Значит, и там было то же самое, что мы имеем сейчас.
– А Манелла? Вы ведь её знаете давно?
– Ха, Манелла… Конечно, мы знаем некоторых из них. Порой даже на дороге времени нос к носу встречаемся. А куда денешься? На то она и дорога. Но всё происходит при таких встречах так же, как у кошки с собакой. А эта… Манелла. Её сюда ничем было бы не заманить. Это она прилетела подобно бабочке на огонёк, дабы на КЕРГИШЕТА, то бишь на тебя, поглазеть и воочию убедиться, что ты не обман очередной со стороны мужчин, дабы их, гордых и независимых, подчинить себе и что-то там ещё с ними, бедными и несчастными, сделать. Кто их знает!?
– Вот-это-да-а, – только и смог выдавить Иван. – А я-то подумал, что она ваша… пассия.
Иван ещё ни разу не видел искренне хохочущего Симона, а тут он предстал перед ним захлёбывающимся и с трясущимися плечами от безудержного смеха.
– Ва-ня-а! – несколько раз повторил он имя ученика, вытирая слёзы с ресниц, прежде чем продолжить вразумительную речь. – Насмешил! Манелла – моя пассия! Ты только ей о том не скажи, – строго предупредил он. – Ты-то здоров, отобьёшься от неё, а мне на дороге времени житья не будет. Она же сущая тигрица. И все её подружки такие же. Они себя даже ходоками называть не хотят, а зовутся временницами. Видите ли, ходок – де – мужское слово. А эта Манелла…
Каждый раз при упоминании имени временницы голос Симона, как заметил Иван, слегка смягчался, что навело ученика на догадку: отношения Учителя с этой женщиной не так просты, какими тот хочет их представить.
– Скажите, Симон. Манелла ведь Вам нравится?
Учитель посерьёзнел лицом до бледных пятен на скулах.
– Да, Ваня, – сказал он с вздохом. – И очень.
– А Вы ей?
– Наверное… – с лёгким унынием отозвался Симон и улыбнулся растерянной улыбкой, от которой Ивану стало его жаль. – Но ты же видел её! Она готова наговорить гадостей любому, тем более, если тот мужчина и каким-то образом попал в сферу её интересов. Её любить – это равносильно уподобиться одному святому. Он якобы воскликнул когда-то… или, по отношению к сегодняшнему дню, ещё воскликнет: «Истинно верую, Господи, ибо это нелепо!» Так и у нас с нею. Вернее, у меня к ней. – Он приостановился, дёрнул досадливо щекой. – Я, Ваня, по сути, из-за неё осел в вашем времени, хотя до того предпочитал первые века этой эры…
Слушая его, Иван, уже в который раз ловил себя на мысли: ходоки – такие же люди, как все живущие на Земле – в настоящем или прошлом. Им присущи те же заботы, радости и горести. И лишь специфические возможности выделяют их из общей массы, но – и только.
– Она тоже из будущего?
Симон отрицательно качнул головой.
– Абориген. У
