– Дорогие гости, хочу сказать несколько слов. Энергия – это двигатель жизни. В Томской области есть нефть, уголь. – Он поджал губы. Затем поправился: – Угля в Томске вообще нет, и нам приходится использовать все больше газа. Скоро мы будем в состоянии полностью обеспечивать энергией несколько областей.
– Браво! – крикнул один из генералов.
– За энергетическую программу! – подхватил Фармер.
– Мораль сей басни такова, что энергия – ключ ко всем тайнам жизни, – продолжал нетрезвый пришелец. – Спасибо, что приехали в Сибирь.
– Я люблю Сибирь! – воскликнул Фармер со своего места на противоположном конце стола.
Олигарх, пошатываясь, отошел. Сначала нам показалось, что он решил удалиться, но он всего лишь сходил себе за стулом. Подтащил его к столу и тяжело плюхнулся.
– Прошу прощения, что вторгаюсь в вашу жизнь. – Он откашлялся. – Я уже немало помогал. Я много вкладываю в культуру и медицину города.
Вокруг него возобновились разговоры. Олигарх, похоже, вел беседу сам с собой.
– Что он говорит? – спросил я переводчика.
– Сейчас рассуждает, почему в России жизнь такая трудная.
В конце концов олигарх куда-то убрел, и вскоре начались финальные тосты и прощания. Все постепенно переместились в вестибюль. Фармер, в русской меховой шапке, прощался с Калининым:
– Я очень расстроился, что не смог присутствовать вчера, но теперь вижу, что все в порядке. Мы ждем от вас приказа выступать.
Когда он по-военному отдавал честь заместителю министра, из боковой двери вновь появился нефтегазовый олигарх, облаченный в одно лишь полотенце, обернутое вокруг бедер. Направляясь в бильярдную, он протопал мимо замминистра, который улыбнулся, пожал плечами и вернулся к прощальным любезностям. Через несколько секунд в вестибюль выбежала директор отеля, пышная дама в деловом костюме и туфлях на высоких каблуках. С крайне встревоженным лицом она устремилась вслед за олигархом. Я не мог толком разобрать, что происходит. Фармер тоже ничего не понимал, но с восторженной улыбкой обернулся, чтобы полюбоваться погоней.
На следующий день мы вылетали в Париж. Когда мы устраивались в холодном салоне Ту-154 (“Неужели до этого дошло? Неужто мы дожили до этого возраста?” – вопрошал Фармер, пока мы укутывали колени самолетными пледами), я задал ему технический вопрос насчет борьбы с туберкулезом, приведя слышанное кое от кого мнение.
– Это верно?
– Любой рассказ пристрастен. – Он улыбнулся мне. – Кроме моих. – И продолжил: – Должен вам сказать, русские мне по душе.
– Не первый раз от вас это слышу, – заметил я.
– Пвизовцы ворчат, что я про всех так говорю. Но это полезно при моей работе – хорошо относиться к людям.
Он принялся перечислять, кому не следует становиться врачами: злыдням, садистам… Затем перешел к “соскоку” с нашего краткого визита в Томск. Суть его речи сводилась к лаконичной лекции о лекарствах. Недорогие препараты второго ряда вот-вот должны были отправиться в Россию, но пока что задерживались из-за разных неувязок. Другие организации, теперь тоже заинтересовавшиеся лечением МЛУ-ТБ в России, все еще ждали дешевых лекарств. Но Фармер и Ким попросили у Тома Уайта 150 тысяч долларов и закупили лекарства – по высоким ценам – в достаточном количестве, чтобы безотлагательно начать лечение нескольких дюжин больных МЛУ-ТБ в Томске. Зачем так делать? Зачем сейчас тратить 150 тысяч на лечение тридцати семи человек, если можно немного подождать и потом на эти же деньги вылечить сотню? Видите ли, ответил Фармер, позволить себе ждать снижения цен могут руководители проектов, но далеко не все пациенты.
– Чтобы остановить эпидемию, потребуются ресурсы, – сказал он. – И если на покупку ресурсов нужны деньги, пожалуйста. Мне все равно, какие средства использовать. Хоть ракушки каури.
Вскоре Фармер уснул. Он продремал почти всю дорогу до Уральских гор, а я тем временем пытался переварить его высказывания о деньгах. У меня возникло подозрение, что ПВИЗ, вероятно, обречены на вечные финансовые трудности, ибо Фармер и Ким органически неспособны придерживать деньги – ждать снижения цен на лекарства, пока МЛУ-ТБ убивает российских заключенных, или копить на целевой фонд для “Занми Ласанте”, пока крестьяне Гаити умирают от СПИДа. Их подход к делам, особенно к финансам, выглядел со стороны абсолютно непрактичным, и все же он, похоже, работал.
Фармер путешествовал еще больше обычного: по знакомым местам, таким как Перу и Сибирь (однажды он проделал весь путь из Гаити в Томск ради двухчасовой встречи, которой остался очень доволен); в Париж, где он согласился читать престижный курс лекций, чтобы почаще бывать с Диди и Катрин; в Нью-Йорк, где он выступал в суде в защиту больного СПИДом гаитянина, которому грозила депортация. Он посещал десятки университетов и колледжей в Америке и Канаде, проповедуя свою священную ПДБ (преференцию для бедных), участвовал в международной конференции по СПИДу в ЮАР, где вступил в пререкания с сотрудником Всемирного банка. (Африканцы должны научиться сдерживать свои сексуальные аппетиты, заметил банкир, и Фармер ответил: “А я хочу поговорить о других банкирах, не из Всемирного банка, а вообще. Сдается мне, маловато у них в жизни секса. Иначе зачем им так усердно на…вать бедных?”) Ездил он и в Гватемалу наблюдать за эксгумацией. (“Партнеры во имя здоровья” нашли спонсора для проекта ETESC по психологической поддержке местных жителей. Проект заключался в эксгумации из братских могил и подобающем захоронении индейцев майя, уничтоженных гватемальской армией.) Однажды, вскоре после того как он упал в Канжи, сломав одновременно руку и копчик, Фармер практически облетел планету, направляясь в Азию по туберкулезным делам.
Я держал с ним связь по электронной почте – он писал почти каждый день, – а иногда мы и встречались. Как-то раз в Сан-Кристобале, в Чьяпасе, мы с Офелией стояли и смотрели с небольшого расстояния, как долговязый худой бледнолицый в черном костюме энергично шагает по узкому тротуару, ловко огибая торгующих всякой мелочью темнокожих женщин в индейских шалях. По мнению Офелии, он смахивал на загадочную персону в начале романа Грэма Грина. Кто этот человек в помятом костюме, куда он так торопится? Не думаю, что правдивые ответы устроили бы романиста. Фармер предпринял это путешествие с целью убедить крошечный мексиканский форпост ПВИЗ распространить свою здравоохранительную деятельность на нищие, беспокойные деревеньки Чьяпаса – и в случае успеха им с Джимом и Офелией предстоял дополнительный сбор средств. А сейчас он торопливо шел по улицам Сан-Кристобаля, чтобы вовремя успеть в наш отель к телефонному интервью с лос-анджелесской радиостанцией, интересовавшейся его взглядами на проблему СПИДа.
Как и прежде, он периодически возвращался в Бригем отрабатывать очередной месяц. Мне довелось стать свидетелем нескольких примечательных случаев. Из больницы Мэна в Бостон переправили мексиканского гастарбайтера, страдавшего от гангрены Фурнье – этот недуг впервые был описан в XIX веке во Франции как “молниеносная гангрена мошонки”. После хирургического иссечения мертвых тканей промежность и живот мужчины выглядели как туша на скотобойне, и кое-кто из врачей считал, что пора поместить его в хоспис на паллиативное лечение. Но Фармер жизнерадостно сказал: “Он еще на своих ногах отсюда выйдет”. Спустя месяц мужчина вышел из больницы.
В Бригем поступил молодой человек, аспирант, на самом пороге смерти. Вызвали Фармера, и он немедленно нашел ошибку в диагнозе бригемских врачей. Это токсический шок, сказал он и назначил другие лекарства. Две недели спустя парень лежал на койке в горячечном бреду, его трясло до того сильно, что я от двери слышал, как у него стучат зубы. Кончики пальцев на руках и ногах больного почернели. Глядя на него и размышляя о том, что он вряд ли доживет до утра, я услышал, как Фармер говорит его родителям:
– Следующие две недели будут нелегкими, но худшее уже позади. Он еще выйдет отсюда на своих ногах.
Рыдающая мать ответила:
– Мы вам верим. Спасибо вам огромное.
Через две недели отец юноши интересовался, как он может отблагодарить Фармера. Не купить ли ему машину?
Однажды вечером, когда Фармер ехал по вызову к бостонскому пациенту, зазвонил мобильный телефон.
– Пол Фармер, инфекционные заболевания, – сказал он в трубку.
Насколько я понял, звонил коллега-врач, просил совета.
– Ага, ясно, – пробормотал Фармер. Затем спросил: – А какая именно обезьяна?
Работа в Бригеме доставляла ему столько удовольствия, что иногда он вслух задавался вопросом, не следует ли от нее отказаться. Каждый день приносил новые интересные случаи, и так приятно было работать в больнице, где персонал и оборудование соответствуют высочайшим современным медицинским стандартам, где можно отправить пациента на биопсию мозга, не собирая денег на оплату процедуры. Как врач, он заряжался энергией во время этих бостонских передышек, но назвать их отдыхом уж точно нельзя. Офелия, заметив, что его костюм выглядит как подобранный на помойке, но понимая, что в магазин Фармера не вытащить, вручила ассистентам сантиметр. Однако Фармер за весь месяц ни разу не простоял на месте достаточно долго, чтобы они успели снять с него мерки, и покинул город все в той же одежде.
