Я сглотнула.
Его глаза подозрительно сузились.
— Впусти меня, malyshka. (прим.пер: Малышка)
Я впустила, хотя это и не входило в первоначальный план. Он направился в мою спальню, как делал это каждую ночь, и я глубоко вздохнула, чтобы найти хоть какую-то решимость, прежде чем последовать за ним. Подойдя к нему, он уже снимал часы.
— Мы должны прекратить заниматься сексом, — выпалила я.
Он даже не взглянул на меня, пока возился с запонками.
— Нет.
— Нет?
— Именно это я и сказал.
Я покраснела.
— Ты не можешь просто сказать «нет», Кристиан.
— Назови мне хоть одну вескую причину, почему мы должны прекратить, — сказал он, расстегивая рубашку, все ближе открывая эту дурацкую счастливую дорожку внизу живота.
— Потому что! — пробормотала я. — Боже, может, ты перестанешь раздеваться?
— Потому что этого недостаточно.
— Прекрасно! Я могла бы назвать целый список причин размером с роман. Мой гранде карамельный Мокко, например....
— Я ждал весь день, чтобы трахнуть тебя, Джианна. Я не мог думать ни о чем другом, кроме тебя. Ты закончила говорить?
Жар в его глазах просочился в мою кровь и притупил мой гнев.
Я сглотнула.
— Клянусь, это как разговаривать с бетонной стеной.
Он провел большим пальцем по моей щеке.
— С кирпичной стеной.
Теперь на нем не было ничего, кроме трусов, тепло его тела обволакивало мое и перехватывало дыхание.
— Не говори мне «нет», malyshka. (прим.пер: Малышка)
Его голос был таким глубоким и почти отчаянным, словно он не знал, что с собой делать, если я ему откажу.
Жаль, что я не могу сказать, что стою на своем.
Но как только он поцеловал меня, пообещав трахнуть прямо в губы, все было кончено.
Глава 26
Джианна
Стон вырвался у меня, пока я натягивала белые узкие джинсы на бедра. Я вздохнула с облегчением, как только они были надеты, только для того, чтобы мое настроение упало, как лопнувший воздушный шар, когда я поняла, что не могу застегнуть их.
— Нет, — простонала я.
Я изо всех сил старалась снять их, проклиная Вэл за то, что вчера нас выгнали с занятий по йоги. Мне, конечно же, необходимы физические нагрузки. И отказ от шоколада просто не был реалистичным вариантом.
Был уже Октябрь. Листья падали оранжевыми и красными каплями, и лето теряло свою потную власть над Нью-Йорком. Я взяла такси до клуба, где должна была встретиться с Еленой. Она организовывала вечеринку в честь рождения ребёнка своей сестры, и я вызвалась помочь. Понятно, что в эти дни я сделаю все возможное, чтобы отвлечься от грязного голубоглазого федерала. Он был таким напряженным и всепоглощающим, что я задалась вопросом, сколько девушек, с которыми он был, все еще тосковали по нему. Эта мысль вызвала прилив ревнивого жара в моей груди, хотя теперь я знала, что была другой.
Прошлой ночью, после самого интенсивного сеанса секса по миссионерски, который у меня когда-либо был, положив голову на его колотящееся сердце, я спросила:
— Со сколькими девушками ты был больше трех раз?
На мгновение мне показалось, что он не собирается отвечать.
— Не задавай вопросов, на которые уже знаешь ответ, malyshka. (прим.пер: Малышка)
Это была одна.
И это была я.
Это знание шевельнуло тяжелое чувство в моей груди. Чувство, которое было слишком близко к панике, но достаточно далеко от меня.
Елена сидела за столиком, на котором были разложены брошюры по организации питания и вечеринкам, и говорила своей парящей матери:
— Нет, мама, она не любит розовый.
Селия всплеснула руками.
— У нее будет девочка, Елена!
— Она хочет, чтобы все было в зелёном цвете.
— Зелёном?
Я решила дать им закончить этот разговор и налила себе стакан холодного чая из кувшина на стойке.
— Вот что я тебе скажу, поделись со мной своим любимым напитком. Я отвезу тебя домой и приготовлю самый лучший, который ты когда-либо пила.
Я улыбнулась.
— Мне нравится, очень оригинально. Тем не менее, все могло бы пройти более гладко, если бы ты не жил со своим дядей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Бенито Абелли предлагал новую нелепую линию пикапа каждый раз, когда видел меня с тех пор, как мы впервые встретились. Это было весело и безобидно, и обычно вызывало улыбку на моем лице.
Кузен Елены прислонился к барной стойке рядом со мной.
— Подвал полностью мой, детка. Даже имеет свой собственный вход.
Я рассмеялась.
— Ты действительно знаешь, как соблазнить девушку. Хотя на самом деле я не из подвальных.
Он заправил прядь волос мне за ухо.
— А что ты за девушка?
— Взбалмошная.
В его голосе слышался едва заметный скрежет зубов.
Я напряглась.
Потому что это слово пришло от мужчины, с которым я спала всю последнюю неделю. Тот, который мыл мне волосы и возвращался к Русскому языку, когда трахался. Я поймала его фигуру в зеркале бара, когда он проходил мимо меня.
Он только что оскорбил меня.
Мы делали это все время. Раньше мы только этим и занимались. Но теперь, это было похоже на... предательство. Тревожное чувство скрутило мой желудок.
— Ой, — пробормотал Бенито.
— Он имеет в виду «идеальная», — сказала я. — Он явно перепутал термины. Легко перепутать, когда в твоей голове столько воздуха.
Если бы взгляды были осязаемыми, то тот, которым он одарил меня, прежде чем исчезнуть в коридоре у входа в подвал, был бы резким шлепком по моей заднице.
Я видела его голым и слышала, как он кончал, но в одежде, на людях, наши различия были очевидны. Он, холодный, строгий профессионал. Я, безработная, взбалмошная девушка, которая все еще пыталась наладить свою жизнь.
Я осталась в клубе на час, пытаясь помочь Елене и ее маме найти общий язык между их спорами, но, к сожалению, не было цвета между розовым и зеленым, который был бы достаточным, так что спор зашёл в тупик.
Когда я посмотрела на часы, приближающиеся к девяти вечера, в моей груди нарастало беспокойство. Я не знала, чего ожидать от него, когда он приедет. Будет ли он вести себя так, словно сегодня ничего не произошло? У меня было больше уважения, чем позволять ему оскорблять меня публично, а потом трахать наедине, верно? Тем не менее, это создало границу, напомнившую мне, что это просто секс. И за последние несколько дней то, что он сказал мне, размыло грань.
Но по мере того, как тикали часы, возникало смутное сомнение, что, возможно, он понял, насколько мы разные, и решил покончить с этим.
Девять превратилось в десять, а десять в одиннадцать.
Он так и не пришел.
