— О чем речь, отвезу, конечно! Но если я спущусь на машине к вам вниз, то тоже застряну…
— Нет, нет, только до верха проселочной дороги, сможешь? А я ее туда донесу.
— Ладно, ладно. А ты уверен, что сможешь ее донести?
— Идем скорее, прошу тебя, у нас нет времени!
Динни снова исчезает в темноте. Я хватаю ключи от машины, куртку, медлю буквально секунду, думаю, что надо бы предупредить Бет. Но она, должно быть, давно спит, а у нас нет времени на долгие объяснения. Я сую в карман мобильник и со всех ног бегу к машине. Дождь хлещет по ветровому стеклу — это не струи, а целый поток. Пока я добежала от дома до машины, плечи вымокли насквозь. Я тяжело дышу, совсем задыхаюсь. Трясущимися руками тычу ключом в зажигание и не попадаю. Нужно взять себя в руки. Стараюсь успокоиться. Подъездная аллейка вся в лужах, и я, подняв море брызг, выезжаю на шоссе с включенными на полную мощность дворниками.
Когда я добираюсь до проселочной дороги, их не видно. Включаю дальний свет, лучи шарят по ряду деревьев, уносятся вдаль, к лагерю. Поскальзываясь, я спускаюсь вниз по тропинке. Земля вязкая, под ногами путается трава и втаптывается в грязь. Я слышу в темноте, как в кронах шумит ветер. Деревья бушуют, будто невидимый океан. Останавливаюсь там, где кончается свет фар, и вглядываюсь во мрак. Дождевая вода заливается мне сверху в башмаки. Наконец они появляются, идут очень медленно, и я, устремившись навстречу, вижу, как Динни оступается и падает на одно колено, но балансирует, стараясь удержать равновесие, с беременной девушкой на руках. Хани мертвой хваткой вцепилась ему в плечи, страх свел ее пальцы.
— Ты можешь идти? — поравнявшись с ними, спрашиваю я у Хани. Она кивает, на лице гримаса. — Динни, опускай ее. Ставь ее на ноги!
Он ковыляет к обочине, ставит Хани на землю и поддерживает под руку. Секунду она стоит прямо, потом сгибается пополам и кричит.
— Черт! — воет она.
Я беру Хани за другую руку, и ее ногти впиваются мне в кожу. Лицо облеплено мокрыми волосами.
— Все неправильно… все как-то не так, — стонет она.
— У нее отошли воды, бесцветные, — сообщает мне Динни.
— Я не знаю, что это значит! — кричу я.
— Это значит неприятности. Ребенку грозит опасность, — объясняет он. — Это значит, нам надо пошевеливаться!
Но Хани все еще стоит, согнувшись пополам, теперь она плачет навзрыд. От боли или от страха, я не могу определить.
— Все будет хорошо, — убеждаю я ее. — Послушай меня, все правда будет хорошо. Ты уверена, что сможешь идти? Машина здесь рядом.
Зажмурившись, Хани кивает. Она дышит так, как будто у нее не легкие, а кузнечные мехи. У меня стучит сердце, но я сейчас я собрана и спокойна. У меня есть цель.
Мы добираемся до машины и кое-как устраиваем Хани на заднем сиденье. Мне при этом приходится встать на колени в грязь. Хани вымокла до костей, бледная, ее трясет.
— Я поведу. Ты помоги Хани, — распоряжается Динни, направляясь к водительскому месту.
— Нет! Ей нужен ты, Динни! И это моя машина. А на мокрой дороге руль немного заедает. Безопаснее будет, если я сяду за руль, — кричу я.
— Дьявол, да садитесь же за руль уж хоть кто-нибудь! — вопит Хани.
Протиснувшись мимо Динни, я усаживаюсь на водительское сиденье, а он карабкается на заднее. Едва не заехав в кювет, я выруливаю, и начинается слалом по проселочной дороге, а потом мы выезжаем на трассу.
Мы едем в Дивайзес, я веду на максимальной скорости, на которую решаюсь, щурясь и вглядываясь в обступающий нас туннель дождя. Но, увидев в зеркало Хани, лежащую на заднем сиденье, сбрасываю скорость. Даже не знаю, как лучше. В перерывах между схватками она плачет тихонько, как будто про себя. У Динни очумелый вид.
— Уже недалеко, Хани! У тебя все будет отлично, даже и не бойся! Они примут твоего ребеночка раньше, чем ты успеешь сосчитать до трех, — ору я, поглядывая на нее в зеркало. Очень надеюсь, что я не лгу.
— Уже недалеко? — всхлипывает она, ее умоляющие глаза ловят мой взгляд в отражении.
— Пять минут, честно. Сейчас о тебе позаботятся, и о малыше тоже. Все будет прекрасно. Правда же, Динни?
Он подпрыгивает, как ужаленный. Косточки на его кулаке, обхватившем руку Хани, побелели.
— Точно. Да, точно. Все будет хорошо, малышка. Только держись.
— Вы уже придумали, как назовете? — спрашиваю я. Мне хочется ее отвлечь. От страхов, от холодной мокрой ночи, от боли, из-за которой ее лицо блестит от пота.
— Ну… я думаю… хм… думаю… если мальчик — Каллум. — Она пыхтит и замолкает, лицо искажается от нового приступа боли.
— А если девочка? — не отстаю я.
— Девочка… если девочка… Хайди, — выдавливает она, стараясь сесть прямо. — Я тужусь!
— Нет, погоди! Погоди! Мы уже почти приехали! — Я что есть силы жму на газ, а прямо перед нами поднимается оранжевое зарево городских огней.
Я торможу перед дверями больницы, Динни выскакивает из машины прежде, чем я успеваю остановиться. Назад он возвращается с помощью и с креслом-каталкой.
— Ну вот, Хани. — Я оборачиваюсь назад, беру ее за руку. — Теперь все будет в полном порядке.
Она сжимает мне руку, а по лицу градом катятся слезы, и нет на нем ни следа былой враждебности, презрения, подбородок не вздернут. Сейчас она еще больше похожа на ребенка. В наступившей на миг тишине дождь стучит по крыше машины, потом открывается задняя дверца, и Хани осторожно извлекают, а она кричит на них, осыпает проклятиями, и мы все вместе устремляемся в здание, щурясь от яркого света. Я тоже бегу за всеми, по трем шумным коридорам, через множество дверей, пока окончательно не перестаю ориентироваться. У последней двустворчатой двери кто-то останавливает меня и Динни. Мне на предплечье ложится рука, мягко, но решительно.
— Извините, но дальше разрешается идти только отцу ребенка. Вы можете подождать внизу, там рядом с вестибюлем есть комната ожидания, — объясняет мужчина, показывая за мою спину, туда, откуда мы пришли.
— Вы — партнер Хани? — спрашивает он у Динни.
— Да, то есть нет. Я ее брат. У нее нет партнера, — сбивчиво отвечает он.
— Ясно. Тогда пойдемте.
Они исчезают в дверях, створки которых еще долго раскачиваются, поскрипывают и стукаются друг о друга, раз, два, три. Вместе с ними замедляется мое дыхание, потом они застывают на месте. Динни — ее брат.
Часы на стене в точности такие же, как в школе, в моем классе. Круглые, из белой с легкой желтизной пластмассы, тонкая красная секундная стрелка, подрагивая, нарезает круги. Когда я опускаюсь на зеленый пластиковый стул, они показывают без десяти час. Я слежу за стрелкой, поражаясь, как это мне ни разу не пришло в голову, что у Динни может быть сестра. Тогда, в детстве, ее еще не было, и я не подумала, что она могла появиться. Они совсем не похожи. Я роюсь в памяти, перебираю события, пытаюсь вспомнить, касались ли они друг друга, или смотрели друг на друга, или разговаривали, как супруги или близкие люди. Нет, такого не было, конечно. Во мне поднимается волнение при мысли, что Динни не принадлежит ей и это не его ребенок. Я ощущаю робкую надежду.
Половина четвертого, а я до сих пор одна в комнате для ожидания. Время от времени по коридору кто-то проходит, шаркая ногами по кафельному полу. У меня затекли ноги от долгого сидения. Я проваливаюсь в дремоту. Мне снится лагерь Динни, стоянка в солнечный день, это начало лета, от ветра с цветущих деревьев дождем осыпаются лепестки, солнце отражается от металлических решеток автофургонов и бьет в глаза. Дедушка Флаг дремлет в кресле — ветер колышет концы его угольно-черных волос, а сам он совершенно неподвижен. Его разморило, и он обмяк, но вдруг открывает глаза и смеется чему-то, что ему сказали. Громкий гулкий хохот из недр груди. Неизменная потрепанная шляпа, низко надвинутая на лицо, а из тени поблескивают темные глаза. Высокие скулы обтянуты кожей, все лицо в глубоких морщинах. От постоянного пребывания на свежем воздухе загар у него шоколадного цвета. Летом руки у Динни становятся точно такими же.
В то лето, когда все случилось, дедушку Флага то и дело дергали полицейские. Он смотрел на них своим спокойным, проницательным взглядом. Полисмены заставляли всех отгонять свои фургоны, они снова и снова отъезжали со стоянки, ревя моторами, в клубах дизельного дыма. Один трейлер, принадлежавший человеку по имени Берни, никак не хотел заводиться, требовался буксир. Микки и еще один мужчина уперлись плечами и сдвинули его с места, выполнили то, что от них требовали, хотя трейлер Берни был достаточно высоким, чтобы с легкостью увидеть все, что находилось на земле под ним. Я спросила маму, что они ищут. Свежую землю, ответила она коротко, а я не поняла.
Услышав, что мимо дверей кто-то прошел, я поднимаюсь. Это Динни, идет не торопясь. Я выбегаю в коридор:
— Динни, что случилось? Все в порядке?
