— Ребята, — сказал Хольвин, — погодите загадывать. Есть еще один важный момент… Проснись, Мэллу!
— Я не сплю, — мурлыкнул кот. — Я слушаю. Вы о лосях все…
— Там стреляли не только лосей, — сказал Хольвин. — И там до сих пор находятся живые звери. Пленники. Я думаю, тот медведь, которого унюхали волки, который сидит там в клетке, это тот самый медведь, Локкер. Его берлога с прошлой осени заросла. Я думал, он погиб от какой-нибудь несчастной случайности… мне не пришло в голову, что его до сих пор не заменил другой…
— Что в этом такого? — проурчал разбуженный Мэллу с досадой. — Один медведь, другой медведь… Мне не нравятся медведи, лось и собаки их вообще терпеть не могут — так какая разница, что там, с этим медведем…
Хольвин распушил его бакенбарду.
— Видишь ли, городской кот… медведи, конечно, никем не любимы, они свирепые, угрюмые и одинокие по натуре звери… но медведи — это очень важно для леса вообще, а тот медведь, о котором идет речь — это очень важно в частности. Я чувствую, но не умею тебе это объяснить. Вот Локкер с Рамоном могли бы — они его видели.
— Что лось может знать о медведе? — фыркнул кот.
Рамон с Локкером переглянулись.
— Он смотрит как-то внутрь, — сказал Рамон, прижавшись к ногам Хольвина и лося крепче.
— И видит… — Локкер запнулся, содрогнувшись от воспоминаний. — Зеленого видит.
Это произошло давным-давно, в конце того самого лета, когда лосенок впервые подошел к дому Хольвина. Локкер прекрасно помнил все в красочных подробностях.
День кончался жаркий-прежаркий.
Ранним вечером, устав от жары и спрятавшись от потока солнца, раскаляющего шерсть, Рамон и Локкер в Старшей Ипостаси лежали на животах в самой чаще кустов с желтыми кисточками соцветий, где стояла благословенная тень. Они вдвоем пытались читать букварь для щенков. Это лосенка забавляло.
Не то, чтобы Локкер не знал, что такое книги — мама показывала ему буквы. Но лесные звери, если и учатся когда-нибудь грамоте, то, во всяком случае, не по книжкам, апробированным советом зоопсихологов Лиги. Буквы в них складывались в странные слова. Локкер удивлялся, следя глазами по строчкам.
— «У Бена есть нюх», — читал Рамон по слогам, нервно позевывая и вздыхая в паузах. — «Он взял след… След был свеж».
Локкер перекусил веточку, которую жевал, и сдержанно хихикнул.
— Рамон, вот глупость! Как же можно взять след? След — он на земле, вплюснут в нее… Как этот Бен его выковырял?
Рамон посмотрел сердито и насмешливо.
— Выковырял, ха! Он его унюхал, след. Свежий сильный запах. Теленок!
— Я не теленок, — возразил Локкер, сломав новую веточку с кисловатыми терпкими листьями. — Телята у коров. А если унюхал — то так бы и писали, что унюхал.
Рамон подтолкнул к нему книжку.
— Читай дальше.
Локкер потянулся.
— Не хочется. Жарко… и написаны пустяки какие-то…
— Ну давай… до конца. И попросимся купаться.
— Это тебе велели читать, — сказал Локкер, но придвинул букварь к себе. Над буквами, крупными и черными, как жуки, на цветной картинке играли щенята в Младшей Ипостаси. На нарисованном заборе сидел пушистый котенок и сердито смотрел на играющих. Локкер повел по строчкам пальцем, разыскивая потерянное место.
Рамон нетерпеливо ткнул в книгу.
— Да вот тут, вот!
Локкер сосредоточился, принялся разбирать слова:
— «Чука лает на кота. Кот мал. Фу, Чука, фу!..» — не стерпел и прыснул. — Пойдем купаться, Рамон. Ты не будешь лаять на котят?
Рамон выхватил у него букварь и вскочил. Локкер встал и отряхнул с живота прилипшие травинки — он даже не пытался успевать за суетливым щенком.
— Ну идем же, идем! — Рамон потянул его за рукав.
Локкер улыбнулся его нетерпению.
— Почему ты со мной? — спросил он. — Почему не со щенками? Они же все понимают и не смеются.
— Ты интересный, — сказал Рамон, раздвигая ветки. — И с тобой делить нечего. Ты — зверюга спокойный, веткожеватель.
Локкер рассмеялся.
— О да, я спокойный зверюга. Здорово.
Они выбрались из кустов и отправились к псарне.
На всем мире лежала золотая жара. Сад изнемогал от зноя; листва казалась вялой и какой-то утомленной. Выйдя в мощеный двор, Локкер присел потрогать горячие камни брусчатки.
— Вода должна быть теплая, — сказал Рамон, следя за ним. — Теплая-претеплая, как суп. Мама! Мама!
Его мать, Ида, в Младшей Ипостаси очень крупная сука великолепной породы, черно-седая ищейка, с блестящей шерстью, с умной лобастой мордой, суетливо выскочила из-под навеса, где в тени отдыхали и обменивались неспешными мыслями старшие в Стае, и перекинулась точно таким же торопливым кувырком, как сам Рамон. Оказалась загорелой плотной женщиной с строгим и несколько озабоченным лицом. Стремительно подошла, наскоро обнюхала Рамона, хмуро спросила:
— Что вопишь? Закончил? Голоден?
Рамон прижался головой к ее животу, внюхиваясь в запах, исходящий от ее серебристо-черной трансформированной шкуры.
— Нет, мы — не есть. Мы — гулять. Мам, мы на пруд пойдем.
Ида взяла книгу у него из рук.
— Смотри, я проверю. Ты — будущий служебный пес, не дворовой пустобрех. Надо многому учиться, и человеческому тоже. Неизвестно, как жизнь обернется.
Рамон зевнул с присвистом:
— Мам, ну не сейчас! Жарко!
Ида окинула оценивающим взглядом и его, и лосенка, стоящего в стороне с неизменной изгрызенной веточкой в руках, и усмехнулась.
— Нашлись товарищи… Идите уж. Смотри, холодную овсянку будешь хлебать.
— Все равно теплую в такую жару не хочется, — фыркнул Рамон. — Лось, пошли!
Хотелось бежать — а для хорошего бега нужны четыре ноги. Локкер перекинулся, с удовольствием услышав, как копыта звонко стукнули по гладкому камню. Спустя мгновение щенок уже летел впереди — но Локкер не пытался его перегнать только потому, что не знал дороги. Кто-то из младших в Стае гавкнул вдогонку — но следом не побежал: щенята увлеченно гоняли по двору мяч. Локкер даже не шарахнулся от лая.
Он уже потихоньку начал воспринимать дом и двор Хозяина, как тихое убежище, где можно пережить внезапно обрушившееся несчастье.
Вслед за Рамоном Локкер выскочил из ворот — и они вдвоем помчались по тому самому полю, которое по ночам казалось таким загадочным, туманным и невероятно огромным, а днем оказывалось просто обширной пустошью, заросшей высоченной травой, вкусными одуванчиками, уже давным-давно опушившимися и облетевшими, и желтыми цветами сурепы.
На пустоши косили траву козы — готовили себе запас на зиму. Они не пользовались электрическими косилками — простые косы казались им надежнее, с этими нехитрыми инструментами козы управлялись с крестьянским проворством. Тяжелая сочная трава ложилась под лезвия волнами, распространяя сладкий зеленый запах.
Поодаль, в подсохшей копнушке сидел молодой козел и курил дешевую папиросу. Кто-то из взрослых когда-то говорил Локкеру, что козы порой бывают подвержены дурным человеческим привычкам. Правда.
Локкер притормозил, перекинулся и подошел. Козы остановились и уставились на него насмешливыми светлыми глазами; их шкуры покрывала такая длинная мохнатая шерсть, что Локкер посочувствовал — жарко, наверное.
— Эвон… — задумчиво сказала худенькая белая козочка, смахнув со вспотевшего лба бесцветный чубчик. — Ишь, пришел, глядите-ка…
— Я давно вам хотел сказать спасибо, — смущенно сказал Локкер. — За сено. Только я сено не ем. Но все равно…
Козы прыснули. Козел поплевал на пальцы, тщательно затушил окурок и подошел. На его простецкой физиономии с розовым горбатым носом и скудной белесой бородкой нарисовалось добродушное любопытство.
— Ты чаво, — спросил козел, дружелюбно ухмыльнувшись, — жить тут, что ль, останешься? Ась?
— Наверное, — пробормотал Локкер, смущаясь еще больше.
— Ништо, — козел удовлетворенно кивнул. — В лесу-то, небось, страшно одному, ась? Я говорю, там же, в лесу…
— Да пойдем же! — гавкнул набежавший Рамон. — Он сейчас заведет! Он же часами может блеять, пойдем!
Серая с черным хмурая коза неодобрительно покачала головой.
— Я пойду, — еле выговорил Локкер, не в силах глаз поднять от смущения. Он так и перекинулся не глядя — но козы рассмеялись, а не рассердились.
— Ишь, стеснительный! — фыркнула белая козочка, а козел напустил на себя суровый вид и прикрикнул:
— Ну, чаво встали, бабы! Само не сделается, нет! Что зимой в рот положим, ась?
Дальше Локкер не слушал. Рамон убежал далеко вперед, его хотелось догнать — и Локкер рванулся, с наслаждением чувствуя, как стебли трав хлещут ноги в стремительном движении. К пруду друзья подбежали почти одновременно.
Пресловутый пруд окружало несколько скудных кустов вербы, потускневших от жары. Еще издали Локкер понял, что никакой это не пруд, а так, лужа. Неглубокая яма, полная воды, заросшей ряской. Вокруг растет тростник и камыши, а в мутной буро-зеленой воде плавает всякий сор. Низко над водой вились комары и мошки. И кидаться туда Локкер не стал, побрезговал. Только выдернул подвернувшийся камыш, чтобы объесть сладкий корешок.
