не делают, и 14 декабря Ростовцев сражается на стороне деда и против своих друзей.
Мог бы, конечно, сказать, что против товарищей шпаги не обнажит, лучше уж в крепость. Но, с другой стороны, не честнее ли было принять ту сторону, которую считал правой.
Я бы не стал вслед за Герценом обвинять Ростовцева в трусости и корысти. Слишком смело для трусости и нерасчётливо для корысти.
А по поводу подлости… это было за два дня до восстания и уже никакой роли не сыграло: ни император не поспешил с арестами, ни декабристы ничего не отменили.
— Возможно, Ростовцев просто спасал себя, и при этом хотел казаться честным человеком, — предположил Никса.
— И рыбку съесть… и косточкой не подавиться, — сказал Саша. — Хорошее объяснение, если бы исход восстания был известен. Но он не был известен и 14 декабря. Если бы заговорщики были решительнее и организованнее, они бы вполне могли победить.
Кстати, обратил внимание, что информация в «Колоколе» опаздывает почти на два месяца? Ростовцев вышел на службу в начале января.
— Не обязательно, — возразил Никса. — Может быть не сразу стала известна твоя роль в его спасении. Или подробности его болезни. Или Герцен не сразу решился тебя упрекнуть. Причина для упрёка не слишком чистая. Спасать нужно любого.
— Почему тогда Герцен молчит о киевских студентах? Первые аресты — конец января.
— Не так важно, как «Письмо русского человека», — предположил Никса.
— Вот в это не верю! Новость горячая, как со сковородки. — По-моему, раньше Александр Иванович был оперативнее. Спят они что ли там в Лондоне?
В понедельник после полудня царь взял старших сыновей на прогулку в Летний сад.
— Папа, у меня к тебе просьба, — сказал Саша ещё в санях. — Могу я говорить?
— Деньги только с разрешения Гогеля, — отрезал царь.
— Речь совсем не об этом.
И Саша протянул отцу сложенный вчетверо номер «Колокола».
— Я там отметил, — сказал Саша.
Царь развернул газету.
— Откуда он у тебя?
— Я Сашке принёс, — сказал Никса. — Там про него. Мне кажется, Сашка должен знать.
Отец перевернул страницу.
— И что? — сказал он. — Я давно тебе говорил, что старообрядцы настроены против правительства.
— То, что не только мы это видим, — сказал Саша, — те, кто зовут к топору, тоже это видят.
— Автора найдут, можешь не сомневаться.
— Это первое, о чём я подумал, когда прочитал, но это эмоциональная реакция. На самом деле важен не автор, а то, что он пишет. Автор — болтун и вряд ли сам возьмётся за топор, но у него могут найтись последователи. И причина этому не статья, а то, что в ней. Там указано две реальных точки напряжения, два спящих вулкана, которые могут взорваться в любой момент.
Первое — это крепостное право. Но проблема сложная, дорогая и, слава Богу, потихоньку решатся. А справиться с недовольством старообрядцев можно одним махом и совершенно бесплатно. Поэтому я нижайше прошу, мой государь, позволения поехать в Москву и сбить печати с алтарей на Рогожском кладбище.
— «Нижайше прошу», — усмехнулся царь. — Как ты только это выговорил!
— Моя спесь в данном случае вообще ничего не значит.
Папа́ молча сложил «Колокол» и убрал за пазуху.
— Кстати, заметил какими оговорками, реверансами и описаниями своих сомнений Герцен предваряет это письмо? — спросил Саша.
— Но всё-таки публикует, — заметил отец.
— Думаю, он так понимает долг. Обязан напечатать, потому что такое мнение существует. И теперь и мы о нём знаем.
— Это не новость, — сказал царь. — Бунтовщики и изменники находятся всегда.
— Помнишь, я тебе говорил, что мы умеренного либерала Герцена скоро будем с нежностью вспоминать? Герцен — это настоящее нашей оппозиции, а «Письмо из провинции» — будущее, если сейчас не принять меры.
— Ты называешь это «оппозицией»?
— Спор о названиях, — возразил Саша. — Это более подходящее слово, чем заговор, потому что меры нужны не полицейские, а политические.
— Что кроме распечатывания алтарей?
— Там есть про переплаты за землю. Это тоже потенциальная точка напряжения. Выкупные платежи за землю, которые завышены по сравнению с рыночной ценой в несколько раз, никогда не будут восприняты как справедливые. И крестьяне это уже поняли, а тем, кто ещё не понял, объяснят такие люди, как этот «Русский человек». И будет взрыв.
— Что-то ещё?
— Да. Надо очень чётко отделять таких людей, как Герцен, от таких, как автор письма. И первых не трогать. Потому что давление на умеренную оппозицию приводит только к одному — к её радикализации.
— Ну, это я уже слышал.
— По-моему, видно уже, — заметил Саша.
— Сашка! Не лезь не в своё дело!
— Это не может не быть моим делом. Именно моих внуков расстреляют в подвале революционеры. И, между прочим, твоих правнуков.
Царь поморщился.
— Что ж, ждём, когда прогремит имя Гарибальди.
Экипаж остановился, и они спустились к воротам сада.
У входа ждала небольшая толпа. Раздались крики: «Ура!»
Впереди стоял жандарм в светло-синей шинели и с саблей на боку, городовой в сером и сторож сада с ружьём. Все вытянулись во фрунт и преданно уставились на государя.
Папа́ сдержанно ответил кивком головы.
И выразительно посмотрел на Сашу. «Ну, какой топор? — говорил его взгляд. — К топору зовут только сумасшедшие».
— Я бы не обольщался, — тихо сказал Саша.
Было ещё холодно, температура ниже нуля, на аллеях лежал снег и огромные сугробы высились по обочинам. Скульптуры были убраны в деревянные футляры, фонтаны выключены и пруды покрыты льдом. Но солнце уже пекло по-весеннему и лазурное небо сияло сквозь кружево тонких ветвей.
Они сели на лавочку на берегу Карпиева пруда.
Царь посередине, сыновья по бокам.
— У меня большое желание разобрать «Письмо из провинции» по косточкам и опубликовать разбор, — сказал Саша.
Царь закурил сигару.
— И где публиковать собираешься?
— В «Колоколе» естественно. Где же ещё? В подцензурной печати придётся публиковать письмо вместе с разбором, чтобы было понятно, о чём речь. А это противоречит моим представлением о прекрасном, ибо призывы к насильственному свержению строя — это не есть правильно. Здесь я совершенно солидарен с предисловием Александра Ивановича.
Царь хмыкнул на «Александра Ивановича».
— Да и ни один цензор не пропустит, — продолжил Саша. — А читатели «Колокола» этим ядом уже отравились, — продолжил Саша, — хуже не будет. Только противоядие давать.
— Мы возвращаемся к тому, что было год назад? — спросил папа. — Ты соскучился по гауптвахте?
— Нет. Хотя я и не дочитал пророков. Я ничего не собираюсь отправлять без твоей визы.
— И что ты собираешься писать?
— Я собираюсь играть на их поле.
Царь слегка приподнял брови и вопросительно посмотрел на Сашу.
— Против бунта есть три основных аргумента, —
