Эссекс прочел и воскликнул: – Ах, чорт! – Он еще не успел рассердиться. То, что было сказано в телеграмме, показалось ему смешным и невероятным; он перечитал ее еще раз.
– Смотрите, Мак-Грегор, – сказал он. – Какой-то болван в Лондоне решил съумничать. С чего они взяли, что я теперь соглашусь уехать? Сколько времени мы здесь?
– Десять дней. – Мак-Грегор прочитал телеграмму и тоже возмутился.
– Десять дней, а им уже подавай чудо, – сказал Эссекс.
Он охотно пояснил бы, что все это значит, но не нашел возможным распространяться на эту тему. Будь он персоной помельче, такая телеграмма оскорбила бы его. Но лорд Эссекс мог только счесть ее результатом недозволенного вмешательства какого-нибудь Бертрама Кука или Аластера Катлера. Они с самого начала были против него и, конечно, делали все возможное, чтобы сорвать его миссию. Ему очень хотелось объяснить все Кэтрин, но она пропустила бы это мимо ушей. Одно ясно, думал он, глядя на Кэтрин и любуясь ее молодостью и уверенной манерой держаться, – одно ясно: если мне все-таки придется вернуться в Лондон, Кэти я возьму с собой. И какая бы судьба ни постигла миссию, это, во всяком случае, вознаградит меня за многое.
– Любопытно, чем вызвано такое спешное решение? – сказал он вслух; до большего он снизойти не мог.
– Вероятно, в Форейн оффис пришли к выводу, что дело безнадежное, – сказал Мак-Грегор. Ему хотелось как-нибудь утешить Эссекса, но он не знал как.
– Ничего подобного, – запальчиво возразил Эссекс. – Откуда бы они это взяли? Уж, во всяком случае, не из моих донесений. – Он только один-единственный раз высказал свое неверие в успех миссии – в письме, которое вчера написал министру, но тут же разорвал.
– Может быть, Лондон узнал о приезде в Москву азербайджанских представителей? – как бы мимоходом заметила Кэтрин. – Вам известно о сегодняшнем приеме?
– Мне известно, – сказал Эссекс все так же запальчиво, – но Лондону не известно.
– Ну, значит, тут какая-то интрига. – Кэтрин поднялась, не допив своего шампанского. Они стали упрашивать ее посидеть, но она сослалась на то, что ее ждет работа. С того самого вечера у Карадока в ней появилась какая-то отчужденность по отношению к ним обоим, и они не могли понять, в чем дело.
– Возможно, Кэти права, – сказал Эссекс. – Кто-то вмешался.
– В Форейн- оффис? – Мак-Грегору не понравился такой оборот.
– Трудно сказать, – ответил Эссекс. – Ветер мог подуть из самых разных мест. Есть достаточно людей, которые вообще были против этой миссии. В некоторых официальных кругах, Мак-Грегор, я пользуюсь репутацией человека, чрезмерно склонного к переговорам с русскими. Вот что нехорошо в нашем Форейн оффис: слишком много заинтересованных лиц, так что никогда не учтешь, какие именно силы ведут против тебя борьбу. Впрочем, здесь, может быть, действуют силы со стороны, вне Форейн оффис. Чорт его знает, в общем. Но одно могу сказать: я не собираюсь отдавать себя на заклание на каком бы то ни было политическом алтаре. Судьба Гордона, брошенного в Хартуме, меня не прельщает.
Мак-Грегора томила неприятная догадка. В последнем отчете сэру Роуленду Смиту, своему начальнику в департаменте по делам Индии, он высказался в том смысле, что переговоры в Москве ни к чему не приведут и что иранские дела должны обсуждаться в Иране. Мак-Грегор очень обстоятельно изложил свою точку зрения, указывая на то, что фактическое положение в Иране вовсе не соответствует тому, которое сейчас обсуждается в Москве. Это было написано в минуту недоверия и раздражения против Эссекса. Но и в остальных отчетах Мак-Грегора департаменту сквозило то же недоверие, хоть и выраженное более сдержанно. И все же он не думал, что именно его отчеты привели к отозванию Эссекса. Ему не хотелось так думать, однако эта мысль не выходила у него из головы. Он утешался надеждой, что злосчастные отчеты никогда не попадутся Эссексу на глаза, и ругал себя за глупость. Как это он раньше не понимал того, что сейчас ему было совершенно ясно: миссия Эссекса должна увенчаться успехом во что бы то ни стало. Конечно, внимания к интересам Ирана от Эссекса ждать нечего, но все-таки уж лучше переговоры в Москве, чем полный разрыв с русскими. Это может быть чревато слишком серьезными международными осложнениями.
– Мак-Грегор, – в раздумье произнес Эссекс. – Я должен увидеться с Молотовым.
– Может быть, связаться с ним по телефону? – предложил Мак-Грегор.
– Ничего не выйдет.
– А если попробовать?
– Нет. Вы его не добьетесь, и все равно – в телефонном разговоре легко уклониться от ответа. Я должен увидеться с ним лично, а для этого есть только один путь. Надо поехать на сегодняшний прием. – Эссекс покачался на каблуках и вдруг развеселился от этой мысли. – Решено, – сказал он оживляясь. – Преподнесем им сюрприз. Они, конечно, меня не ждут. А мы сделаем широкий жест и приедем. Это будет проявлением той самой воли к сотрудничеству, к которой всегда апеллируют русские. Кроме того, если английское посольство решит явиться на прием, то весь дипломатический корпус там будет; об этом уж я позабочусь. Молотов это учтет, и после такого акта дружелюбия ему неудобно будет показаться нелюбезным. Пойду поговорю с Френсисом.
У Мак-Грегора отлегло от сердца; теперь он жаждал быть полезным.
– А вы разыщите мне Кэтрин, – повернулся к нему Эссекс с порога. – Попросите ее дать знать всем посольствам в Москве – американцам в первую очередь, – что мы будем на этом приеме. И прессе тоже. И этому, как его, Сальдо. Но пусть сделает это потактичнее, самое лучшее – устроить так, чтобы они сами узнали. А вы тем временем составьте телеграмму в Лондон о том, что мы уезжать не собираемся; подпись поставьте свою. – Это была месть за неуважение, выказанное ему сегодня утром.
Дрейк выслушал план Эссекса и для большей внушительности встал с кресла.
– Гарольд, но это же неслыханно, – сказал он, словно не решаясь поверить. – Ваше присутствие на приеме будет истолковано как признание де-факто этих мятежников.
– Глупости, – сказал Эссекс.
– Нет, не глупости. Русские примут это именно так.
– Ну и пусть, – сказал Эссекс. – Они убедятся, что ошиблись, лишь только мы возобновим переговоры. А для меня самое важное как можно скорей повидать Молотова.
– Повторяю вам, вы создаете опасный прецедент, – настаивал Дрейк.
– Какой там прецедент! Ведь на бумаге ничего не фиксируется. Что же, по-вашему, русские заявят о нашем официальном признании мятежников на том основании, что мы побывали на приеме, устроенном в их честь? Русские не так глупы. Мы просто поедем туда – и все. Когда они увидят наши физиономии, они не скоро опомнятся от удивления. Пусть попробуют разгрызть такой орешек. Неужели вам это не кажется забавным?
– Я не поеду, Гарольд. – Дрейк с официальным видом уселся в кресло. – Это безумная затея, и я не намерен принимать в ней участие. И никто из сотрудников посольства не поедет. Я не разрешу. Моя ответственность простирается дальше вашей, и я отдаю себе отчет в опасности того, что вы задумали. Вы совершаете большую ошибку.
Эссексу было и досадно и смешно, что следовало отчасти приписать еще невыветрившемуся шампанскому. К несчастью, ему трудно было отделить одно ощущение от другого.
– Вы близорукий человек, Френсис, – спокойно сказал он. – Всегда были и будете таким. С русскими нужны смелость и напористость, ничем другим их не возьмешь. Я не намерен упускать такой случай из-за ваших чиновничьих сомнений. Не будьте дураком, Френсис.
Дрейк позеленел. – Здесь, в посольстве, я хозяин, Гарольд, и ни один человек отсюда на прием не поедет. А вам я тоже не советую ехать, в ваших же интересах.
Эссекс вздохнул. – Непременно поеду.
– В таком случае я поставлю Лондон в известность, что я был против этого.
– Можете ставить в известность всех, вплоть до старика Бертрама Кука. – Эссекс круто повернулся и вышел. У себя в кабинете он застал Кэтрин, о чем-то толковавшую с Мак-Грегором.
– Ну как, можно будет предупредить посольства? – спросил ее Эссекс.
– Это проще простого: нужно только сказать двум-трем людям, – ответила она. Ей, видно, все это нравилось, и ее крупные губы не были сжаты, как обычно. – Не пройдет и часа, как будут знать все. И все приедут. Что это вы затеяли? Опять что-то мудрите?
– Все протекает в дружественной атмосфере, – сказал Эссекс.
– Еще бы.
– Только не становитесь подозрительной, Кэти. Хватит с меня подозрительного Дрейка.
– А что сказал Дрейк?
– Что не разрешит ни одному сотруднику посольства поехать на прием.
Кэтрин потерла свой прямой носик. – Да неужели?
– Именно. Вы поедете? – спросил ее Эссекс.
– Так ведь мне не разрешено, – сказала она со смехом.
– Ну, если надумаете, мы будем ждать вас в семь часов в холле.
– Если я поеду, – лукаво протянула она, – конец моей карьере.
– Значит, ровно в семь, – крикнул Эссекс ей вслед.
