Живет в той деревне некий Хамидин Джелаль, я с ним тоже знаком. У этого самого Джелаля был дома допотопный маузер, бог весть с каких времен припрятанный. Видит он, как дело обстоит, кинулся со всех ног в деревню, вытащил свой маузер и обратно прибежал. А кабан все еще катает бедолагу Бекира. Джелаль взвел курок, опустился для удобства на колени, прицелился, но стрелять не может: Бекир и кабан сплелись в один клубок, запросто можно в человека угодить. К тому ж, если попадешь кабану в спину или в бок, он еще больше взъярится, вмиг расправится с Бекиром и на стреляющего кинется. Надо прямо в лоб. И стрелять можно всего-навсего один раз, ну самое большее два. И наповал. Трудное дело. Если пуля, положим, в Бекира попадет, то от этого вреда большого не будет — все равно мужика не спасти. Можно было б рискнуть, но ведь жандармы стоят, наблюдают. Попробуй при них выстрели в человека, хоть бы и в смертельно раненного. Джелаль перебежал на другое место, поближе, изловчился, прицелился и выстрелил. Кабан дернулся, отвалился от человека и грохнулся на землю замертво.
Что тут началось! Люди кинулись к Хамидину, кричат: «Молодчина! Ай да герой!» Позабыли на какое-то время о Бекире, все поздравляют Джелаля, целуют его. Потом спохватились, подбежали к Бекиру, попытались поднять его. Живот у него вспорот, кишки наружу повылазили. Стоят люди в растерянности, думают, как быть, чем помочь бедняге, а жандармы тем временем насели на Джелаля, требуют, чтоб он отдал им свой маузер. «Не имеете права! — ерепенится Джелаль. — Не мой это маузер, другого человека. Вы у меня отнимете, а хозяин потребует, чтоб я ему деньгами вернул. Не губите меня!» Но от жандармов непросто отделаться. «Сдавай оружие! А хозяина к нам пришли». Джелаль чуть не плачет. «Смилуйтесь, — говорит, — не отнимайте маузер». — «Давай сюда! Иначе хуже будет!» — «Я ведь человека спас! Не мой это маузер!»
Опять забыли люди про Бекира, обступили жандармов и Джелаля, переглядываются промеж себя, перемигиваются. Несколько человек, зайдя жандармам за спины, громко так кричат Хамидину: «Отдай, раз требуют! Не соображаешь разве, кому сопротивление оказываешь — представителям закона!», а сами все ближе и ближе жмутся к жандармам. Вдруг — раз! — схватили законников за плечи, заломили им руки за спины и вмиг разоружили.
«Ну а теперь идите, — говорят. — Посмотрим, как вас там встретят». А Джелалю кричат: «Беги!» Ну, он и задал стрекача, перемахнул за гору Айыбоган. Тут жандармы начинают канючить: «Верните нам оружие, и мы рады будем забыть обо всем, что тут случилось». Как бы не так! «Знаем мы вашего брата, — говорят крестьяне, — вам только поверь…» Клянутся жандармы, божатся: «Пускай сгорят наши дома, пускай отцам нашим не жить на свете, если мы вас заложим». — «Не-е-ет, вам только верни оружие, вы тут же нас под прицелом в участок потащите! Знаем мы ваши штучки! Запрете в подвале, бить-пытать станете». — «Клянемся, мы вам никакого зла не причиним». — «Сержанту небось препоручите, он души из нас вынет». — «Честное слово, никому не скажем». — «Отдубасите почем зря, дубинки у вас кре-е-епкие». — «Нет! Мы никого зря не обижаем». — «Знаем, знаем ваши порядочки! Небось электричеством пытать будете». — «Ни за что!» — «Не верьте, братишки, жандармам. Им соврать — раз плюнуть». — «Люди доверять друг другу должны, так нам ислам велит». — «Кто сейчас помнит заветы ислама? Кто их придерживается?» — «Как же нам быть? — спрашивают жандармы. — Сами подскажите, какой выход из положения найти?» — «Доставайте ручки и бумагу, — велят им. — Пишите, как мы вам скажем».
Жандармы подчинились, достали из карманов ручки, бумагу.
«Теперь пишите, — велят им. — Сверху название: „Рас-пис-ка“. Почему не пишете?» — «Стоя писать неудобно». — «А вы садитесь». — «Нечего подложить под бумагу». — «Лопаты возьмите, положите бумагу на них и пишите».
Жандармы сделали, как им велели.
«Значит, так. Пишите: „Расписка в получении…“ Оставьте пустое место и с новой строчки продолжайте: „Вышеуказанную сумму…“ Теперь вписывайте наверху: „Триста турецких лир ноль-ноль курушей“ — и продолжайте: „…сумму в триста турецких лир я…“ Впишите полностью свое имя. „…получил от жителя деревни Акбелен Джелаля Озджана, сына Хамида…“ А другой пусть укажет: „от сына Хайдара Кайа Сатылмаша…“ Продолжайте: „…и обязуюсь вернуть ее не позднее пятого числа одиннадцатого месяца сего года. Настоящий документ составлен и подписан в присутствии свидетелей“. Теперь ставьте свои подписи и число, да не сегодняшнее, а на двадцать дней раньше. Подписи засвидетельствуют Муса Чынар, Рахми Дири, Мустафа Аслан. Оставьте место для их подписей и пишите дальше: „Подписи вышеназванных лиц засвидетельствованы старостой деревни Акбелен и членами деревенской управы“. Достаточно трех фамилий. Написали?» — «Написали». — «Прочтите вслух». — Жандармы прочитали. — «Теперь пускай свидетели подписываются».
Староста достал печать и скрепил ею документы.
«Теперь можете идти. Вот только вытащим патроны из ваших маузеров».
Крестьяне вынули патроны, а маузеры вернули жандармам.
«Можете возвращаться в касаба. Сторож проводит вас. Он проследит за вами, будет идти на десять шагов позади. Патроны завтра принесу». — «А если командир потребует с нас отчета за пропавшие патроны?» — «Это уже не наша забота. Придумайте сами, что сказать».
Отпустив жандармов, люди стали ломать голову, как помочь Бекиру. На скорую руку соорудили носилки, осторожно переложили раненого и, сменяя друг друга, понесли в Сулакчу. Там в центре здравоохранения имеется старый джип. Взяли бензин у Алихсана, с трудом запустили мотор и покатили прямо в Анкару, в Образцовую больницу, где Бекиру Чурбану сделали операцию. Доктора сказали, что теперь его жизнь вне опасности, но раньше чем через сорок дней он из больницы не выйдет.
А жалобы на кабанов поступали каймакаму то из одной деревни, то из другой. Каймакам доложил по инстанции, и ему ответили: «Решайте на местах, какие меры надлежит принять». Собрался народ, пораскинул мозгами, и вспомнили еще дедовский метод борьбы с диким зверьем — издать указ: «В соответствии с правительственным распоряжением на каждую деревню налагается обязательство сдать по пять кабаньих хвостов. Для отстрела животных каждой деревне выдается десять патронов». Предполагалось, что отстреливать кабанов будут деревенские сторожа из общественных ружей. Но ведь у сторожей не ружья, а ржавые железяки. Нарезка давно стерлась. Хоть жми на курок, хоть не жми — все равно не стреляют. Распоряжаться там, наверху, мастера, и никому дела нет, выполнимо ли их распоряжение.
Обо всем этом рассказал нам вечером в кофейне староста. Рассказал и смотрит на нас вопросительно: что, мол, делать будем?
— На мельника, — говорит, — налог наложили, а он, не будь дураком, с других деньги содрал. Вот и я так поступлю… Кто из вас берется выполнить распоряжение каймакама? Я так полагаю: кабанов не обязательно отстреливать, можно у живых хвосты отрезать. Есть добровольцы?
Как бы не так! Кому охота за такое браться? Про себя я так решил: «Сейчас они непременно один хвост с меня потребуют, один — с Кадира Шанлы, один — с Оздемира…» Я не ошибся, они так и начали:
— Пускай один хвост предоставит Сейит Бюкюльмез.
— Я не согласен! — рассердился я. — В нашей деревне полным-полно настоящих охотников, с них и начинайте.
Ну и шум поднялся! Один кричит одно, другой — другое. Не известно, сколько времени пререкались бы, если б слово не взял Карами.
— Я вот как рассуждаю, — начал он. — В нашем ильче двадцать семь деревень. По пять хвостов с каждой деревни, получается сто тридцать пять. Я не уверен, что столько кабанов вообще осталось в наших местах. Предлагаю так поступить: в ближайшее время поеду к американским господам и приглашу их на охоту. Поблизости у нас ни одного кабана не осталось, я поведу охотников в горы Кескин. Там кабаны еще водятся в дубняке. Американцев я предупрежу: хвосты кабанов наши, а туши целиком ваши. По-моему, я здорово придумал, а?
— Сколько кабанов, по-твоему, могут подстрелить американцы за один раз?
— Сколько угодно, хоть десяток! Нам-то больше пяти не нужно хвостов.
— Хорошо! — согласился староста Бага Хамза. — Мы таким образом выполним свое обязательство, а смогут ли остальные — нам плевать.
Мне тоже, честно говоря, понравилась придумка Карами. Так мы избавились от этой принудиловки. Но больше всего мне понравилось поведение жителей Акбелена. Как было б хорошо, если б повсюду крестьяне были такими же смекалистыми да сплоченными! Они словно поднялись на ступеньку выше над всеми остальными, да и над самими собой. Удастся ль им еще одну ступеньку одолеть?
Только подумал я так об акбеленцах, как тут же вынужден был одернуть самого себя. Глупый ты, Сейит, сказал я себе, прежде чем считать, на какой они ступеньке, прикинь сначала, где сам стоишь. Высоко ли ты поднялся?
