— Это очень древнее имя, — ответил старик. — Я ведь Умнейшим стал недавно, лет двадцать всего, а до этого меня, если хочешь знать, Неприкаянным звали, а до того — Грубияном, а еще раньше — Чудаком или Немым… Повидал на своем веку кое-что, не спорю. Весь Простор за одну жизнь не обойдешь, а я все же постарался. Уходил на Север переходов на сто пятьдесят, оттуда до края Простора еще почти столько же, только люди там уже не живут. И на Юг ходил, и на Восток…
Леон удержал рвущийся с губ вопрос — понятно было, что старик сам не прочь поговорить. Когда вещает старость, дело молодости — сидеть и слушать. И детям передать, если говорит Умнейший.
— С яйцеедами жил долго, — помолчав, продолжал старик. — Давно это было, а теперь мне уже не по возрасту по скалам скакать. Гнилоедов видел, только гниль они не едят, сказки это. Манноедов видел — те древесной манной питаются, растут у них на Юге манные деревья. Всех видел… — Умнейший опять долго молчал, видимо, вспоминая прошлое. — Странные люди, странный мир. У вас практически отсутствует грубость в отношениях друг с другом, не говоря уже о насилии, но нет и излишней вежливости. Я только здесь понял, что вежливость — оружие страха… Нет войн, но нет и средств, чтобы себя защитить, и нет воинов. Ты хоть понимаешь, что такое воин? Здесь повсюду примерно одно и то же, с местными вариациями. Поразительный мир, особенно для чужака.
— Почему — для чужака? — удивившись, сорвался Леон, лишь много позднее поняв, что Умнейший ждал этого вопроса.
— Все мы здесь чужаки, только в разной степени. Я больше, чем другие, потому что был рожден на Сиринге… Впрочем, об этом после. Лучше скажи-ка мне: откуда, по-твоему, люди пришли на Простор?
— Прежде люди жили на Великом Нимбе, не зная горя и болезней, потом один человек по имени Акаэм полюбил неживое и сказал другим: возьмем неживое, потому что оно не убежит от нас, и сделаем живое неживым…
— Достаточно. Ты вправду в это веришь?
— То, что традиционная Быль о Сошествии с Нимба не более чем сказка, известно даже детям. А Быль Истинная? — Леон пожал плечами. — Кто может сказать, что такое Истина? Где она? И надо ли ее знать? Быть может, она лишь повредит людям.
— Ого! — Умнейший фыркнул. — Да ты, оказывается, философ.
— Парис философ, а я только охотник.
— Мне приходилось бывать в деревнях, где ни дети, ни взрослые уже не считают эту вашу Быль сказкой…
— Не так, не так! — закричал Леон, вскакивая. — Спокойнее, ногу назад отставь. В трубку с силой не вцепляйся, держи легко, а то рука дрогнет и выстрел обязательно сорвешь. Прости, — повернулся он к Умнейшему. — Не сдержался. Этому обалдую только бы тяжести таскать.
— Ты меня выслушаешь или нет? — спросил Умнейший, кривя запавшие губы. — Ах, все-таки выслушаешь? Я рад. Можешь не извиняться, только сядь и молчи… Так вот, ваши пращуры явились сюда из места, куда более отдаленного, чем заурядное планетное кольцо из обломочного материала, которое вы зовете Великим Нимбом. Ваш календарь Нимба совершенно бесполезен и не имеет никакого отношения к планетному кольцу. Я знаю только одну планету, где в году триста шестьдесят пять с четвертью дней… да и кто ее не знает. Без сомнения, Простор — старая земная колония, по-видимому, еще довоенных времен, стало быть, потомки переселенцев с Земли живут здесь не менее тысячи двухсот и не более тысячи пятисот лет. Правда, сначала меня сильно озадачил заявочный буй землян на орбите…
Леон заморгал: Умнейший снова нес околесицу. Какой еще буй? Какие земляне? Сдает старик…
— Земля — это другое название Нимба, — сообщил он.
— А болван — другое название дурака, — парировал Умнейший. — Впрочем, прости и не обижайся. Откуда тебе знать? Лет сорок назад здесь еще была старенькая обсерватория — помню, когда провалился пол, последнему наблюдателю выбодало глаз окулярной трубкой… Вот он — знал. А что вам? Спутник на стационарной орбите — просто лишняя звездочка, кому это интересно? Ленивые люди рая… протяни руку — фрукт висит, протяни другую — овощ, дичь едва ли не сама под выстрел идет, а на драконов охотитесь из спортивного интереса, без них бы расчудесно обошлись. Ты посмотри на этих: полдня всего упражняются, не ахти какая работа, а им уже отдохнуть хочется. Я иногда просто не понимаю, почему вы еще не выродились в жвачных животных. Может, ты понимаешь? Ах, ну да, конечно — состязания, Хранительницы Знаний, фольклор, поэзия, то-се, описательные науки, абстрактная философия опять же процветает…
— У нас не процветает, — возразил Леон, вспомнив Париса.
— В одной деревне мне показали обломки, — проигнорировал его реплику Умнейший. — Я уверен, что это был примитивный флайдарт боевого назначения. Четвероног ваш уникальный — просто-напросто посадочные лапы корабля заурядного размера, впоследствии разобранного для насущных нужд или разрушившегося естественным путем. В то, что корабль был один, — не верю. Просто от других не осталось и этого — убежден, что они были разделаны на металл еще первым-вторым поколением переселенцев. Видимо, переселенцев изначально было несколько групп, или они разделились вскоре после высадки и воевали друг с другом. Легенды об этом периоде вашей истории всем известны и вряд ли достоверны. Полагаю, впрочем, что период войн не был слишком уж продолжительным. За перемирием последовал тысячелетний мир, а почему — этого я долго не мог понять. Люди, что ли, другие? — Старик снова фыркнул. — Человек везде одинаков, что на Сиринге, что на Просторе, что даже на Земле, и повод подраться он найдет всегда…
— Нечестно так думать, — сказал Леон. — Нас убивают.
— Всегда начинается с того, что кто-то кого-то убивает. Тебя и твоих близких пытались убить — ты начал стрелять. Разве должно быть иначе?
— За что нас убивают?
Старика передернуло.
— Глупейший вопрос. За что ты выметаешь песок, скопившийся в доме? Чтобы не скрипел под ногами, за что же еще.
— За что нас убивают? — упрямо повторил Леон.
— Это не убийство, — покачал головой Умнейший. — Правда, нам от этого не легче. Это очистка.
И больше ничего объяснить не пожелал, буркнул только приставшему с расспросами Леону: «Нельзя тебе сразу помногу, несварение будет». Буркнув — ушел.
Глава 6
Оперенная стрелка
Скользит в тесном канале ствола
Навстречу пятнышку света.
(Из сборника трехстиший эпохи Великого Пересмотра, издание 2-е, дополненное; 3-я Государственная машинная типография.)
Не думать ни о чем. Это главное. Хотя бы на время стать растением — ствол, листья, корешки под землею. Какие могут быть мысли у растения? Нет мыслей — нет и телепатем. Обнаружить простым лоцированием невозможно, а «глазами» — требует времени.
Не думать? Поди попробуй.
Й-Фрон перевернулся на другой бок и посопел. Сон не шел, хотя час назад казалось — только бы свалиться где-нибудь, закрыть глаза, и нет Й-Фрона. Ищите. Лидер-корвет на время выпустил его из виду, экипаж тоже не проявлял желания вновь задействовать ограниченно ценного, и это было славно. Пусть в щели между внешним и внутренним слоями бронекорпуса «Основы Основ» гулко и холодно, зато и невольные телепатемы проходят сквозь металл с некоторым ослаблением, что уже совсем чудесно. Хорошее местечко себе присмотрел. Главное, не маячить на виду, не клянчить сосисок у Дин-Джонга, не пытаться умыться водой из бассейна Хтиана, и тогда, может быть, удастся посвятить несколько часов отдыху, а то и сну.
И вот на тебе — не спится.
«А Мбонг, наверно, сейчас спит, свернувшись в чреве своего братца, — подумал Й-Фрон с завистью. — Что ему еще делать. Собственно очистка планеты еще не началась, но период подготовки подходит к концу без всякого участия человека. Мбонгу можно спать, и Нбонгу тоже.
Зато внутренняя жизнь корабля не обходится без человека никак… — Й-Фрон тихонько посопел носом. — Скажем, когда у Хтиана засорилось дыхало, кто его спас? Кто нырял в бассейн? Я нырял. А от кого получил ластом-обрубком, который у Хтиана вместо ног? От спасенного же. Чтобы, значит, не грязнил воду. Комбинезон, кстати, пришлось сушить на себе — бесхозную одежду корабль поглощает с особенным удовольствием…»
Й-Фрон неслышно выругался и, вовремя спохватившись, несколько секунд лежал неподвижно, ожидая ответной реакции лидер-корвета. Он даже вспотел. Хорошо, что корабль сейчас занят собой: где-то что-то наращивает в собственной конструкции, где-то что-то убирает, как ему нравится. Учи потом заново схему ходов. На прошлом витке включал двигатель — устраивался на орбите поудобнее.
Дин-Джонг тоже достоин зависти: лидер-корвет не смеет его тревожить. А кем он, спрашивается, был до того, как на свое нечаянное счастье попал в облаву? Ни отваги, чтобы тайно пробираться в верхние ярусы активной оболочки, ни ловкости, чтобы красть пищу, не было у него в помине, сноровки в охоте на крыс также не приобрел — вечно клянчил и ныл, робко приближаясь к костру… Когда выклянчивал, а когда и нет. И цензуру памяти этот счастливец проходил не менее строгую, чем прочие отобранные. Уж анекдоты-то про полноценных граждан изъяли все до последнего, можно не сомневаться.
