когда вспоминаю скринсейверы с обратным отсчетом до ввода в строй американского сегмента, которые были на экранах наших компьютеров до трагедии «Колумбии» и какое сильное давление оказывалось на нас сверху, чтобы в срок добраться до этой важной вехи.[308]
Из-за доставки «Гармонии» и перемещения фермы P6 объем работ для одной миссии кажется неподъемным, и для нас установлен очень напряженный график. Мой личный красно-бело-синий блокнот с тремя кольцами, который должен освежить память, заполнен подробными заметками и напоминаниями, сделанными в последнюю минуту.
Дерзай. Для этого ты и предназначен.
За несколько минут привыкнув к условиям невесомости, экипаж приступает к работе, превращая наш ракетный корабль в орбитальную верфь. Пэмбо, Замбо и Стеф заняты на летной палубе перенастройкой режимов двигателей, систем жизнеобеспечения и компьютеров шаттла, а остальные плавают в море тыквенно-оранжевых противоперегрузочных костюмов и их переносных вентиляторов, ноутбуков и кабелей.
Первые и последние дни любой миссии всегда самые суетливые. Их проводишь, имея перед глазами бесконечный список дел, которые, как кажется, необходимо выполнить за мгновение ока. Сохранять все под контролем в невесомости – непростая задача, особенно если не привязывать или не приклеивать на липучку то, с чем работаешь. Если что-то уронил в кабине, то в следующий раз увидишь это дня через два на решетке салонного воздухоочистителя, известного как «Бюро находок».
Первая ночь в космосе. После того, как я залез в спальный мешок и застегнул его на молнию, прикрепившись застежкой-липучкой[309] к потолку средней палубы, требуется некоторое время, чтобы заснуть. Мы выполнили почти все, что планировали, а затем и кое-что сверх плана, но это был беспокойный и напряженный день. Наконец я задремал. Иногда мне снятся сны о космосе, и сегодня одна из таких ночей.
Я повис на высоте 250 миль над Атлантическим океаном, и могу слышать успокаивающий звук вентилятора, надежно подающего кислород и помогающего контролировать влажность и температуру в скафандре. Несмотря на то, что мы находимся в космическом вакууме, вопреки распространенному мнению, никакой тишины нет, и мы всегда благодарны этому обнадеживающему гулу в наших скафандрах. Я полностью погружен в работу. При последнем повороте болта, удерживающего две огромные фермы, динамометрический ключ размером с хоккейную клюшку щелкает, чтобы я убедился, что болт накрепко затянут. Все так, как мы с Уилсом не раз делали на тренировках в бассейне!… Быстро смотрю на дисплей управления в передней части скафандра, чтобы оценить точный уровень углекислого газа, запас кислорода и напряжение аккумулятора.
«Ребята, посмотрите! Италия в направлении на три часа!», – говорит Паоло, астронавт из Милана.
Несколько мгновений спустя, проходя над проливом Босфор, я улыбаюсь, когда ловлю несколько случайных фрагментов турецкой музыки на ультравысокочастотный радиоприемник своего скафандра. Не думаю, что буду скачивать что-то подобное из iTunes, когда вернусь домой… Время заканчивать выход. Спустя 8 с лишним часов, проведенных в скафандре, мой желудок мне мстит, и я с нетерпением жду момента, когда смогу вонзить зубы в завернутый в лепешку-тортилью термостабилизированный бутерброд со стейком и регидратированный и восстановленный водой креветочный коктейль с большим количеством хрена (чтобы прочистить пазухи носа). Поверьте мне, на вкус это гораздо лучше, чем на цвет.
И тогда происходит это: свирепый выплеск кинетической энергии – возможно, всего лишь небольшая шайба или даже жалкий клочок краски с отработавшей ракетной ступени, запущенной десятилетия назад – поражает левый рукав моего скафандры. Яркая вспышка света, жгучая боль, а затем мой скафандр мгновенно сгорает в маленьком облаке кислорода, ограниченного объемом самого скафандра, но находящегося под высоким давлением.
Так и не узнаю, что за фрагмент космического мусора вонзился в мой скафандр со скоростью в 25 раз быстрее звука: после второго взрыва (полыхнули остатки кислорода в баллонах на спине) человек – я – погибает в одно мгновение.
Просыпаюсь от того, что сердце выпрыгивает из груди. Представляю себе виновника катастрофы – космический мусор. При взаимодействии силы тяжести и аэродинамического сопротивления верхних слоев атмосферы крошечный обломок проделал свой неумолимый путь домой – мягко, но настойчиво стремясь к центру Земли с силой, впервые наблюдавшейся Галилеем, а затем описанной в универсальном законе тяготения Ньютона в 1687 году. Хотя чешуйка краски меньше и легче почтовой марки, кинетическая энергия, порожденная скоростью ее движения вокруг планеты, делает из нее убийцу, особенно когда она вступает в контакт с кислородом из моего скафандра, легко воспламеняющим все, что угодно.
Этот кошмар – совсем не то, на чем я когда-либо останавливался на несколько мимолетных мгновений перед выходом в открытый космос. Невозможно сосредоточиться на том, чего нельзя контролировать. Вместо этого я предвосхищаю все детали того, что на самом деле собираюсь сделать, и сделать отлично. Все это крутится в голове, заглушая неудобные и непродуктивные мысли, которые могут вызвать неуверенность на следующий день, когда все это действительно будет иметь значение. Это не просто бравада, которая заставляет астронавтов упорядочить свои действия: свой путь к успеху обязательно надо «увидеть», дабы в процессе подготовки развить уверенность и готовность справиться с подавляющим большинством рисков, с которыми придется столкнуться. Я учитываю определенные риски, отправляясь в космос, но я бы не согласился игнорировать опасность, если бы не видел в своих действиях огромную ценность для всего человечества.
Легендарный астронавт Гас Гриссом, командир миссии «Аполлон-1», выразил это состояние лучше всего: «Если мы умрем, мы хотим, чтобы люди приняли это как неизбежность. Мы делаем дело, сопряженное с большим риском, и надеемся, что если что-то случится с нами, это не задержит программу. Завоевание космоса стоит риска».
Неудобная правда заключается в том, что нашу планету окружает облако космического мусора. Не все запуски в космос успешны, и даже те, при которых полезная нагрузка выходит на орбиту, часто вызывают выброс фрагментов конструкции, собственно и называемых «космическим мусором». Иногда ракеты и спутники выходят из строя, разрушаются или портятся по разным причинам. Со времени первого орбитального успеха советского «спутника» в 1957 году было выполнено более 2500 запусков на орбиту и в дальний космос.
В результате в космосе оказалась 21 тысяча искусственных объектов, включая ступени ракеты, головные обтекатели и прочее, которые были занесены в каталог и отслеживаются радиолокационной сетью ВВС США.[310] Но эта сеть может обнаруживать только фрагменты размером более 3–4 дюймов. Остальная мелочь, такая как болты, металлические шайбы, сколы краски и даже мелкая пыль и частицы от выхода из строя, столкновений и взрывов космических объектов (в том числе при авариях ракет), исчисляется миллионами и миллионами.
К счастью, до сих пор ни один человек в космосе не был
