— И в твою честь назван этот замечательный остров?
Алик решил поймать Капитана на противоречии. Но не поймал. Василий сказал мечтательно:
— Свое название любимый мой остров получил очень давно. С незапамятных времен. Задолго до Петра Великого. Еще на картах тысяча пятисотого года уже встречается Василев остров. А ты знаешь, что значит по-русски Василий?
Алик хотел сказать по привычке: «Я все знаю». Но не сказал. Понял, что Капитан знает что-то свое, особенное. И подбросил ему на растопку:
— Василий? По-гречески — царственный. Василевс.
— Вот именно, по-гречески,— усмехнулся Василий,— а на Руси самого главного деревенского черта величали торжественно Василием Ивановичем. А обычных, лопоухих чертенят дразнили Васьками. До сих пор про беспредельных лохов у нас говорят: «Ну ты и Вася!» Слышал?
Алик подсел к нему поближе:
— Хочешь сказать, ты и есть этот Вася?
— Вася — это ты. А я Василий Иванович.
Алик еще глотнул из бутылки, и все встало на свои места. Он засмеялся, довольный:
— Так я и знал! Ты, Василий, самый главный на этом острове черт!
— А что ты смеешься, — обиделся Василий. — Ты, оказывается, вульгарный материалист! Ты ничего о нас не знаешь. Tabula rasa. Вот ты кто.
— Да, я вульгарный материалист, — согласился Алик, с удивлением заметив, что Василий употребляет самые его ходовые выражения.
— Придется тебя немного просветить. Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил Василий.
— Нормально, — пожал плечами Алик.
Василий встал. Поднял под руку Алика:
— Идем, брат.
— Куда?
— В мастерскую художника Осьмеркина. Здесь рядом. Сразу за Академией художеств.
— Зачем?
— Я расскажу тебе, как я стал чертом. Идем.
7
«Ностальжи»
По Четвертой линии они обогнули гранитный барак Академии. Шли молча. Только звонко стучали подковки ковбойских сапог Василия. Алик подумал, что это его собственные подковки стучат. Даже посмотрел на свои ноги, но увидел, что они обуты в старые Андрюшины кроссовки. А на ногах Василия красовались рыжие дорогие, на высоком каблуке, узконосые сапожки. С желтыми цепочками на задниках. Стучали подковки, позванивали цепочки в такт. Василий крепко держал Алика под руку, будто пьяного. Уверенно вел его к Большому. В другое измерение.
За Академией, на Большом, ближе к Третьей линии, в тени раскидистых тополей имеется черная дверца в стене. К ней четыре ступеньки вниз. Сейчас там то ли бистро, то ли кафе-пиццерия. В общем, какая-то современная мерзость. Ни то ни се. А когда-то, по рассказам старожилов, здесь была шумная, звонкая пивная для обитателей соседнего Андреевского рынка. Что являлось исключением на строгом, кичливом, населенном немецкими чиновниками острове.
В конце прошлого века или в начале нынешнего эту звонкую рыночную пивную освоили студенты Академии художеств. Так основательно, что известный художник Осьмеркин там и большинство своих знаменитых картин нарисовал.
В строгие 30-е годы эту пивную переделали в чайную, после войны — в кафе-мороженое. Но коренные островитяне так и звали это приметное место — «мастерская художника Осьмеркина».
Алик это прекрасно знал. Но на ходу удивлялся, откуда знает Василий. Неужели он тоже островитянин? Алик, конечно, догадывался, в честь какого «не-святого Василия» этот остров назван. Но, честное слово, не ожидал, что разгадка будет такой банально-реальной, а неизвестный Василий вдруг воплотится в седого смуглого парня в рыжих ковбойских сапогах.
В «мастерскую» они въехали на задницах по четырем ступенькам. На сыром камне проскользнули ковбойские подковки. Василий крепко держал Алика под руку. И падая, не отпустил. Так и въехали на задницах в бывшую звонкую пивную, превращенную убогой фантазией в модерное бистро. Алик расхохотался. А Василий очень смутился. Огляделся вокруг. Но на них никто не обратил никакого внимания. Посетители угрюмо жевали иностранную еду. Буфетчица лениво разговаривала с кем-то по телефону. Василий обиженно буркнул:
— Ничем не удивишь! Наверное, сами попали сюда точно таким же способом.
Он встал. Помог подняться смеющемуся Алику. И заказал с ходу восемь кружек «Жигулевского» пива, тарелку с раками и бутылку «Стрелецкой».
— Ну вы воще! — сказала девица-буфетчица, не двигая густо намазанными губами. — С луны, что ли, свалились?
— Именно, — подтвердил Василий, — с обратной ее стороны. — И в доказательство показал запачканные сзади джинсы.
— Какие раки?! Какое «Жигулевское»?! — возмутилась девица. — Какой теперь год?
— Зеленый. — Василий вынул из тощего бумажника две зеленые бумажки.
Девица приклеилась к ним намазанными глазами. Показала толстым пальцем на низкую дверцу:
— Пройдите за стоечку.
Они прошли узким темным коридором. Буфетчица ткнула обитую дерматином дверь. И звонко крикнула:
— Зоя, к тебе гости. — Широко улыбнулась Василию ярко-красным влажным ртом: — Сказали бы сразу, что вам в «Ностальжи».
Василий галантно поцеловал ее пухлую руку. Буфетчица засмеялась, по-деревенски прикрыв рот.
— Счастливо отдохнуть, ребята. С Зоей и расплатитесь.
Василий втолкнул Алика в узкую дерматиновую дверь. Они попали в прихожую малогабаритной хрущевки. Стеклянная дверь на кухню была открыта. Оттуда пахло наваристым борщом и котлетами. Играло радио. Звонко и весело выводил хор:
Будет людям счастье,Счастье на века,У Советской властиСила велика.Сегодня мы не на параде,Мы к коммунизму на пути.В коммунистической бригадеС нами Ленин впереди!
Василий даже зажмурился от удовольствия. Схватился рукой за сердце:
— Я дома! Алик, наконец-то я дома!
Из кухни выглянула хозяйка в ярком фланелевом халатике, в газовой косыночке. Из-под косыночки выбивались крупные пластмассовые бигуди. Хозяйка подмигнула лукаво:
— Где задержались, мальчики? Я вас давно жду.
Василий просто расцвел. И тут же принял ее игру:
— Работа, Заинька, работа! Ответственное дело — строить коммунизм в отдельно взятой жуткой стране.
— Ну трепачи, — рассмеялась Зоенька, — проходите, садитесь.
Она выдернула штепсель радио. Включила старый катушечный магнитофон «Днепр». Лента захрипела и поплыла голосом Аркаши Северного:
В семь сорок он приедет,В семь сорок он приедет,Мы на перроне его будем ждать, ать!
Василий откинул косуху, заложил большие пальцы под мышки, танцуя вкатился на кухню. Подпевал уже мертвому от водки Аркаше:
Он выйдет из вагона,Пройдется вдоль перрона.На голове его шикарный котелок, ок!…
— Заходи, Алик, садись! Это же не Осьмеркин, а Мебиус какой-то. Божественно!
На этой кухне все было как тогда. И радушная, заводная, неизвестно чья, но родная хозяйка. И колченогие белые табуретки, и стол, покрытый клеенкой в виноградинах, сливах и яблоках. И даже календарь на тысяча девятьсот семьдесят шестой год. С календаря улыбался, как перед хорошим стаканом, Юрка Гагарин. Над его головой размашистые буквы: «Пятнадцать лет космической эры!» Восклицательный знак ракетой улетал в далекие звезды. Совершенно не верилось, что прошло уже сумасшедших двадцать лет. С Афганом и с перестройкой…
Зоя разлила по тарелкам дымящийся ароматный борщ. Плюхнула в него по целой ложке сметаны:
— Проголодались, мальчики?
Василий сглотнул слюну:
— Заинька, считай, я восемь лет не ел.
— Сидел, что ли? — делово осведомилась Зоя.
— Считай, что сидел, — засмеялся Василий, — я из Америки, Заинька…
— У-у-у, — посочувствовала ему Зоя.
— Но для начала, для разгона, для старта… Заинька, раки у тебя имеются?
Зоя лукаво ему подмигнула:
— Сейчас к соседу зайду.
— Тогда «Жигулевское» и раки! — торжественно провозгласил Василий.
— Так, «Жигулевское» и раки, — повторила Зоя.
— И бутылку «Стрелецкой» для драки,— в рифму закончил Василий.
Зоя вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Алик и Василий устроились за неказистым столиком.
— Ты уже бывал здесь? — спросил Алик, оглядываясь.
— Никогда, — огляделся и Василий, — времени не было. Я же вашу лабораторию покупал. Готовил документацию.
— Откуда же ты про «Ностальжи» знаешь?
— По логике.
— Как это? — не понял Алик.
— Очень просто, — доходчиво объяснил Василий, — раньше в этой стране можно было через «Березку» за доллары попасть в будущее. Сейчас это будущее стало расхожей банальностью. Эрго! За доллары из этого будущего мы можем попасть обратно в «Ностальжи». Просто тонкий расчет. Доллары в этой стране могущественнее, чем на Западе!
Аркаша Северный закончил свою приветственную песнь. Магнитофон пожурчал немного и вдруг томно запел голосом Лещенко. Не этого, а настоящего.
Встретились мы в баре ресторана,Как мне знакомы твои черты.Помнишь ли меня, моя Татьяна?Мою любовь, наши прежние мечты?
Тихо вошла Зоя. Поставила на стол поднос с крупными раками, две кружки пенного пива и бутылку водки с мужиком разбойного вида на этикетке. На плече мужик держал страшного вида секиру.
