Лицо с очками исчезло из поля моего зрения. А теперь я снова кого-то вижу, но на этот раз без очков. Овальное лицо, светлые волосы, а над ними что-то белое. Я уверен, что я уже видел это лицо. Ну конечно, видел. Это же… Если завтра утром я захочу кому-нибудь рассказать об этом, то мне просто не поверят.
Мне приятно видеть это лицо, чёрт возьми. Меня охватывает какое-то приятное, счастливое чувство… Но вот и это лицо исчезает из поля моего зрения, а у меня нет силы удержать его…»
— Его немедленно нужно вытащить отсюда! — сказал доктор Квангель. — Иначе его дело швах. Прошло более двадцати четырёх часов, как он находится в таком состоянии. Сестра, кислород!
— Слушаюсь, господин капитан.
— Что с вами, сестра Урсула? Вы плачете? Нервы шалят? Это при нашей-то профессии? Вы меня удивили.
— Всё сейчас пройдёт, господин капитан, — еле слышно произнесла Урсула, вытирая заплаканные глаза рукавом белоснежного халата.
— Да, это совсем другой мир! Здесь нам никто не станет задавать лишних вопросов. По крайней мере в настоящий момент.
Офицер-порученец подобострастно закивал генералу, выражая тем самым полное с ним согласие.
— Разрешите, господин генерал, спросить вас: как вы думаете, подготовил ли господин Корн всё необходимое для встречи с вами?
Генерал Круземарк сначала потрогал свой монокль, а затем стащил с руки лайковую перчатку.
— Раз он извещён, что мы приедем, значит, всё будет в порядке. Так должно быть всегда, и это прекрасно известно и самому Корну. Вы меня поняли?
Офицер-порученец изобразил изумление.
Машина генерала двигалась по разъезженной дороге, оставляя за собой одни населённый пункт за другим. Последний перекрёсток — и они свернули на Шлейден. Справа виднелись развалины разбомблённого железнодорожного вокзала, присыпанные снегом.
— Чёрт возьми! — громко выругался генерал, вытаскивая монокль из нагрудного кармана кителя. Но отель Корна стоял целёхонек, лишь одна стена его закоптилась.
Машина остановилась у входа. Командир дивизии отбросил меховую полость, и сразу же стал виден его всегда начищенный до блеска Рыцарский крест.
И почти в тот же миг по ступенькам поспешно сбежал вниз сам хозяин.
— Господин генерал, какая честь для меня! Какое счастье, что в дни такой битвы вы не забыли моё скромное жилище!
— Любезный друг! — Генерал высвободил обе руки из-под меховой полости. — Судьба храпит вас, господин Корн, в столь трудное время. — С этими словами Круземарк взял господина Корна под руку. — Мне так захотелось хотя бы на несколько часов избавиться от шума боя. Скажите, чем вы можете скрасить наше теперешнее существование?
— Прежде всего сладкой наливкой.
— Ого! — Генерал от удовольствия даже прищёлкнул языком.
— Затем жаркое с бутылкой доброго вина.
— Чёрт возьми! Неплохо придумано!
Корн хитровато прищурил левый глаз и произнёс:
— Как вам угодно, господин генерал.
— А перед этим чего-нибудь этакого, а?
— Возможно, охлаждённого винца? Я сейчас прикажу подать.
— Превосходно!
— Всё будет в порядке, ведь я прекрасно знаю вкус господина генерала.
Круземарк даже облизывался, предвкушая удовольствие.
— У меня совершенно случайно осталось несколько банок крабов… — Корп потрогал свой мясистый нос указательным пальцем. — Было бы очень жаль, если бы они погибли под американскими бомбами.
Генерал-майор был доволен. Офицеры вошли в отель и разделись. Корн, подобострастно раскланиваясь генералу и пятясь, поспешил отдать прислуге нужные распоряжения.
«И каких только вкусных вещей не предлагают в рейхе самым верным его сынам», — невольно подумал генерал и решил про себя, что обязательно чем-то отблагодарит господина Корна за его услужливость.
— Могу я вас спросить, господин генерал, что вас привело в наш прифронтовой городишко? — тихо поинтересовался хозяин гостиницы за обедом.
— Вот уже двое суток как здесь, в госпитале, лежит раненный мой лучший командир полка…
— Вы имеете в виду Брама?
— Хвалю за догадливость, господин Корн.
— Оказывается, мечи к Рыцарскому кресту не так-то легко достаются.
— Гм! Он мечтал даже о большем, — тихо произнёс генерал и подумал, что он, несмотря на самоотверженное поведение Брама под Кринкельтом, всё равно и не собирался представлять его к бриллиантам.
— Его дела плохи? — поинтересовался Корн.
— Точно я не знаю. Кажется, его парализовало.
— Ещё и это?
— Почему «ещё и это»?
— Видите ли, случай с гибелью корреспондентки всех взбудоражил, — объяснил Корн.
Брови генерала поползли вверх. Вставив в глаз монокль, он с удивлением посмотрел на Корна.
— В ночь своей гибели она была вместе с майором, — продолжал тот. — Вы этого не знали?
— Вы имеете в виду…
— Разумеется, Эльвиру Май.
— Где это произошло? — В голосе Круземарка чувствовалась тревога.
— Недалеко от охотничьего домика в долине Халлера. У неё оказалась простреленной левая грудь.
— А как она туда попала?
— Туда её привёз шофёр Брама. Однако обратно она уже не вернулась…
— А долго ли она пробыла на передовой?
— Несколько дней.
Круземарк сделал вид, что он ничего не знал, а вслух произнёс:
— И за это время ничего не произошло?
— Кое-что произошло: позавчера сюда прибыл шеф погибшей корреспондентки и первым долом спросил о Браме.
— И что же?
Кори показал глазами на офицера-порученца.
— Да-да, — понял его генерал и обратился к порученцу: — Пойдите и скажите водителю, чтобы он прогрел мотор. Я сейчас приду.
Молодой офицер быстро ушёл.
— Людям свойственны слабости, — пробормотал Круземарк, — и они не всегда умеют владеть собой.
Корн понимающе кивнул.
— Приехавший шеф выпил три бутылки вина, после чего заявил, что он располагает кое-какими доказательствами…
Монокль выпал из глаза генерала.
— Невероятная история, — тихо произнёс он.
— Я ему тоже не поверил, — сказал Корп, вновь наполняя бокалы.
— Обвинить в убийстве офицера германского вермахта! Невероятно, господин Корн! — сказал Круземарк вслух, а про себя подумал: «Вот она, возможность, с помощью которой я сумею обуздать этого майора, если он вообще выйдет из госпиталя живым».
— Какой выход, господин генерал, вы видите из положения, в котором мы сейчас находимся? — Кори нацепил на нос очки с толстыми стёклами и взял в руки газету. — В сводке вермахта говорится буквально следующее: «В течение вчерашнего дня наши войска, действующие на Западном фронте, успешно продвигались вперёд. Им удалось окружить в глубине обороны противника несколько вражеских группировок и приступить к их уничтожению. Введя в бой резервные части, противник попытался контратаковать фланги наших войск на участке между Эльзенборном и Ставло, однако успеха не имел». Так ли это всё на самом деле, господин генерал?
«Заявить в газете о том, что на участке между Эльзенборном и Ставло разбиты войска противника? Это же форменная ложь! — подумал Круземарк. — Трое суток подряд мы пытались сделать это, но тщетно».
— Господин Корн, — произнёс генерал, — поймите меня правильно: я не смогу прокомментировать вам сводку. Однако не падайте духом! — Круземарк с наигранной весёлостью кивнул ему. — Будьте любезны дать мне счёт.
Корн попытался слабо протестовать, но генерал остановил его.
— Если вы так настаиваете, господин генерал, то с вас двенадцать марок, — склонился в поклоне Корп.
— Желаю вам весёлого рождества, мой дорогой, — проговорил Круземарк, прощаясь.
Господин Корн снова отвесил генералу низкий поклон и подумал при этом, что ему в самое ближайшее время нужно будет ориентироваться не на гитлеровских офицеров и генералов, а на американских, которые давно знают толк в рейнских и мозельских винах. Нужно только уметь вытряхивать доллары из их карманов.
Господин Корн был настолько предусмотрителен, что ещё в начале осени замуровал в самом глубоком своём подвале двадцать шесть тысяч бутылок лучших вин, где им была не страшна любая бомбардировка. Там же помимо вин были надёжно спрятаны и ценные продукты, которые помогли бы Корну с приходом американцев открыть свой отель.
— До свидания, господин Круземарк. Генералом вермахта вам вряд ли удастся остаться… — тихо пробормотал хозяин гостиницы вслед удалявшемуся генералу.
Двадцать четвёртого декабря совершенно неожиданно в ставке фюрера «Орлипое гнездо» появился начальник штаба сухопутных сил генерал Гудериан. Он обладал тем преимуществом перед себе подобными генералами, что мог откровенно доложить Гитлеру о положении на Восточном фронте. Вместо однообразной информации о семи русских клиньях, о чём верховному главнокомандующему докладывали ещё раньше, он попросту обрисовал угрожающую ситуацию, сложившуюся для них на Восточном фронте. Глубокий прорыв Советской Армии в северо-западном направлении и окружение ею будапештской группировки противника казались ему достаточным основанием для того, чтобы сделать заключение, что на всём протяжении Восточного фронта заметно явное оживление. В заключение своего доклада Гудериан требовал сосредоточить все усилия германского потенциала на Восточном фронте.
